8. Нет никаких свидетельств того, что наши гоминиды изготовляли или использовали каменные орудия. Отсюда не следует, что это было им недоступно, — мы хотим лишь сказать, что связи между их ископаемыми остатками и орудиями пока не установлено. Самые ранние из известных каменных орудий были найдены Рош и Харрисом в Хадаре. Они на миллион лет моложе наиболее поздних гоминид из нашей коллекции. Создателя этих орудий еще предстоит открыть.

9. Наши гоминиды процветали в период примерно от четырех до трех миллионов лет назад. За это время они не подверглись существенным эволюционным изменениям.

Располагая такими сведениями и твердо убежденные в том, что имеем дело с новым, неизвестным ранее видом гоминид, мы решили, что теперь уже нельзя публиковать чисто описательную работу, как мы собирались вначале. Наши исследования завели нас так далеко, что мы были просто обязаны сообщить о сделанных выводах. И здесь перед нами встал второй вопрос: в каком отношении находится вновь открытый вид к другим, уже выделенным и описанным? Иными словами, какую генеалогическую схему следует принять, чтобы связать то, что известно о нашем виде, с тем, что мы знаем о Homo habilis, Australopithecus africanus и Australopithecus robustus? Или, еще точнее, — можно ли считать представителей нового вида человеческими существами или же они для этого слишком примитивны?

По этому поводу мы с Тимом опять поспорили. Я уже говорил, что с самого начала был склонен видеть у более крупных гоминид из Хадара черты сходства с Homo. И действительно, у них были небольшие коренные и крупные передние зубы — очень важная особенность, характерная для современного человека и не свойственная австралопитекам. Я, как и многие мои сверстники, изучавшие палеоантропологию начиная с 50-х годов, воспитывался в убеждении, что австралопитеки были, вероятно, предками человека. Поэтому, познакомившись с их массивными молярами, я пришел к логичному, казалось бы, выводу, что «крупные коренные зубы — это примитивный признак» в линии гоминид и, следовательно, «мелкие свидетельствуют о близости к человеку».

Поскольку я не мог изучить более древние материалы, чем находки из Южной и Восточной Африки, этот предрассудок прочно закрепился у меня в голове. Я и теперь не хотел от него отказываться, хотя подавляющее большинство других признаков, касавшихся челюстей и черепа, говорило о примитивности хадарских гоминид.

— Они и должны быть примитивными, — сказал Тим. — Ведь они на миллион лет старше. Они не могут относиться к роду Homo.

— У них небольшие моляры, как у человека. Это Homo.

— Ты ведешь себя так же, как и в случае с Люси. Опираешься на один-единственный признак и полностью игнорируешь остальные.

Спор грозил затянуться. Чтобы выяснить, кто из нас прав, мы решили измерить длину и ширину различных зубов в нашей коллекции. Для примера были выбраны третий моляр, первый премоляр и клык. Мы провели биометрический анализ, к которому Роберт Брум наверняка отнесся бы с презрением, и представили результаты в виде схемы (с. 205). Из этой схемы было ясно видно, что по размерам зубов хадарские гоминиды гораздо более сходны с человеком, чем с австралопитеками.

Но график показал еще кое-что: он четко продемонстрировал, что массивные австралопитеки с их очень крупными молярами в этом отношении больше всего отклоняются от человека. Глядя на схему, ясно разграничивающую виды по этому признаку, я вспомнил давно забытый разговор с Кларком Хоуэллом — это было семь лет назад, когда мы вместе просматривали южноафриканские коллекции.

Тогда я говорил о блистательно обоснованном выводе Джона Робинсона, что крупные, покрытые толстым слоем эмали коренные зубы гоминид можно рассматривать как адаптацию к определенной пище. Если это действительно так, предположил я, то черты такой специализации, развивавшиеся постепенно, должны быть лучше выражены у более поздних представителей гоминид. Это хорошо согласовалось с южноафриканскими материалами. Массивные австралопитеки были моложе грацильных, а их коренные зубы значительно крупнее.

Размышляя теперь об этом, я вдруг понял, что тезис «крупные коренные зубы — примитивный признак» может быть неверным. Схема говорила о другом: «крупные — значит, поздние». Неужели я перепутал концы подзорной трубы, когда пытался заглянуть в прошлое, интерпретируя находки древностью в три миллиона лет на основе анализа окаменелостей, возраст которых на миллион лет меньше? Что если перевернуть трубу — считать хадарских гоминид исходным типом? Особенности их зубной системы подскажут мне вывод: «небольшие — значит, примитивные», прямо противоположный моему прежнему убеждению.

Понадобился биометрический анализ, чтобы убедительно показать, что хадарские гоминиды не относятся к роду Homo, а представляют собой разновидность ранних австралопитеков. Эта схема, на которой размеры зубов увеличиваются слева направо, а их древность — сверху вниз, ясно показывает, что «небольшие» моляры примитивны и что крупные моляры никогда не встречаются у людей, а появляются у австралопитековых, достигая максимальной величины у наиболее поздних массивных типов. На рисунке представлены премоляры (слева) и моляры (справа).

Сейчас мне трудно понять, как я мог так запутаться. Но тем-то и опасна предвзятость, что вы становитесь глухи к очевидным истинам, если они противоречат вашему мнению. К счастью, я перевернул подзорную трубу и довольно быстро осознал свою прежнюю ошибку. Все тотчас встало на свои места. В соответствии с принципом Аристотеля: если А (примитивная особенность) равно В (небольшие размеры), а В (небольшие размеры) равно С (Homo), то А (примитивная особенность) равно С (Homo). Евклид сформулировал это еще лучше: если две вещи равны третьей, то они равны между собой. Теперь я понял: то, что я считал более поздним человеческим признаком, на самом деле оказалось примитивной особенностью. Наверное, лучше сказать «древней», так как слово «примитивный» наводит на мысль о чем-то худшем, менее развитом, тогда как в действительности признак может быть весьма полезным для его носителя. В словах Дарвина о том, что эволюция происходит в результате естественного отбора, подразумевается постепенное формирование новых признаков, обеспечивающих большую приспособленность. Однако Дарвин никогда не говорил, что все признаки эволюционируют с одинаковой скоростью и что они всегда должны изменяться. Действительно, если какое-то свойство хорошо соответствует своему назначению, то оно, вероятно, не будет подвергаться эволюционным изменениям.

Так, видимо, и обстояло дело с интересующими нас особенностями зубов. В ряду Homo они не подвергались существенному давлению отбора и поэтому мало изменились. Изменение произошло не у Homo, а у австралопитеков. Эти гоминиды пошли своим путем и приспособились к образу жизни, несколько отличному от того, который вели древнейшие представители рода Homo. Именно эта специализация и привела к появлению у австралопитеков более крупных зубов.

Споры и сравнительные исследования отняли у нас все лето. Мы регулярно засиживались за работой далеко за полночь и буквально падали с ног от усталости, но усилия наши не пропали даром: мы пришли, наконец, к согласию по главным пунктам разработанной нами схемы, которая теперь выглядела вполне логичной. Правда, иногда мы еще спорили, но скорее как адвокаты, намеренно бомбардирующие друг друга вопросами, чтобы выявить слабые места в намеченной тактике защиты. В нашем случае мы не нашли никаких изъянов.

— Что дальше? — спросил я Тима.

— Ну, хорошо. Допустим, мы нашли нечто новое, отличное от всего остального и более древнее. Ведь мы в этом абсолютно уверены, не так ли?

— Конечно.

— Тогда мы должны заявить об этом во всеуслышание. Нам нужно выделить новый вид и дать ему название.