– Вперед! – взвизгнул Угрюм-Угу и первым устремился к воротам. Переглянувшись, янычары и евнухи в редком единодушии устремились за ним.

И только обитательницам гарема не было никакого дела до проблем луноликой Джамили. Убедившись, что их надзиратели, вздымая ногами серую пыль, стремительно удаляются с подведомственной территории, девчонки пробрались к каморке, где томился в ожидании своей скорбной участи еще не успевший отведать ножей придворного лекаря янычар Андрийко, и… выстроились в очередь.

На берегу царило необычайное оживление. Рыбаки, прослышав о появлении неведомого чудища, единодушно решили, что оно наверняка распугало всю рыбу в округе, и не торопились спускать свои лодки на воду. Горшечники и башмачники, торговцы и крестьяне, побросав свои дела, тоже высыпали на берег, предварительно выдержав в своих душах нелегкую битву между страхом и любопытством. Жизнь стамбульцев не была богата развлечениями, так что любопытство одержало верх: кто знает, когда тварь заморская наведается в их края еще раз? Предусмотрительно держась подальше от кромки воды, горожане обсуждали животрепещущую новость, лихо приукрашивая ее бесчисленными слухами и догадками одна невероятнее другой:

– Говорят, это чудище вылупилось из огромного яйца, которое Синдбад-мореход нашел на необитаемом острове, – понизив голос до таинственного шепота, произнес рябой рыболов.

– Вранье это все, – убежденно перебил его толстый чайханщик. – Яйцо вывалилось из гнезда птицы Рух во время бури и поплыло по морю, а Синдбад на него сверху забрался после того, как корабль его штормом о скалы разнесло. Плывет он день, два, и вдруг яйцо под ним как затрясется, как затрещит…

– Ну ты скажешь! – снова встрял рябой. – Где это видано, чтобы яйца тряслись? Слушайте меня – это молния в яйцо шарахнула, вот оно на две половинки и развалилось. Птенчик вылупился и тонуть начал…

– Какой птенчик, ты ж говорил – чудище? – изумился старый горшечник.

– А ты не перебивай, уважаемый, – не растерялся рябой. – Посмотрел Синдбад на это дело, и так ему скотинку несчастную жалко стало, что взмолился он молитвой страстной, и услышали его небеса! Обратился птенчик тварью морскою, подхватил Синдбада на спину и… с тех пор его мамой зовет.

– Э, твой язык подобен слепому верблюду – сам не ведает, что несет. Как же можно мужчину мамой называть? – удивленно развел руками чайханщик. – Чудище зовет Синдбада папой!

– Это у тебя верблюжий язык да куриные мозги в придачу! – рассердился рябой. – Ясно же, зверь зовет его мамой, потому что…

Философская дискуссия была прервана появлением на берегу вооруженного отряда янычар и едва поспевающих за ними евнухов. Рыхлый Угрюм-Угу безнадежно отстал, несмотря на все свое желание надавать подлому купцу палками по пяткам, а заодно кувалдою по голове. Стамбульцы мигом сообразили, что от такого количества людей с оружием наголо лучше держаться подальше, и неохотно вскарабкались выше по косогору.

– Эй, правоверные! Куда же вы? – зычно окликнул их сидящий на спине у чудища мэтр Птенчиков, руководитель экспериментального театра XXII века, неотразимый в роли Синдбада-морехода. – Самое интересное пропустите! У нас по расписанию скоро кормление начнется. Чудище девицей обедать будет.

Улыбнувшись, Птенчиков ласково погладил металлический бок батискафа – потерпи, мол, дружок, недолго осталось. Стеклянный глазок перископа хищно сверкнул в лучах солнца, и зрителям, замершим на берегу, показалось, что чудище подмигнуло им, выискивая новую жертву. Задохнувшись от ужаса, стамбульцы повалились на острые камни и накрыли головы руками, евнухи попятились ближе к кустам, а доблестные янычары внезапно дружно начали икать, неловко сотрясая свои острые топорики.

Сидящая радом с мэтром юная девушка печально склонила голову набок и закрыла лицо руками. И тут повисшую над побережьем гробовую тишину прорезал истошный крик Черного евнуха, наконец-то добравшегося до места событий:

– Не позволю!!!

По-бабьи подхватив свои длинные одежды, евнух подскочил к самой кромке воды и визгливо закричал:

– Вперед, трусы! Разрубите его на кусочки!

Никто так и не шевельнулся.

Тогда Черный евнух неожиданно для всех протяжно охнул, кинулся в воду и поплыл в сторону чудища. Люди на берегу затаили дыхание. И тут стало происходить нечто невообразимое – намокшая парчовая чалма совсем отяжелела, сползла с головы плывущего, и все увидели копну длинных волос, украшающих голову евнуха. С его лицом тоже происходили невероятные метаморфозы – оно стремительно светлело, теряя характерный для абиссинца темно-шоколадный оттенок. Чихая и отфыркиваясь, евнух исторг из своего носа круглые тампоны, и всем стало ясно, что вместо черного мужчины по морю плывет… белая женщина!

– Мужики, да ведь чудище превратило его в бабу, – севшим голосом произнес кто-то из янычар. – Оно сейчас и нас всех превратит да сожрет. Бежим!!!

Дважды повторять не пришлось. Через минуту берег опустел, поэтому о том, что было дальше, так никто и не узнал. А происходило вот что. Сумев скинуть отяжелевший от воды халат, женщина из последних сил доплыла до батискафа. Иван-мореход любезно подал ей руку и помог взобраться на борт:

– Вот это сюрприз! Быть султан-валиде мечтали многие, но стать при этом еще и Черным евнухом могло прийти в голову только тебе. Ну здравствуй, Соня, – произнес он, с интересом разглядывая свою гостью. – Вижу, ты не в лучшей форме. Нельзя пренебрегать физическими упражнениями, так и утонуть недолго…

Ответить Сонька не успела: бедная Джамиля, потрясенная превращением начальника султанского гарема в любимую мамочку, скромно лишилась чувств и с громким плеском соскользнула с палубы батискафа прямо в воды Босфора.

– Егор, засасывай ее! – взревел Птенчиков, удерживая за руку Соньку, чтобы та не нырнула вслед за дочерью.

Батискаф утробно зачавкал, и девушка была оперативно втянута внутрь.

Султан-валиде схватилась за сердце:

– Если с моей девочкой что-то случится, я вас всех…

– Ой, боюсь, боюсь! – затрясся в притворном ужасе Иван. – Только где же твоя грозная стража? Кажется, все тебя бросили? – Он кивнул в сторону опустевшего берега. – Полезай-ка вниз, там приятнее разговаривать, чем на этом ветру.

– Да кто ты таков, чтобы мною командовать? – вспылила Сонька.

– Я – мэтр по неразрешимым вопросам и представитель закона Иван Птенчиков. А вот ты – беглая преступница, аферистка и потенциальная пациентка судебно-медицинской клиники по ампутации порочных частей личности.

Под гневным взглядом Ивана Сонька как будто ужалась в размерах, но все же нашла в себе силы заспорить:

– Неправда, я отлично знаю Ивана, и ты совсем…

– Ты знала Ивана. После взрыва машины времени и долгих часов, проведенных между жизнью и смертью, я стал абсолютно другим человеком, – резко отрубил мэтр и подтолкнул ее к открывшемуся люку.

Спускаясь по трапу, Сонька внезапно оглянулась:

– Значит, ты действительно Птенчиков?

– Я же сказал…

– Круто! – Она восхищенно присвистнула и окинула мэтра долгим взглядом. – Эх, была бы я помоложе…

Иван обалдело уставился на султан-валиде, а та, вызывающе вильнув мощными бедрами, соскочила в каюту. Луноликая Джамиля уже успела прийти в себя и бросилась на шею милой матушке. Обе женщины тут же разрыдались и проливали горючие слезы до тех пор, пока в их слаженный дуэт нескромным диссонансом не вклинилось ехидное похихикиванье Егора. Султан-валиде метнула в Гвидонова полный ненависти взгляд:

– И ты здесь? Что ж внешность не сменил, как начальник? Тебе бы это пошло на пользу.

– Это тебе о липосакции пора подумать, а меня Варя и таким любит, – дружески хрюкнул Егор.

– Значит, Сыроежкина жива, – прошептала Сонька.

– Твоими молитвами, – отозвался Птенчиков. – Теперь о деле. Слушай внимательно: ты должна постараться, чтобы все казино в городе были закрыты.

– И тогда вы позволите мне остаться? – оживилась султан-валиде.