Осмотрелся. На скамьях почти все рейдеры из старичков, которые были со мной в рейде. Много и незнакомых рож, часть из них видел мельком, именно они поспособствовали безносому рейдеру в восстановлении справедливости, отхаживали меня неплохо. Любителей вечерних прогулок под дождем среди них не наблюдалось, вот и выместили плохое настроение на нарушителе спокойствия.  Сука, Михалыч, едва не родившая официантка, Бидроль, с рожей перемотанной бинтом, и... Хельга.

Женщина блистала, а рядом подружки, узнал только Одри, тоже все красивые, как на бал вырядились.  Моя внезапная любовь была одета в синее платье с глубоким декольте, на шее переливалось жемчужное ожерелье, такие же серьги в ушах. Ярко-накрашенные губы, а сапфировые глаза обжигали. Казалось, дарили надежду.  Поймав мой взгляд, улыбнулась, обнажив ровные белоснежные зубы. Да, так по-доброму, ободряюще, минимум, будто любящая женщина.

Я в свою очередь, усмехнувшись, нагло подмигнул.

Артистка, погорелого театра, мля! Тварюга, достала таки! Смогла! Не мытьем, так катанием! Я понял все  правильно - она торжествовала, мол, ну как дружок, допрыгался? А не эти ли суки финт провернули с подсадными в баре? Пустили шестерок в распыл? Знали примерно, как все могло обернуться? Или просто воспользовались ситуацией с Люлей? Черт его знает! Вот же ход конем... Теперь гадай!

Доберусь! Видит, Бог, доберусь до этих тварей, и всю их грядку закатаю в асфальт!

И похеру на красоту.

Женщины?

Уже две есть на моем счету. И не умер, и совесть не мучила. Хотя врал, даже сам себе. Словил, словил таки на больничной койке, отголоски раскаяния. Особенно медальон Жанны, как вспоминал, и дерьмово так делалось на душе. Ее ведь кто-то любил, она любила. Рожать должна. Эх...  А так, головорез я уже такой, что осталось только звездочки на фюзеляж поставить. Или зарубок на приклад наделать.

Или не Хельга причина всего? Может это одобряющая улыбка? Ага, ага. Увидела меня и сразил, сразу, сходу. Только я не Ален Делон, хоть и французский знаю. И не верю в любовь с первого взгляда. Да, красота, помноженная на либидо иммунных - штука страшная, и работающая почти со стопроцентным успехом. Поэтому у девушки, таких, как я, - пачка или штабель. Жемчуг? Не у меня одного он имелся.

Пока я размышлял, судья что-то читал с хмурой рожей, а в зал явилось еще несколько запоздалых рейдеров.  Ковбоя я узнал сразу высокий тощий мужик, в стетсоне, в длинном плаще, ковбойских ботинках и с никелированными револьверами в открытых кобурах на поясе. Он пинком открыл дверь и ввалился, явно перепутав местное пристанище Фемиды и бар. В одной руке бутылка с «Джек Дениэлс», к которой тот приложился на пороге. Предварительно вытащив из пасти, дымящуюся сигару. Осмотрел всех мутным взглядом покрасневших пьяных глаз, остановился и на мне. Все сразу как-то притихли. Тот кивнул сам себе, мол, это я по адресу зашел. А затем неторопливо прошествовал к первому ряду. Я успел поймать недовольную гримасу Боровика, даже приподнявшим сросшуюся с другой бровь. Надо же, не нравился ему Дикий запад. Но шел Ковбой красиво, только музыки  душещипательной из вестерна не хватало. Полы плаща чуть развевались, иногда никелировка револьверов отражала лучи света от ярких ламп. А, вообще, смотря на него, ничуть бы не удивился, заедь он сюда на лошади.

Тут была и традиция с вставанием, ведь суд идет. А затем, в лучших традициях:

- Судебное заседание по делу Люгера, объявляю открытым, - и удар молотка, подкрепляющий слова.

Все просто. Никаких адвокатов или прокуроров. Бородач споро вызывал свидетелей, делая пометки у себя по ходу их рассказов, изредка задавая уточняющие вопросы.

- Я сразу понял, что он преступник! - категорично заявил Михалыч, и потряс назидательно пальцем над головой, нет, натуральный Ленин на броневике, - Пусть и не мур, но где-то рядом. Он зашел, а у меня мороз по коже!

- Скажи еще обосрался! - вскочил с места Каштан.

- Разговоры, - властно оборвал его Боровик, - А ты давай по делу, без всякой этой ерунды. Понял, что преступник, почему не вызвал ГБР, сам не прореагировал?

Михалыч даже сглотнул нервно. Надо же, а судья еще тот перец. Владелец бара уже без всяких эпитетов рассказал о моих действиях, но совсем без прикрас не обошлось, я зло зыркал, похотливо смотрел, щелкал пальцами и вел себя, будто фриц на оккупированной территории.

С тобой, сука, тоже сочтемся!

Затем выступал невысокий хмырь, было в нем что-то бабское,  надо же - сам Люля.

По его характеристике, я совершил чуть ли не преступление против Бога, грохнув минимум ангелов или агнцев, такие у него работники были - любо дорого послушать.

- Нимб им не мешал?  А крылья? - мрачно воззрился на него судья, видимо его мнение совпало с моим.

- Что?

- Говорю нимб им не мешал? У тебя ангелы в работниках числились?  Не заметил, хотя не далее часа назад видел записи с камер - банда бандой. Поэтому заканчивай говорить ерунду.

За час выступить успели все, и Боровик удалился на обдумывание приговора. А я же подумал, что пошел он выпить кофе, потянуть время и, чем черт не шутит, покурить.

- Что страшно? - к клетке подошел Ковбой, по движению его пальцев с зажатой между ними сигарой, расступились оба конвоира.

- Нет.

- А что так? - показывая желтые от никотина зубы, осклабился тот. Похоже, курил он пачками и пил кофе ведрами.

- Смысл?

- Это как? - тот рассмеялся, будто я сказал что-то донельзя смешное. Действительно, похоже, псих, как его и обрисовал водила. Да и трудно тут в Улье оставаться нормальным. Постоянный стресс, алкоголь в том же живце для психики ничего хорошего не несут.

- Боишься - не делай, а сделал - не бойся, - повторил я тюремную поговорку.

- Тоже верно. И интересная жизненная позиция, хочешь?  - протянул он мне через прутья решетки бутылку с виски.

- Нет.

- Пей, терять тебе нечего, поверь мне на слово, глотни хорошо!  Чтобы звон пошел!

Я посмотрел на охранников, те стояли с такими рожами, будто ничего не происходило. Судья? Да, плевать. Болело все, после того, как на мне танцевали гопака местные. Сделал большой глоток. И все же виски и наш самагон - близнецы-братья. Нет в нем того благородства коньяка или игривости вина и шампани, а только облегчение и дурнина для страждущих.

- Неплохо, - прокомментировал я.

- А то! Не знаю, свидимся ли мы еще, но хорошие люди тебе повстречаются обязательно везде и всегда..., - тот тоже приложился к бутылке. Кто он такой и какие хорошие люди,  спрашивать я не стал. На среднем пальце красовался массивный болт-печатка, с таким же, может чуть меньше, чем у меня, черным квадратом. И как его не разглядел раньше?  А мороз пошел, пошел по коже.

- Ладно, пойду я. Жаль, что поздно узнал о тебе.

И прошествовал к выходу из зала. Полы длинного плаща развевались. Я проводил его с полуулыбкой, что не говори, а харизма у мужика зашкаливала. Настоящий Ковбой. И за этой гримасой я еще и старался скрыть настоящие чувства - полную растерянность. Братья из Черного квадрата?

Едва за Ковбоем захлопнулись дверные створки, как появился судья. Был он хмур. Решение непростое? Тот же одарил меня крайне злым взглядом. Таким обычно смотрят на тех, кого ненавидят больше жизни. Странно, вроде бы ничего ему не сделал. Или дело в Третьяке?

Удар молотка привел расслабившуюся аудиторию в чувства. Все подобрались, лица стали серьезными.

- Я рассмотрел все материалы по рассматриваемому делу, как «за» так и «против». И  по совокупности совершенных преступлений приговариваю рейдера Люгера к наказанию в виде конфискации всего имущества в пользу Острога для погашения причиненного ущерба. Однако его вопиющее поведение, нарушающие наши законы, должно не только караться материально, но и сам он должен понести справедливое наказание.  «Да воздастся каждому по делам его»! Три трупа, двум из которых можно было помочь  - это слишком даже для Улья! Как применение боевой гранаты в стенах нашего славного города! У нас часто говорят, желая сказать о непредсказуемости судьбы и судьбоносных траекторий: пуля - дура. И каждый знает, что  осколки еще дурнее! Поэтому удивительно, что никто больше не пострадал от необдуманных действий преступника, кроме двух честных рейдеров, которых он же и добил. У нас цивилизованный стаб, и здесь есть дети..., - гудел Боровик, будто из бочки, голосище сейчас был под стать оратору, густой, сильный, мощный, а до этого звучал совсем по-другому - бас и бас, - Поэтому приговариваю рейдера Люгера к шести месяцам исправительных работ. Долг перед обществом ему предстоит отдавать на двадцать втором Форпосте. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.