— Здравствуй, дорогая.

Два простых слова, но наполненных такой нежностью и надеждой, что сразу очистили разум. Изгнали все сомнения. Не осталось ничего, кроме ее и отца.

— Здравствуй, папа, — прошептала Ева, голос дрогнул. Он был так же шокирован от этого слова, как и она.

Василий хрипло прокашлялся.

— Я так сожалею о случившемся, Эванджелина. Я сделал все возможное, чтобы уберечь вас с мамой. Ее смерть… — эмоции сдавили ему горло, и Ева поняла, он действительно любил ее мать, Габриэль прав, — стала огромной ошибкой и трагедией, которую я не в силах исправить.

Ева сжала его руку, и он замолчал.

— Не надо, — произнесла она дрожащим голосом. — Ты поступал, как считал правильным. Я... начинаю понимать твои поступки, хоть ты и оставил нас.

Василий моргнул и выругался, вызвав улыбку на губах девушки, потому что Габриэль делал так же. Отец поднял руку и провел пальцами по ее щеке. Ева, не удержавшись, прильнула к ней.

— Боже, ты так похожа на маму, когда улыбаешься.

Его прерывающийся голос был наполнен знакомой агонией, тяжелой виной и ответственностью, услышав которые Ева не смогла сдержать хлынувшие потоком слезы. Внезапно отец притянул девушку к широкой груди, и она горько разрыдалась, оплакивая их общее горе и потерю, с которой жила мама. Столько лет они были лишены возможности подобного утешения.

Утешения, которое только отец мог дать своей дочери.

— Мне так жаль, что ее отобрали у тебя, Эванджелина. Я знаю, из-за меня она была единственным близким человеком. И из-за меня ты осталась одна. Этого не должно было случиться. — Он отстранился. — Пожалуйста, впусти меня в свою жизнь. Больше всего на свете мне хочется узнать тебя. Помогать всеми возможными способами. Обещаю, я все сделаю, чтобы оградить тебя от... моего мира. Чтобы ты могла жить в безопасности, насколько это возможно.

Дрожащей рукой Ева вытерла слезу с шершавой щеки отца.

— Пожалуйста, — в горле засаднило. — Я тоже этого хочу.

Василий глубоко вздохнул и на мгновение задумался.

— Должен признать, это оказалось намного проще, чем я ожидал.

Ева взяла себя в руки, но не отвела взгляд, запоминая черты отца.

— У меня было мало времени обо всем подумать. Но Габриэль очень помог в этом. Знаешь, он буквально боготворит тебя. — На лице отца появилось странное выражение, которое заставило Еву пожалеть об упоминании Габриэля. Она не знала, как он относится к ситуации со Стефано. И знает ли о ней вообще. Василий ничего не ответил, и Ева продолжала разглядывать его.

Боже, он совсем не лысый, как предполагала. Не удивительно, что мама после него не смотрела в сторону других мужчин. «Какая жалость», — подумала Ева, снова чувствуя злость. Девушка попыталась успокоиться.

— Как мне называть тебя? — Может, он не захочет, чтобы взрослая женщина обращалась к нему как ребенок.

— Все зависит от тебя. Что бы ты ни выбрала, я всегда отзовусь.

Глаза вновь обожгло, но Ева сморгнула слезы, гнев затмила зарождающаяся любовь.

— Хорошо, — прошептала девушка, чувствуя себя одновременно неловко и так, словно знала его лучше, чем на самом деле. — Но не обещаю, что будет легко. Уверена, в ближайшее время могу свернуть тебе шею, пока буду разрываться между обидой и смирением. — Она прокашлялась и криво улыбнулась. — Просто будь осторожен.

Уголки губ Василия дернулись.

— Понял, — в голосе просквозил юмор.

Ева улыбнулась еще шире и с трепетом увидела, как улыбка отца преобразила его лицо.

«Какой красивый мужчина», — подумала она, впитывая первый настоящий «момент» с отцом.

Василий поднял глаза при звуке шагов Габриэля.

— Она очень похожа на меня, — произнес Василий.

Гейб тихо фыркнул.

— Даже не представляешь.

Зазвонил телефон, и отец, нетерпеливо вздохнув, с виноватым видом вытащил его из кармана.

— Мы сейчас не можем игнорировать звонки, — объяснил он. — Извините.

Василий прижал трубку к уху и отошел к столу, сурово бросив Габриэлю:

— Когда освобожусь, хочу услышать о ссадине на ее лице.

Ева поджала губы. Она, конечно, привыкла за время знакомства с Габриэлем, что разговоры прерывались в самое неподходящее время. Но ей все еще это не нравилось.

Габриэль подошел со спины и нежно приобнял за плечи.

— Видишь? Переживать не о чем.

Она кивнула, отчаянно желая откинуться назад и расслабиться в его объятиях. Но девушка запретила себе это, решив, что лучше сосредоточиться на отце, человеке, которого никогда не хотела знать.

Ева слушала и наблюдала, как Василий говорит с кем-то по телефону на незнакомом языке, и решила непременно его выучить.

Ее уже достаточно долго держали в неведении.

— Меня интересует, что произошло.

Ева примостилась на краешке темно-шоколадного кожаного дивана и нетерпеливо постукивала пальчиками. Теперь, когда тема встречи с отцом была исчерпана, вернулось беспокойство. Ева навострила ушки, прислушиваясь к каждому звуку тяжелых шагов в коридоре, а взгляд постоянно метался к двери нового номера, меньшего, чем прежний. Обычно его занимал Винсент, приезжая в Сиэтл.

— Чувствуешь запах кожи? — рассеянно спросила Ника, которая сидела напротив и осторожно принюхивалась. — Я чувствую.

— Наверное, от Калеба, — предположила Ева, радуясь, что подруга хотя бы перестала спрашивать, когда ее отпустят домой.

Они сидели вместе уже больше часа. Габриэль привел Еву сюда, чтобы обсудить с остальными план действий. Калеб взбесился, его вновь оставили в роли няньки, но успокоился, когда Ева попросила рассказать, что он знает о Габриэле и его друзьях. Байкер это сделал, смакуя подробности, ибо знал много. Чем больше Ева узнавала, тем меньше ее пугали русские и итальянские группы мужчин, сновавших по коридору. Конечно, невозможно игнорировать, кем они являлись и на что были способны, но теперь страх обернулся уважением.

После рассказа сложилось впечатление, что все эти группировки, включая мотоклуб «Обсидиановые Дьяволы», были обычными фирмами. Более жесткими, но смысл не менялся. Единственным отличием русских, итальянских, байкерских или других семей от прочих официальных организаций или директоров огромных мировых фирм было то, что криминальные группировки спекулировали открыто и без зазрения совести. А «уважаемые» организации нет. Но занимались одними и теми же вещами.

Ева не одобряла жестокие аспекты бизнеса, но ей придется смириться с их темной стороной. По крайней мере, они несли ответственность за свое дело, а это то, что девушка уважала.

— Винсент меня поцеловал.

Ева вздернула голову и округлила на подругу глаза. Ей показалось, что она только что попала в другое измерение.

— Что ты сказала?

Ника взглянула на брата, который в другом конце комнаты откупоривал составленные в баре бутылки и принюхивался, решая, что бы выпить. При этом бормотал про «обыкновенное гребаное пиво».

Он не услышал заявление Ники.

Подруга развернулась и наклонилась вперед.

— Винсент поцеловал меня внизу перед тем, как я пришла к вам, — повторила она шепотом. Она выглядела так, словно не решила, огорчена или взволнована.

— Как... Что... Ты... Но... Что произошло? — Наконец справилась с собой Ева. Темный, угрожающий, называемый Жнецом — Мрачным чокнутым Жнецом! — поцеловал Нику? — В смысле, в губы? — уточнила Ева, чтобы удостовериться, что поняла правильно.

— В губы, с языком, прижавшись ко мне всем мощным телом.

Ева только рот открыла, закрыла, снова открыла, но звук все равно не шел. Наверное, со стороны она сильно смахивала на рыбу.

— Я увидела его на улице и чуть не умерла. Он прекрасен, не находишь? — Ника продолжала говорить быстрым шепотом, а взгляд то и дело перебегал на брата, в страхе, что тот услышит. — Когда впервые его заметила, он неправильно истолковал мой взгляд и оскорбился. И, как великовозрастный ребенок, чтобы насолить мне, предположил, что я проститутка. Ну, кто так делает? — Она покачала головой и скорчила рожицу. — Но потом он извинился и прижал меня к стене. Ева... Я так испугалась, что из ниоткуда как всегда возникнет Кевин.