Только полная дурочка на месте Канеды не заметила бы, насколько она хороша; как очаровательно ее классически правильное лицо.

Искрящаяся голубизна глаз и шаловливые румяные губы способны были завлечь любого мужчину — если только сердце его не спрятано за неприступными стенами.

«Не это ли произошло с герцогом, после того как его жена сошла с ума?» — подумала Канеда.

Неужели прискорбное событие заставило его возненавидеть женщин? Впрочем, Канеда почему-то была уверена в обратном.

Властные манеры выдавали несомненную мужественность герцога.

Поблагодарив служанку, Канеда с улыбкой на губах отправилась обратно в салон.

Ее амазонка наверняка будет уместна в этой гостиной; шелковая, она более напоминала платье, нежели наряд для верховой езды.

Застежка была на спине, а спереди воротник спускался мягкой дугой к белой тесьме и перламутровым пуговицам.

Герцог ожидал ее, стоя перед средневековым камином.

Он даже не шевельнулся, заметив, что она вошла, и только наблюдал за ней — так, по мнению Канеды, наблюдал он за тем, как его кони перелетали через преграды.

Только когда она оказалась возле него, герцог произнес:

— Вы ходите с удивительным изяществом.

— Почему это вас удивляет?

— Потому что женщины, которые сидят седле так, как вы, танцевать не умеют, а я без всяких сомнений поставлю крупную сумму на спор, что вы — искусная танцовщица.

— Полагаю, вам представится возможность лично оценить это.

— Именно на это я и надеюсь. К ним приблизился слуга с бокалами, наполненными вином.

— Вино из моих собственных виноградников, — объяснил герцог, — уверен, оно доставит вам удовольствие.

Холодное вино оказалось восхитительным на вкус, и, поневоле вспомнив о виноградниках своего деда, Канеда спросила:

— А ваши лозы пребывают в добром здравии?

— Не жалуюсь.

— А я слыхала — кажется, от кого-то в Анже, — что в Дордони свирепствует филлоксера.

— О, это чрезвычайно серьезная вещь, — негромко ответил герцог. — Остается только молиться, чтобы эта болезнь не распространилась на север.

Канеда не стала развивать тему, поскольку уже все выяснила.

А потом они направились завтракать в комнату, почти такую же длинную, как салон: высокие узкие окна и здесь смотрели на восток и запад.

Теперь нужно было заинтересовать герцога.

Канеда рассказала ему о состязаниях, которые видела в Англии, о конях, выставленных на продажу в Таттерсолзе, об успехах членов «Жокей-клуба» на скачках.

Канеда давала волю воображению, излагая забавные истории, услышанные от Гарри, о гонках, которые ей не довелось видеть, потому что брат посещал их без нее.

Герцог несколько раз усмехнулся, и по недоуменному взгляду одного из лакеев Канеда поняла, что подобного в замке давно не видывали.

Наконец после восхитительной трапезы подали кофе, и по настоянию герцога Канеда согласилась на рюмочку земляничного ликера.

Лондонский аукцион чистокровных лошадей. Организация, руководящая конным спортом и контролирующая проведение конноспортивных состязаний.

— Ну а теперь будет справедливо, — предложила она, когда слуги отошли, — если вы расскажете мне о себе.

— Ио что вы хотите узнать обо мне? — отпарировал он. — И что привело вас сюда?

— Все очень просто, — ответила Канеда, — я мечтала посетить вашу школу, но боялась увидеть на ее воротах табличку: «Женщинам вход запрещен».

Герцог улыбнулся.

— Тем не менее вы вошли — и самым необычным способом. Надеюсь, вы понимаете, что это было опасно.

— Почему? Ариэль легко перепрыгнул стену.

— Вы могли приземлиться не на песок, наткнуться на какое-нибудь препятствие. Так рисковать нельзя.

— Если ворота будут открыты для меня, я больше не стану рисковать.

— Мне незачем говорить вам, мадемуазель, что ворота школы всегда открыты для вас, кроме времени занятий офицеров. Канеда удивленно подняла брови. — Поймите, мадемуазель, — пояснил герцог, — мягко говоря, вы будете отвлекать их.

Канеда слегка усмехнулась.

— Уж и не знаю, monsieur, льстите вы мне или наоборот. Однако обещаю, что недолго буду служить помехой для ваших занятий. В этих местах я всего лишь проездом.

— И куда же вы направляетесь?

Канеда взмахнула рукой.

— Еще не знаю. Скажем так: я знакомлюсь с Францией.

— Неужели вы здесь впервые?

— Да!

— И это при том, что ваша мать француженка.

— Мы жили в Англии, в бедности.

Это, во всяком случае, было правдой, а Канеда решила лгать как можно меньше и уже поэтому назвалась своим именем.

Она еще не забыла слова, которые когда-то слышала от отца:

— Тот, кто лжет, должен делать это правдоподобно, не слишком далеко отклоняясь от истины.

А мать возмущенно воскликнула:

— Джеральд, ну как можно говорить подобные вещи ребенку? Ты же прекрасно знаешь, что лгать нельзя ни при каких обстоятельствах!

— Нельзя прожить целую жизнь, говоря одну только истину по каждому поводу, — возразил отец. — Нет на свете человека более неприятного и возмутительного, чем тот, который выкладывает тебе всю правду, утверждая, будто делает это ради твоего же блага.

— Ты знаешь, что я говорю вовсе не об этом, — сказала миссис Лэнг. — Я ненавижу ложь как таковую и хочу, чтобы Канеда говорила правду, невзирая на любые последствия.

— Ты такая хорошая, и я люблю тебя, моя дорогая, но Канеда со временем поймет, что иногда легче «держать паруса по ветру».

— Не слушай отца, Канеда, — велела мать улыбаясь и без всякой укоризны.

Словом, Канеда действительно ненавидела теперь ложь не меньше, чем ее мать, и «держала паруса по ветру» только в тех случаях, когда излишняя откровенность была бы грубостью или невежливостью.

Вот и теперь она решила быть откровенной, не забывая, однако, про свою маску.

Пригубив ликер, она заметила, что герцог пристально изучает ее.

Впрочем, в глазах его не было восхищения, на которое она рассчитывала, но ей удалось приковать к себе его внимание; Канеда почти не сомневалась, что заинтриговала его и теперь герцог хочет побольше узнать о ней.

— А с кем вы путешествуете?

— С другом.

Поторопившись с ответом, она поняла, что слова эти прозвучали несколько легкомысленно.

— Видимо, он обаятельный человек. — Герцог чуть скривил губу.

— Это не совсем так. Точнее говоря, я здесь с подругой, француженкой, которая рада вновь посетить свою родину, родственников и знакомых.

— Значит, она сейчас где-то здесь?

— Неподалеку.

Немного подумав, герцог сказал:

— Ну а если я приглашу вас погостить у меня, пока вы будете изучать моих лошадей, Тогда я должен буду пригласить и ее?

Канеда качнула головой.

— Нет. Более того, я уверена, что она предпочтет общество тех, кого любит.

— А кого любите вы? — поинтересовался герцог.

Вопросе застал. Канеду врасплох, но тут она напомнила себе, что излишнюю фамильярность герцога можно объяснить ее маскарадом.

— Почему вы решили, что я кого-нибудь люблю?

— Не могу поверить, чтобы ваш конь при всем своем великолепии мог целиком заполнить вашу жизнь, мадемуазель; и потом, мне кажется, глаза есть даже у англичан!

— Есть, — согласилась Канеда. — Однако в настоящий момент меня занимают французы. Видите ли, monsieur, эта разновидность человеческой породы не часто встречается в Англии — Во всяком случае там, где я была.

И вновь ей удалось не уклониться от истины — в радиусе пятидесяти миль от их деревни, безусловно, не нашлось бы и одного француза; те же, кто посещал мать и отца, являлись прямо из Франции.

Впочем, погостить к ним приезжали чаще всего женщины — подобно мадам де Гокур, муж которой был слишком занят делами, чтобы посещать сельский край.

— В нашей школе полно французов, — сказал герцог, — и все они, как вы могли видеть, охотно познакомились бы с вами.

— В данный момент с меня довольно возможности разговаривать с вами, — отрезала Канеда. — Значит, вы обитаете в этом огромном замке в одиночестве?