Я заметил, что после „часа славы“ ребята начали обращаться с Мышкой с гораздо большим уважением.

Таланты Говорунов и Наблюдателей не слишком живописны и наглядны. Грифу, который как раз и есть Наблюдатель, трудно было отличиться чем-то особенным, а ведь он так хотел показать себя с лучшей стороны, как и все остальные, впрочем. Поэтому возникла необходимость совместной работы магов разных каст. У Бродяжников задание было простым, по крайней мере, на первый взгляд: прыгнуть как можно дальше в определенное место и принести оттуда вещественное доказательство пребывания. Таким образом, Змеевик преодолел весь путь до Белых Полей, чтобы принести с них характерный кусочек белого мрамора из местных каменоломен. А Перо отправился под Бобровники и нарвал ароматной травы, которая растет только в тех местах. Гриф же обнаружил его даже там, терпеливо и с огромным трудом прочесывая талантом все более отдаленные земли. И надиктовал Ночному Певцу подробнейшее описание всего, что делал Перо во время своего похода, а потом бедный Бродяжник (пристыженный и взбешенный) должен был подтверждать такие записи, как: „ковыряет в носу“ или „сикает под кустиком“. Певец по ходу дела передавал мне эти откровения, буквально лопаясь от смеха».

Всем было страшно любопытно, что собираются показать Искры, а особенно — что выдумает Победный Луч Рассвета. Честолюбие княжеского отпрыска порой принимало тревожные размеры; когда его кто-то в чем-то превосходил, Искра чувствовал себя по-настоящему больным. Поэтому никого бы не удивил «час славы», во время которого показан был бы зрелищный пожар в центральной башне замка. Но поистине предназначением Луча, видно, и в самом деле было изумлять свое окружение, потому что когда пришел его черед демонстрировать свои способности, он ограничился относительно скромным показом.

На уже традиционном месте посередине зала, как это называлось — в Кругу, он положил довольно толстую каменную плиту, на нее поставил грубо сделанный сосуд из пористого камня, а сверху опустил кусок красноватого металла.

— Он намерен расплавить это? — хмыкнул кто-то из Искр, пихая локтем соседа. — Спорим на десять голубей, что он зальется кровью через пять минут?

— Ладно, спорим, что выдержит, — шепнул в ответ парень, и оба торопливо прижали друг к другу послюнявленные большие пальцы.

Тем временем Луч в последний раз внимательно осмотрел свои приготовления и обратился к зрителям:

— Сидите на местах, и пусть никто ближе не подходит. Змеевик…

— Да?

— Если что-то пойдет не так, выкинешь этот мусор прямо в реку?

Змеевик оглянулся на Кузнеца, а потом утвердительно покивал.

Искра установил на некотором расстоянии от плиты стул и сел, высоко подняв ноги, Он обнял руками колени и оперся на них подбородком. Воцарилась полная напряжения тишина. Товарищи Искры сразу почувствовали, что в зале поднимается температура. Через минуту рыжая глыба меди начала светиться. Ее середина светлела все больше, превращаясь в ослепительно-белую звезду, а светлая краснота быстро растеклась по сторонам, поглощая вишневый цвет разогретого металла. В каменную форму сначала стали падать крупные комковатые капли, а потом металл потек уже струйкой. Луч сидел неподвижно, по-прежнему обнимая колени руками. И почти не мигая, сосредоточенно вглядывался в плавящийся кусок металла.

Змеевик, которому было поручено важное ответственное задание — быть на подхвате, если «что-то пойдет не так», забеспокоился. Что-то и в самом деле вроде бы шло не так. Естественно, казалось бы, что в учебном зале должно становиться все теплее. С точки зрения логики, в этот момент там уже должна была бы стоять невыносимая жара. А тем временем, после небольшого потепления в самом начале, в помещении становилось все холоднее и холоднее. Змеевик посмотрел на товарищей, которые тоже крутились и не могли спокойно усидеть на своих местах, наверное, тоже встревоженные неправильным развитием событий. С внезапным испугом Змеевик заметил вдруг облачко пара, выходящее из его рта. Подобные облачка поднимались от носов и губ других ребят. Мышка нахохлился и потер плечи ладонями. Ему уже было холодно.

— Луч… — неуверенно обратился было Змеевик, но Искра ничего не ответил. Змеевик содрогнулся от холодной дрожи ужаса, когда увидел расцветающие на столешнице белые перистые листья инея. Нет, что-то явно было НЕ ТАК! Почему Кузнец ничего не говорит? Парнишка протянул руку в сторону литейной формы и свернул пространство.

Секундой позже разразилось нечто вроде миниатюрного циклона. Победный Луч Рассвета захлебнулся воздухом и хотел было вскочить со стула, но либо вследствие шока, либо от длительного сидения скорчившись в клубочек, полетел на пол и ударился головой. Он лежал в странной позе, беспорядочно двигая руками. Испуганный Кузнец попробовал приподнять парня, одновременно поддерживая его голову. Пострадавший от падения Искра вдруг пришел в себя, ощутил прилив сил и кинулся на Змеевика, осыпая его отнюдь не аристократическими ругательствами. Если б не учитель, успевший его удержать с поистине удивительной быстротой и ловкостью, дошло бы до настоящей драки. Все ученики оживленно переговаривались через головы друг друга, и над этим шумом взвился оскорбленный вопль Луча:

— Он испортил мне показ! Испортил весь показ!! Свинья, он нарочно это сделал!

— Да нет же! — орал в ответ возмущенный Змеевик. — Ты же сам говорил, если что пойдет не так…

— Все шло как надо, ты, кретин безмозглый!

— Сам ты кретин! Не похоже было, что все идет правильно! Было холодно!!

— Потому что и должно было быть холодно! Или тебе хотелось, чтоб тебя слегка припекло, баран несчастный?

— Если я баран, то ты…

— ТИХО!! — рыкнул Говорун, встряхивая Луча, точно мешок. — Вечного Круга ради! И это называется поведением взрослых серьезных людей?!

Луч перестал вырываться. Остальные ученики замолчали.

— Он погубил мой эксперимент… — еще с горечью пробурчал Луч. — Из-за него у меня ничего не вышло.

— Й-й-а… Про… сти меня, — пробормотал смущенный Бродяжник. — Я испугался. Повсюду стал появляться лед. — Он провел пальцем по столу. — А собственно, откуда взялся этот лед??

— Прекрасный вопрос, Змеевик, — сказал Кузнец, легонько подталкивая Луча к его обычному месту в кругу. — Откуда лед? Почему стало так холодно? У кого-нибудь есть подходящее объяснение? Нет уж, господин Луч, на сей раз пусть кто-то другой отличится.

Полная недоумения тишина затягивалась, пока в конце концов не поднялась одна рука, принадлежавшая Искре по имени Горностай.

— Я и правда заметил, что, когда я что-то разогреваю, иногда вокруг становится холодней, — сказал он. — Я думаю, что это тепло, оно как бы собирается в одном месте. И утекает из соседнего и… вот там тогда и становится… холоднее, — продолжал он с все большей неуверенностью. — Это, наверное, глупость…

— Нет, очень хорошо, — ответил учитель поощрительно. — Именно это мы и называем законом равновесия. Луч сосредоточил в этом кусочке меди огромное количество энергии, но он не в состоянии был взять ее из себя, потому что мог бы этого не пережить, вот и одолжил ее из окружающего пространства. Так все было, господин Брин-та-эна?

— Так, — нехотя буркнул все еще сердитый Искра.

— А поскольку господин Брин-та-эна — талант поистине выдающийся, то и энергии той он умудрился собрать в металле на самом деле очень много, настолько много, что везде вокруг температура упала резко и довольно значительно, одновременно тепло весьма продуктивно сосредоточилось в одной точке — настолько, что металл стал плавиться. Луч, я полагаю, что это был, несмотря на все, очень удачный и чрезвычайно впечатляющий показ таланта.

Самолюбивый Искра глянул исподлобья и махнул рукой. Ему явно нужно было время, чтобы успокоиться после такого провала. Половинчатый успех — это совсем не то, с чем легко мог бы смириться столь амбициозный юноша.

На реке Эните неподалеку от берега качалась на волнах небольшая лодка. Сидевший в ней рыбак в растерянности созерцал обломок прута, который сжимал в руках. Пару минут назад огненный шар рухнул с неба, уничтожил его удочку и с оглушительным плеском исчез в пучине, окатив его самого водой с головы до ног. Рыбак сдвинул на затылок соломенную шляпу и озабоченно поскреб себя по темечку. Посмотрел на небо, потом глянул в сторону замка на острове, не в состоянии решить, на кого возложить вину за свои неприятности: на небесный пантеон или, может, на более земных деятелей. Наконец он снял шляпу и с почтением произнес: