Постепенно Ева стала приходить в себя. Через пять минут ей уже не хотелось спать.

— Я опять наделала глупостей? — шепотом спросила она.

— Нет, Ева…

Я сел на кровать и гладил ее чудесные волосы.

— Мне нужно сообщить вам очень печальную весть… Она насторожилась, но все же молчала.

— Ужасную вещь… — Я никак не мог начать. Она посмотрела на пустую кровать Элен.

— Элен?

Я кивнул:

— Она… Она ушла? Любопытное предположение!

— В каком-то смысле да, Ева, она ушла…

— Умерла?!

— Да.

Ева закрыла глаза. Губы у нее совершенно побелели.

— Ева!

— Да…

— Вы плохо себя чувствуете?

— Нет… Как это случилось?

— Ева, это она была.., была лунатиком… Это она вставала ночью… Ее нашли.., сегодня утром, на железной дороге…

Ева сразу же раскрыла глаза и закричала:

— На железной дороге?!

— Да…

— А мне всю ночь снилась железная дорога, Виктор…

— Как это странно…

Потом я говорил ей все эти обычные слова, которые говорят в подобных случаях…Пустые слова, которые произносят для утешения.., и которые никто не слышит, даже сам говорящий…

Это заняло не так уже и мало времени…

Затем пришла Амелия и выполнила свою роль плакальщицы.

Сработал, так сказать, предохранительный клапан.

Ева рыдала на руках своей старой служанки.

Я отступил в глубь комнаты. Смотрел, как они плачут, и с грустью думал, что мне здесь больше нечего делать!

Расследование было недолгим.

Пришли два апатичных полицейских инспектора, задавали нам расплывчатые вопросы.

С точки зрения юстиции в этой драме все было в «порядке».

Экспертиза установила, что Элен была сбита поездом в положении стоя, что исключало возможность убийства. Во-вторых, никто в доме, исключая инвалида Еву, в ее исчезновении материально заинтересованным быть не мог. Так что эта сторона дела совсем отпадала. Нельзя же было рассматривать в роли потенциального убийцы женщину-паралитика!

«Несчастный случай вследствие нахождения погибшей в состоянии сомнамбулизма» — таково было официальное заключение проводивших расследование. Заключение довольно тонкое. Полицейские воздержались от слов иного порядка и не стали рассматривать версию самоубийства, несколько шокирующую в том случае, когда покойник располагал большими денежными средствами.

Похороны Элен состоялись через три дня. Людей было мало. Амелия, доктор Буссик, несколько пожилых соседей — вот, пожалуй, и все.

Выходя с кладбища, доктор взял меня под руку, как старый друг.

— Можно вас проводить? — спросил он.

— Отчего же нет, доктор… Метров пятнадцать прошли молча. Потом, высвободив руку, он остановился.

— Скажите мне, господин Менда, вы не находите, что жизнь слишком парадоксальна?.. Вы приезжаете мне сообщить о кризисах младшей сестры, а исчезает старшая…

Я колебался: оставлять ли доктора в его заблуждении?

— Послушайте, доктор Буссик, я хочу сделать вам одно признание…

— Говорите скорее! Я хотел бы умереть от чего угодно, только не от любопытства, мой дорогой друг!

— Так вот, насчет кризисов Евы…

— Что?

Со своим животом, бородкой и пылом доктор был хрестоматийным провансальцем!

— Я считаю, — продолжил я, — что кризисы эти были сотворены Элен… Доктор хитро прищурился:

— А вы что, воображаете, я об этом не думал?

— Я отдаю себе в этом отчет…Вот почему я и заговорил сейчас с вами на эту тему… Я думаю, что у бедной Элен нервная система была совершенно подорвана… Она пробовала отомстить за себя своей сестре, представив ее симулянткой… И поскольку ей это не удавалось…

— Все это очень грустно, вздохнул доктор. — Однако жизнь проста, когда не принимаешь ее слишком всерьез. Разве это так сложно понять?..

Жгло солнце.

Амелия семенила впереди нас.

Это было единственное черное пятно во всем этом жизнерадостном пейзаже.

— А вы, мой дорогой друг, — спросил у меня доктор, — что вы теперь собираетесь делать?

— Упаковывать чемодан, доктор… Что мне еще остается?

— Желаю вам удачи, молодой человек! Мы расстались на перекрестке. После недолгого колебания я ускорил шаг и догнал Амелию. Мы шли молча. Что мы могли сказать друг другу? Мы все время молчали, когда были рядом, со дня нашего знакомства. Понурые, вспотевшие, мы подошли к воротам нашего особняка. Ева сидела в коляске на крыльце. На ней было черное платье.

Лишь только я увидел Еву, сердце мое сразу же сжалось.

Издалека она показалась мне такой слабой и беззащитной!

Она ведь была бесконечно одинока.

Этот дом без стиля, с патио и китайской крышей, парком и холмом, показался мне вдруг мрачной цитаделью-спрутом, где она была пленницей.

Да, Ева в своей печальной коляске, в черном платье и со своим состоянием, которое не давало ей счастья, была олицетворением беспредельного одиночества.

— И зачем она только родилась? — вздохнула Амелия.

Я уже не мог больше владеть собой. Схватившись руками за ограду и прислонившись к ней лбом, я зарыдал.

Амелия с удивлением смотрела на меня. Такого она от меня не ожидала.

— Ну входите же! — тихо сказала она. — А то еще люди увидят ..

Я прошел к крыльцу под ласковым и спокойным взглядом Евы.

Она протянула мне руку, привлекла к себе, обняла за талию и положила голову мне на грудь.

— Вы ее так любили, — вздохнула бедняжка.

— Я не по ней плачу, Ева… Я плачу из-за вас… Она сразу же подалась назад, рука ее упала на колесо каталки.

— Вы это искренне, Виктор?

— Да…

Я погладил ее волосы, осторожно, нежно. И, ничего не сказав, пошел собирать свои вещи.

Я упаковал все в два чемодана. Комната моя, хотя и была залита солнцем, приобрела вдруг в моих глазах очень печальный вид.

Так много воспоминаний было связано у меня с ней!..

Когда я спустился вниз, Ева была в патио. Она ждала меня и, как только я появился, сразу же уставилась на чемоданы.

— Вик! — крикнула она. Я подошел к ней.

— Что это значит? Вы.., вы уходите?

— Конечно. Вы прекрасно понимаете, что мое пребывание под этой крышей отныне невозможно!

— Что вы говорите! Невозможно… Почему невозможно? Вы не можете убежать как трус! Вы не покинете меня…

— Кто угодно скажет вам, что…

— Я плевала на кого угодно, Вик! Я не хочу оставаться здесь одна!

— У вас есть Амелия.

— Это называется «есть»?

— Видите ли, Ева, будет не совсем прилично, если я задержусь еще здесь. Меня сразу же примут за того, кем я отказывался быть.

— А «Шкатулка с Мечтами»?

— Боюсь, что это была всего лишь мечта… Да, мечта…

— Вы собираетесь повесить ее на меня? Я поставил свои чемоданы на пол и сел в кресло-качалку.

— Вы правы, Ева… Я действительно могу быть вашим служащим… Только теперь я буду жить в отеле… Я буду часто приходить к вам и…

Ева сложила руки трубочкой и что было силы крикнула:

— Амелия!

Старуха была недалеко от патио, потому и явилась почти сразу.

Теперь Ева обладала здесь полной властью. Она кивнула на чемоданы:

— Отнесите вещи господина Менда в его комнату.

Тут я не мог промолчать:

— Оставьте их здесь, Амелия, я ухожу…

— Виктор, если вы уйдете, будет несчастье!

— Вы считаете, что его у нас мало, несчастья? — проворчала старуха. Она взялась за мои чемоданы.

— Ну куда вы пойдете? — Она мне словно пощечину отвесила.

Я покорился. В глубине души я чувствовал облегчение. Я прекрасно знал, что являюсь пленником этого дома. Я в этом уже давно не сомневался. И это ощущение не только угнетало меня, оно придавало мне силы. Тягости существования всегда подавляли мой дух. А здесь я чувствовал себя в безопасности.

Ева победно улыбнулась:

— Я не могу больше жить без вас, Вик… Она произнесла мой приговор. Теперь, когда ее сестры больше не было, я заменю ей эту сестру. Отныне я буду пленником этой коляски.