– Пора! – воскликнула Майя.
Я открыл глаза и остановился изумленный.
Мы находились в зале, таком огромном, что он занимал, пожалуй, половину всего корабля. Его стены поднимались вверх и на высоте нескольких ярусов сходились вместе пологими сводами. Внизу я заметил длинные темные галереи. Раскрытые настежь двери вели на широкую террасу, окруженную каменной балюстрадой. Уже издали я увидел необъятное, сияющее море. Я вышел на террасу. Внизу простирался залитый солнцем пляж, спускавшийся к морю уступами – следами ударов волн, которые с непрерывным рокотом двигались от самого горизонта, разбивались о прибрежные отмели и зеленой громадой обрушивались на берег.
На подводных рифах кипел прибой. Там, вдали, синела бескрайная голубизна, сливаясь у горизонта с затуманенным небом. На горизонте дымился затянутый синеватой мглой вулкан. Из его вершины поднималась желтоватая полоса дыма, лениво расплывавшегося в воздухе. Мы наклонились через балюстраду, и я увидел крутой потрескавшийся склон скалистого массива, на вершине которого находилась терраса. С моря доносился очень слабый, едва ощутимый ветерок; я облизнул губы: на них был солоноватый привкус. Позади меня кто-то восторженно выругался: я обернулся – это был пилот Ериога. У него горели глаза.
– Вот что значит старые атомники!
Я решил, что иллюзия ему понравилась, но он сказал:
– Вот бы теперь поплавать… А?
Он оперся о балюстраду, как бы раздумывая, не спрыгнуть ли ему вниз, потом ударил по ней кулаком и вернулся в зал. Я пошел за ним.
Людей пока было немного. То, что я в первые минуты, ослепленный блеском моря, принял за галереи, было балконами, тянувшимися вдоль стен; между ними находились овальные ниши, в, которых стояли сверкающие автоматы. Пространство в центре было свободно, в самой середине его поднималась широколистая пальма; ее ствол был покрыт продолговатыми, похожими на языки жесткими чешуйками. Вокруг нее стояли ряды низких столиков. За балконами поднимались вверх колонны, на которые опирался потолок. Над входом в зал светился громадный витраж. Двое – мужчина и женщина – шли босиком по густой траве, огромные, загорелые, нагие; их взгляд вырывался из плоскости витража и поверх наших голов уходил в безграничные морские дали, где, казалось, сияла видимая только им цель.
Вдоль стен, разделенные между собой алебастровыми колоннами, светились объемные панорамы. Они были похожи на окна, пробитые в стенах и открывающие вид на таинственные дали. В одних роились жесткокрылые золотистые жуки, в других висели в воздухе осы, разукрашенные черными и желтыми полосами. Тут тянулись процессии муравьев с мощными челюстями, там отдыхали толстые ночные бабочки, словно окутанные серебристым мехом. Все они были созданы из драгоценных камней, дрожали и переливались в воздухе. Глаз, переходя от картины к картине, видел фиолетовый свет циркония, зеленым пламенем сверкали смарагды, яркой радугой вспыхивали бриллианты, горели кроваво-красные рубины, фосфорически светились дистены, амфиболы, цианиты. Глаза слепил вихрь ярких вспышек. Повернувшись к террасе, я с облегчением стал смотреть в голубое небо.
Неисправимая Нонна! Я готов был биться об заклад, что это дело ее рук. Злое замечание уже готово было сорваться с моего языка, но когда я увидел выражение ожидания на ее лице, то улыбнулся и сказал несколько одобрительных слов. Что же, видно, она не могла не злоупотреблять большими масштабами. Вдруг неожиданная мысль прервала мои размышления: я старею или, вернее, вступаю в солидный возраст, потому что сам себя уговариваю примиряться со вкусами, которые диаметрально противоположны моим собственным.
Собиралось все больше гостей. В одиночку, парами, целыми группами со всех сторон корабля сходились астрономы и тектонофизики, гравиметристы и инженеры, художники и математики, биологи и кибернетики, пилоты и биофизики. Большой занавес у входа трепетал, как крыло птицы, на его фоне вырисовывались белые фигуры – все были празднично одеты в белые одежды. Встречались костюмы белоснежные и серебристые, голубоватого и зеленоватого оттенков; женщины были в длинных платьях. Вдруг я увидел Зорина и не мог удержаться от улыбки: обычно он щеголял в серебристо-голубом комбинезоне, сегодня же ему пришло в голову одеться в травянисто-зеленый костюм; его светлая голова возвышалась, как горящий факел.
Все с искренним восхищением рассматривали чудеса, созданные видеопластиками, и, как мне казалось, не очень хорошо представляли себе, что им следует делать. Молодежь вынесла стеклянные столики на террасу, немедленно ставшую самым людным местом. Здесь стоял гул, заглушаемый лишь шумом океана.
Я прислонился к стене, не зная, чем заняться. Посмотрев в сторону, я увидел готовый к услугам автомат. Он, как и другие, выглядел сегодня празднично. Его будничную оболочку сменил кованый серебряный панцирь, на щите были барельефы, изображающие мифологические сцены. Я собрался было рассмотреть их поближе, как вдруг позади меня раздался звонкий девичий голос:
– Роман с автоматом, доктор?
Раздался взрыв смеха. Я обернулся. Передо мной стояла группа молодых людей, среди них – Нонна, Майя, младший Руделик, астронавигатор Сонгграм и два историка – Молетич и другой, имени которого я никак не мог запомнить.
– Роман с автоматом? Ведь была такая книга, очень древняя, XXIII или XXIV века, правда? – спросила Майя.
Она обмахивалась длинным узким футляром, в котором хранила записную книжечку.
– Тебе жарко? Постой, я сейчас… – вызвался было ее спутник.
– Нет, нет, – схватила она его за руку. – Пусть мне будет немного жарко, совсем как в доисторические времена. Посмотри, даже автоматы сегодня выглядят так, будто они пришли непосредственно из средневекового замка.
– В средние века не было автоматов, – поправил Молетич.
Майя, продолжая обмахиваться, посмотрела на меня.
– Доктор, – сказала она, – мы начинаем дискуссию о любви: на какую профессию она больше всего похожа? Это я сама придумала. Что ты скажешь, доктор?
– Надо по очереди… – заметил бывший с ней молодой человек.
– Ну, пусть будет в алфавитном порядке… Скажи сначала ты, – обратилась она к Сонгграму.
– Но ведь мое имя начинается на «с».
– Верно, но зато профессия – на «а»: ты ведь астронавигатор.
– Что правда, то правда! – ответил Сонгграм. Обведя нас всех взглядом, он начал: – Любовь приносит бессонные ночи, как профессия водителя корабля в мировом пространстве: и астронавту, и тому кто любит, надо быть бдительным. Тот, кто любит, не умеет объяснить, почему он любит. Я тоже не знаю, почему стал астронавтом. Любовь преодолевает расстояние между людьми, а звездоплавание – между звездами; и любовь и эта профессия берут всего человека без остатка; в любви и звездоплавании каждое новое открытие приносит как радость, так и тревогу…
– Ну вот, пожалуйста, – воскликнул, прерывая его, молодой человек. – Тебе-то хорошо: ты говоришь первым и исчерпал все. Я хотел то же самое сказать о математике.
– А я – о физике, – негромко отозвался Руделик. Стоя на пороге двери, ведущей на террасу, он смотрел поверх голов в небо.
– Ну, а ты, доктор, что скажешь? – спросила Майя, пытаясь спасти свою тему.
– Не знаю… – начал было я, но в это мгновение увидел Анну; она стояла между Зориным и Нильсом.
– Ну же, – настаивала Майя. Вдруг она посмотрела на стоявших неподвижно товарищей и смутилась.
– Подожди, – сказала она мне и, подойдя к ним, спросила: – Послушайте, раньше это мне очень нравилось – ведь я сама придумала, а теперь не так… Может быть, не надо?
– Что ты хочешь сказать?
– Может быть, нехорошо так развлекаться?
– Хорошо или нет, не знаю, но, по-моему, немного рискованно, – заметил Сонгграм. Майя покраснела.
– Обманщики! – топнула она ногой. – Делали вид, что вам очень нравится.
Она пошла вперед. Все направились за ней. Я продолжал смотреть на Анну. Нильс что-то оживленно говорил ей, а она слушала, как умела слушать только она одна: глазами, улыбкой… Я направился было к ним, но тут же остановился, не знаю почему, и вышел на террасу. Беспредельная поверхность воды однообразно, размеренно двигалась: океан, казалось, дышал. На балюстраде, о которую я оперся, лежал стебель тростника. На его полураскрывшихся листьях, как в полусогнутой ладони, притаилась капля воды. Я увидел в ней свое лицо. Вдруг миниатюрное изображение покрылось тенью. Я поднял голову: рядом со мной стояла Калларла.
