Мегафоны снова выкрикнули свой повелительный призыв: «Просим всех покинуть пусковую площадку! Последний электробус отходит через пять минут!» Как бы желая придать больший вес словам, лучи прожекторов, перестав мести землю, сконцентрировались на группе людей, над которой господствовала высокая фигура Свена Ларсона. Здесь были и не решавшиеся расстаться со своей «добычей» репортеры, и поклонницы космонавтов с охапками цветов в руках…

Инженер еще раз улыбнулся перед телесъемочными аппаратами «Терравидения», вырвался из толпы окружавших его охотников за автографами и направился к лифту. На губах его играла улыбка. Правда, механическая, резко контрастировавшая с затуманившим его лицо выражением беспокойства.

«Ничего, пройдет у него это, — подумал Матей. — Времени у нас достаточно».

Лифт бесшумно остановился. Со стороны березовой рощи донеслось чуть ощутимое дуновение ветерка. Полной грудью вдохнув его, Матей переступил порог, пытаясь совладать с дрожью губ.

Сдавленный антигравитационным комбинезоном, Матей чувствовал себя бессильным, как куколка шелковичного червя в своей колыбели. Руки, ноги и все его тело были раздавлены нарастающей тяжестью ускорения. Каждый вздох требовал болезненного усилия.

Над ним, как в тумане, плавали циферблаты. Сначала он было подумал, что это дым от тлеющего где-то в утробе космического корабля пожара. Он хотел закричать, но не смог издать ни единого звука. Он был не в состоянии даже вращать глазами в орбитах.

Он уже было почти потерял сознание, когда вибрация гигантского снаряда вдруг изменила свой ритм и давящая на него тяжесть начала уменьшаться. Через несколько секунд мотор замолк. Все еще одурманенный, Матей услышал голос пилота:

— Мистер Громов!

— …

— Профессор! Почему вы не отвечаете?

Громов тихонько рассмеялся — слабым, отдаленным, как эхо, смехом:

— Ты испугался, Билль? Я только что пришел в себя…

— Как вы себя чувствуете? Хотите, я подойду к вам?

— Нет, нет, не надо! У вас и без того достаточно хлопот с вашими аппаратами. Свен и Матей ближе.

— Но оба молчат!

Матею удалось разорвать сжимавшее ему горло железное кольцо.

— Астроном на своем посту! — прошептал он. — Посмотрим, что со Свеном.

— Ну, раз вы пришли в себя, — облегченно вздохнул Громов, — значит, все в порядке.

На земле, во время специальных испытаний, Ларсон лучше всех переносил резкое ускорение. Теперь он лежал неподвижно, с крупными каплями испарины на лбу. Выхватив из сумки с набором медицинских принадлежностей ланцет, Билль лихорадочными движениями разрезал эластичную крилоновую ткань костюма и приложил ухо к груди инженера. Сердце билось чуть слышно, как крылья бабочки, но все же билось.

На этом этапе путешествия, роль пилота сводилась скорее к наблюдению за бесперебойной работой аппаратов. Его мастерство должно было проявиться позже, во время сложных маневров «примарсиения», когда разрешение комплекта внутренних и внешних факторов нельзя будет оставить на усмотрение одного лишь электронного мозга.

При всем этом ни пилот, ни остальные члены экипажа не оставались в «долче фар ниенте». Из-за недостатка места, не позволявшего взять на борт всех необходимых специалистов, экипажу пришлось освоить за короткое время знания, для приобретения которых обычно нужны годы. Естественно, что учение продолжалось и на корабле. Так, например, Матей, доктор астрономических наук, пополнял свои знания по ботанике, главным образом по полярной и пустынной флоре, развивающейся в условиях, до некоторой степени сходных с теми, которые, как предполагалось, существуют на Марсе. Прежде чем стать специалистом по связи на больших расстояниях, Ларсон изучал медицину. Поэтому ему было поручено наблюдение за состоянием здоровья его товарищей по полету. А профессор Громов — признанный авторитет в области строительства космических кораблей — заставил полки своего стенного шкафа трактатами по минералогии, над которыми он просиживал по целым дням.

Настоятельные требования долгого совместного обитания повели и к специализации в других областях. Прежде чем покинуть землю, они решили, что приготовлять пищу будут поочередно. Они даже прошли краткий курс кулинарного искусства. Но каждое искусство требует хотя бы незначительной доли таланта, и неудачи его товарищей убедили Матея в необходимости взять на себя обязанности повара. В продуктах питания, вернее, в определенных продуктах питания, недостатка не было. В кладовых космического корабля хранились горы банок с консервами, облученными гамма-лучами, чтобы сохранить как можно дольше свои питательные свойства; витаминные таблетки; синтетические белки и концентраты различных необходимых организму веществ. Культуры водорослей и овощей быстро произрастали в чанах гидропонической установки, щедро вскармливаемые минеральными солями, и единственный кок корабля старался составлять из них как можно более разнообразное меню. Надо признать, что ограниченность сортиментов сырья не позволяла ему дать волю фантазии, которую он, однако, широко использовал на миниатюрном экране «кинокибера» космического корабля.

Споры о тотальном кинематографе были в большой моде еще недавно, точнее — до появления нового, поразительного спектакля, получившего название кибернетического кинематографа — Кинокибера.

Так как речь идет о совсем недавнем изобретении и для того, чтобы несколько умерить преувеличения, вкравшиеся в некоторые, так называемые популярные статьи, мы позволим себе привести краткое описание кинокибера, тем более что он сыграл известную роль в происшедшей на борту «Альбатроса» драме. Идея «сотрудничества» между зрителями и кибернетическим комплексом, проводимая рядом чрезмерно восторженных журналистов, не имеет никакой реальной основы. Кинокибер есть усовершенствованная машина и только. Его совершенно новая особенность заключается в том, что зрители являются в одно и то же время и авторами сценария, и режиссерами, и художниками-декораторами, и действующими лицами. Удобно усевшись в кресле, они руководят поступками «созданного» ими персонажа, которому они же предоставляют текст. Спектакль может быть прерван и возобновлен по желанию, так как кибернетический комплекс сохраняет его запись в цепях своей памяти. А так как зрители не знают, что кроется позади каждого персонажа, то действие долгое время развертывается под знаком непредвиденности и неограниченной в пространстве и во времени фантазии.

Кинокибер находится в экспериментальной стадии и пройдет еще достаточно времени, пока он сможет быть предоставлен в распоряжение широкой публике. Однако космопсихологи настояли на том, чтобы «Альбатрос» был оснащен одним из первых подобных аппаратов. «Полет на Марс не похож на другие, предпринятые до сих пор полеты, — говорили они. — Длительное блуждание в безднах космоса может породить состояние постоянной тревоги или, напротив, инертность нервных процессов, благодаря снижению тонуса коры мозга. В обоих случаях, кинокибер является незаменимым средством. Он предоставляет космонавтам полнейший и всесторонний активный отдых».

И действительно, космонавты проводили значительную часть своего свободного времени перед экраном.

Они долгое время колебались, прежде чем послать первый импульс к ансамблям молетронных элементов, чувствуя себя не в состоянии придумать ни какую-нибудь банальную повесть, ни авантюру с каскадами неожиданных происшествий.

Наконец Матею показалось, что он нашел выход из положения. Он набросал фон из красноватого песка. Кто-то тотчас же пересек пустыню уходящим за горизонтом каналом. Кто-то третий затемнил небо и снабдил его двумя хрустальными лунами.

Аппарат был испытан в присутствии экипажа немедленно после его установки, но специалисты довольствовались тем, что представили себе несколько отдельных статичных элементов — человека, дом, цветок… Теперь иллюзия жизни была полная. Пески переняли рассеянное освещение от спутников Марса. На дне канала блестела стекловидная струйка воды, а звуковая память кибернетического комплекса, стимулируемая чьей-то мыслью, подчеркивала молчание отдаленным шелестом ветра. Затем появился первый персонаж.