- Спасибо вам, - произнесла она, и губы ее заплясали, - Вы не представляете, насколько я вам благодарна за все. Я верну. Сколько тут?

- Если будешь возвращать, я смертельно обижусь, - улыбнулся он, - И помнишь, пока мы не в школе, я просто Олег. Пиши и звони, пожалуйста. Я хочу знать, как продвигается лечение.

Дарью снова повело. Отложив сверток, она поднялась и повисла на Олеге, отчаянно надеясь, что он поймет, как ей страшно, одиноко и тяжело, предложит остаться или, наоборот, пообещает приехать к ней, подставит плечо, сам все разрулит... Но тот лишь церемонно отклячил зад и сдержанно похлопал ее по спине.

…

С тех пор прошло почти четыре месяца. Долго она ждала от Олега первого шага, за который могла сойти даже банальная смс-ка «Как дела». Но так и не дождавшись, разочарованно удалила его номер, боясь, что в один прекрасный момент не выдержит и вывалит на него весь багаж своих проблем, чем окончательно похоронит свою и так небогатую гордость.

Почти каждый день Машке ставили новые диагнозы и отменяли некоторые из уже поставленных. Олигофрения, кататония, каталепсия, мутизм, параноидный бред, эпилепсия, онейроидный синдром, шизофрения, эхолалия, болезнь Баттена, даже гебефрения, что само по себе нелепо в ее возрасте.

Каждый раз, придя навестить дочь, Дарья с нескрываемым раздражением обнаруживала в палате толпу студентов. Ну, еще бы! На одном пациенте изучить весь курс психиатрии! Поначалу, когда один диагноз за другим начал отсеиваться, она даже радовалась, но ближе к концу это стало пугать еще больше. Хотелось, чтобы врачи уже, наконец, пришли хоть к каким-нибудь, пусть и самым неутешительным, выводам и начали, наконец, лечение… Но, вместо этого, Дарье вдруг предложили забрать ребенка домой! Ничем иным как врачебным бессилием Дарья объяснить это не могла. Домашние условия, говорят они. Покой и уют, утверждают они. Отсутствие стрессов и привычная обстановка, обещают они. Тупик…

…

Убранный в шкаф чехол запустил что-то в ней, и весь день она потратила на тщательную уборку квартиры, а уже под вечер спохватилась – ей же необходимо организовать дочери комфорт и уют… и как это сделать в чисто вылизанной, но пустой и гулкой квартире. Она подошла к двери детской, куда ни разу не заглянула с момента возвращения. Можно снять с их (ее) кровати матрас и положить в комнате у девочки. Ей будет на нем комфортно и уютно. Только не забыть врезать крепкий замок!

Крутанув ручку и толкнув полотно, Дарья с удивлением обнаружила, что комната –единственная в квартире – ничуть не изменилась. Прелестная кроватка под розовым балдахином, компьютерный уголок, шкафчики и комодики, игрушки… Она мысленно поблагодарила Женю за такой подарок, но тут же саркастически скривилась. В нынешнем состоянии их дочери больше подошел бы голый матрас и толстая цепь, продетая через между секциями ржавой чугунной батареи.

Дарья вздохнула и отправилась за замком, попутно звоня в «муж на час».

…

На следующий день она сидела в холле с принесенными теплыми вещами и ждала, когда ей приведут дочь. У входа ее ждало такси, и она очень надеялась, что водитель окажется лояльным, ведь знал, откуда поступил вызов.

Вскоре двери открылись, и показалась Машка, мягко направляемая плечистым медбратом. На ней были синие джинсы с аппликацией и полосатая кофта – некогда Машкина любимая, потому что ей казалось, что в этой кофточке ее плоская грудь выглядит не такой плоской… Теперь же и джинсы, и кофта висели на ней, как на вешалке, и выглядели грязными, растянутыми и неопрятными. И дело было вовсе не в вещах, а в их маленькой хозяйке. Дебильное выражение, которое пугало Дарью больше всего, вернулось на ее лицо. Глаза снова ушли глубоко под лоб и с бессмысленным весельем глядели на мать. Дарья видела, что Машка ее узнает, отсюда и веселье, но вместо радости от возможного улучшения, она испытала только жгучее омерзение. Это не ее дочь. Не может быть ее дочерью!

Внутренне содрогаясь, она быстро одела ребенка, натянула на голову розовую шапку с помпоном и махнула рукой в сторону входа, как собаке, надеясь, что та ее поймет.

- Ей пришлось сделать укол, - сказал медбрат, - Вам лучше взять ее за руку… ну, или идите, как я, сзади и направляйте толчками.

Дарья угрюмо поглядела на здоровяка и, нехотя взяв машкину безвольную ладонь, потянула за собой. Притихшая было, Машка в такси некстати оживилась и вовсю пердела слюнявыми губами, подражая гулу двигателя. Дарья чувствовала, что закипает, а ведь прошло всего пять минут их новой жизни. Что же с ней будет через час? Через день? Она слегка толкнула дочку в бок, надеясь, что та поймет и замолчит, но получила обратный эффект – девочка стала еще и подпрыгивать на сидении.

- Я не хочу обидеть, просто вижу знакомые черты…, - послышался голос, и Дарья враждебно посмотрела на водителя.

- Что? О чем это вы?

- Олигофрения. У сестры первый ребенок таким родился. Говорят, токсоплазмоз. Кошку зять в дом притащил, а она не сообщила врачам. У нее-то бессимптомно прошло, а вот мальчишка… 20 лет с ним маялась, пока не умер.

- У моей дочери нет никакой олигофрении. Она учится во втором классе обычной школы… то есть… училась.

- Тут нечего стыдиться, - Водитель глянул на нее в зеркальце заднего вида, - Я только это и хотел сказать. Сочувствую вашему горю. Красивая девочка получилась бы… Вот и Игоряша наш. Длинноногий, статный, высокий. Красавец! А голову – хоть отрежь и выбрось. Издержки цивилизации. Животные ведь тоже кой-каким разумом обладают, но ни одного я не видел с олигофренией. Это только у так называемого венца творения сбой на сбое.

- У нее нет олигофрении, - голос Дарьи дрожал от возмущения и стыда, - Была серьезная психологическая травма.

Водитель недоверчиво скосился на нее и до конца поездки не проронил больше ни слова.

Как могла быстро Дарья протащила Машку сначала до лифта, а потом от лифта до квартиры. Никто из соседей ей не попался, и за это она вознесла небесам небольшую молитвенную импровизацию, а дома, переодев Машку в пижаму, усадила ее на кухне и поставила перед ней тарелку гречневой каши с молоком.

Сунув ей в руку ложку, она отошла к подоконнику и принялась наблюдать. Машка старательно черпала кашу, правда выпуклой стороной ложки, и с удовольствием ее облизывала, хитренько поглядывая на мать. Дарье даже пришло в голову, что Машка притворяется. Вот-вот захохочет и скажет: «Разыграли дурака на четыре кулака!». Повинуясь призрачной надежде, она облизнула губы и как могла спокойно и внушительно произнесла:

- Ну, все, хватит. Признайся, что ты все это затеяла, чтобы вернуться домой. Я не буду ругаться. Мы даже обсуждать это не будем. Никогда. Я обещаю. Вместо этого пойдем и купим тебе новое платье. Согласна?

Машка кивнула.

- Тогда прекрати кривляться… Сейчас же!

В ответ Машка радостно ударила кулаком по ребру тарелки, отчего та кувыркнулась и разбилась, заляпав пол и стены. Дарья подскочила, отвесила дочери подзатыльник и проволокла за шиворот до детской. Впихнув ее в комнату, она тут же захлопнула дверь и повернула ключ на два оборота.

Противный, какой-то нечеловеческий, рёв продолжался до глубокого вечера. Дарья сидела на своей застеленной новым бельем кровати, сжимала ладонями виски́ и раскачивалась, молясь, чтобы девочка поскорее уснула, впала в кататонию или что еще там у нее по расписанию. Когда же все внезапно стихло, стало еще хуже. Она почувствовала свой моральный долг пойти и проверить ребенка. Может, Машка воткнула себе карандаш в глаз, или подавилась языком, или упала и свернула себе шею… А может, и того хуже… Страшнее было бы открыть дверь и увидеть, что та цела и невредима и, например, размазывает свое дерьмо по стенам (а так уже было пару раз) или – еще хлеще – ест его (что тоже однажды имело место быть)…

Нет, ей просто необходим отдых, иначе она тоже загремит в дурдом. Дарья забралась под одеяло и, вздрагивая от малейшего шороха, через некоторое время забылась тревожным сном.