Пытаясь ответить на второй вопрос — каким образом наши находки соотносятся с другими, — мы решили прежде всего построить таблицу для всех африканских гоминид, разместив их в соответствии с древностью, типом и местом находки.

Сознавая, что ни одна из схем, изображенных на предыдущем рисунке, не согласуется с новыми данными, полученными в Хадаре и Летоли, Джохансон и Уайт решили построить новое древо собственной конструкции. Для начала они составили диаграмму, на которой разместили всех известных африканских гоминид с учетом их типа, местонахождения и древности. Это привело к созданию показанной здесь схемы, которую они в дальнейшем упростили, объединив некоторые типы. В результате получилась схема, представленная на следующем рисунке.

В качестве датировок южноафриканских ископаемых остатков мы использовали новейшие оценки, полученные южноафриканским специалистом по биостратиграфии Элизабет Врба для массивного и грацильного типов. Для Омо мы имели хорошие датировки, но находки отличались плохой сохранностью, особенно те, которые Кларк Хоуэлл предположительно отнес к виду Australopithecus africanus (грацильные австралопитеки). Эти данные вошли в нашу таблицу со знаком вопроса. Для находок с озера Туркана были использованы калий-аргоновые датировки Кёртиса, а также сведения о сопутствующих ископаемых остатках свиней. Мы отказались от датировок Фитча-Миллера, но в идентификации находок принимали выводы Ричарда Лики. Для Олдувая, Хадара и Летоли были взяты уже опубликованные цифры калий-аргоновых датировок.

Результат обобщения информации, представленной на предыдущем рисунке. Все ископаемые остатки A. afarensis могут быть объединены в интервале от 4 до 3 млн. лет, все окаменелости A. afncanus — от 2,7 до 2,2 млн. лет и A. robustus — от 2,1 до 1,0 млн. лет и т. д. Джохансон и Уайт убеждены, что A. afarensis — наиболее древний и примитивный из известных гоминид — был предком всех остальных видов. Они полагают, что тенденция к увеличению моляров — это особенность поздних австралопитековых, и поэтому выделяют типы, у которых она выражена, в особую ветвь вместе с крайним вариантом А. robustus, находящимся на самом конце этой ветви. Это дает возможность выделить типы Ноmo, коренные зубы которых мало чем отличаются от зубов предковой формы A. afarensis, в другую ветвь с прогрессивно эволюционировавшими формами Н. erectus и Н. sapiens, происходящими от Н. habilis. Орудия, как показывает схема, — это изобретение Ноmo, а не австралопитеков.

Следующий шаг состоял в том, чтобы упростить схему, объединив находки в группы только в соответствии с их типом, без учета географии. Полученная в результате этого диаграмма была, по нашему мнению, самым простым или, как любят выражаться ученые, наиболее экономным способом классификации всех известных находок на основе различий между ними. Еще более простую схему можно было бы построить, если вслед за Лорингом Брейсом (см. рис. выше) довести ствол Australopithecus africanus вниз по шкале времени до уровня в три с лишним миллиона лет, присоединив к нему находки из Летоли и Хадара. Тогда этот долговечный и широко варьирующий вид включал бы хадарских гоминид в качестве своих древнейших представителей. С точки зрения любителей экономии эта схема была чудом простоты. Но принять ее мы с Тимом не могли из-за одной небольшой детали: на крайних полюсах оказывались формы, которые при всем желании нельзя было отнести к одному и тому же виду грацильных австралопитеков. Люси, поместившаяся на одном конце, определенно не была человеком, а владелец найденного Ричардом Лики черепа 1470 с другого конца, несомненно, был им. Два столь различных создания никак не могли принадлежать к одному виду. Кроме того, было бы странно, что между ними, наподобие преграды, расположился еще один представитель вида Australopithecus africanus с крупными коренными и мелкими передними зубами, совсем непохожими на те, что были до него, и на те, что будут после него. Разве моляры, вначале небольшие, могли разрастись, а потом снова уменьшиться? Наверное, могли бы, если предположить, что в процессе развития гоминид сменились три пищевые адаптации, но это крайне неправдоподобно. Получается уже «экономия наоборот». Гораздо легче (да и экономнее!) представить себе, что существовали только два типа питания и два типа зубной системы: менее специализированный, пригодный для разнообразной пищи, и более специализированный, связанный с предпочтением определенных ее видов. Такой ход мысли должен привести к построению схемы вроде изображенной на с. 210 (справа — В.В.).

В этой схеме четко выражена наша позиция: гоминиды из Летоли и Хадара были предками как для более поздних австралопитеков, так и для рода Homo; дивергенция этих двух ветвей началась, вероятно, около трех миллионов лет назад; грацильные австралопитеки — это промежуточная стадия на пути к массивным. Мы не считаем, что они были предками человека.

Мы думаем, что человеческие существа начинают появляться позже трех миллионов лет. К двум миллионам лет становление человека было закончено. В это время по земле уже ходили представители рода Homo, a также их двоюродные братья — массивные австралопитеки. На протяжении примерно миллиона лет они жили бок о бок. Но уже миллион лет назад австралопитеков не стало: они все вымерли.

К таким выводам пришли мы с Тимом после двух лет напряженной работы и раздумий, пытаясь дать удовлетворительный ответ на наш второй вопрос. Оставался нерешенным третий вопрос: как следует назвать новый вид?

Вначале нужно было договориться о родовой принадлежности гоминид — относятся ли они к Homo, Australopithecus или какому-нибудь новому роду. Мы быстро отвергли третий вариант, так как он предполагал фундаментальное отличие наших находок от всех других гоминид, а такого отличия не было. Все ископаемые остатки принадлежали двуногим гоминидам, связанным тесным родством. Отказались мы и от рода Homo, хотя это было вовсе не так просто. Как-то днем, когда мы все еще размышляли об этой возможности, в лабораторию пожаловал Оуэн Лавджой.

— Построенное вами родословное древо не позволяет отнести ваших гоминид к роду Homo, — объявил он.

— Почему же?

— Да потому, что вы сделали их предками других австралопитеков. Значит, и те окажутся представителями рода Homo. Попробуйте-ка заявить об этом, и вас разобьют в пух и прах. За одну ночь вы превратитесь в пару четвероногих и больше никогда не сможете выпрямиться. — Его резкий смех подействовал на нас, как ушат холодной воды. Оставался единственный логичный выбор: род Australopithecus. Об этом ясно говорили находки. И мы признали это. Прощай, старина Ноmо! Ты, наконец, исчезаешь, чтобы появиться на уровне двух миллионов лет.

Прежде чем остановиться на каком-то видовом названии, мы перебрали несколько возможных вариантов. Я предложил Australopithecus laetolensis, сказав, что это должно понравиться Мэри Лики.

— Я не в восторге от такой идеи, — возразил Тим. — Твоя коллекция намного лучше. Почему бы не отразить это в названии?

— Дать находкам мое имя — johansonensis? He говори глупостей.

— Да нет, я имел в виду место твоих находок. Может быть, hadarensis?

Однако мне это показалось не очень удачным. Я знал, что вокруг Хадара лежат обширные, еще не обследованные территории, где тоже много ископаемых остатков, и в будущем они могут стать не менее знаменитыми, чем хадарские. Я чувствовал, что мы должны предусмотреть эту возможность и использовать название всего района.