Кодовый замок на входной двери щелкнул и открылся. Два американца посмотрели на них. Гастон поднял голову, вздохнул и снова заснул. Альбертина сказала:

— Эти идиоты в беретах сейчас наверху. Кстати, как долго вы использовали японцев?

— Около шести месяцев.

Человек в твидовом пиджаке говорил по-английски, потому что знал, что этот язык раздражает ее, а вызывать раздражение было его способом флиртовать.

— Эй, нам нравятся эти дикие и сумасшедшие парни, они наши меньшие самурайские братья.

— Только пусть твои пустоголовые братья не упустят чемодан в шкафу, — сказала Альбертина.

Уродливый в спортивном костюме хитро глянул на нее.

— У этого человека хорошая одежда. Может, сменишь прикид? — язвительно заметила она.

— Все его вещи отправятся прямо в огонь, — сказал уродливый. — Мы даже не смотрим на них. Знаешь, мы говорим о настоящей личности. Что-то вроде легенды. Я слышал о нем много увлекательных историй.

— Спасибо, Альбертина, — вмешался ее отец. Он не хотел, чтобы дочь слушала эти увлекательные истории.

— Есть за что благодарить, — ответила она. — Этот старый петух заставил меня принять ванну. Кроме того, мне пришлось смыть запах моих духов, потому что он хотел, чтобы я пахла, как девушка из Бора-Бора.

Оба американца уставились на пол.

Тот, что был в твидовом жакете, закрыл глаза руками. Уродливый сказал:

— Альбертина, ты — идеальная женщина. Все восхищаются тобой.

— Хорошо, тогда я должна получить больше денег.

Она развернулась и пошла вниз по лестнице.

Уродливый пропел ей вслед:

— Не правда ли, романтично?

Под его сладкий фальшивый тенор грузовик завелся и задним ходом подъехал к дверям.

«The Ghost Village»

Во Вьетнаме я знал человека, который медленно, но верно сошел с ума, потому что жена написала ему, что его сын подвергся сексуальному надругательству со стороны руководителя церковного хора. Человека звали Леонард Хэмнет. Это был ужасно ворчливый негр ростом в шесть футов и шесть дюймов из маленького городка в Теннесси под названием Арчибальд. Написать его жена додумалась лишь после того, как вынесла все прелести похода в полицию, разговоров с другими родителями и повторного заявления, после которого наконец выдвинули официальные обвинения. Руководитель хора должен был предстать перед судом через два месяца. Леонарду Хэмнету от этого легче не стало.

— Я должен убить его, понимаешь? Хотя я серьезно подумываю о том, чтобы убить и ее, — говорил Леонард. Он все еще держал в руках письмо, обращаясь к Спанки Бурраджу, Майклу Пулу, Конору Линклейтеру, Кельвину Хиллу, Тино Пумо, великолепному М.О. Дэнглеру и ко мне. — Все это просто ужасно, моему мальчику нужна помощь, этого мистера Брустера надо лишить рясы, его надо вздернуть на дыбе и сровнять с землей, а она мне ничего не сказала! Она хочет, чтобы я ее саму укокошил, вот что. Чтобы я снес ее чертову башку и насадил на кол во дворе. Я бы еще плакат повесил: «Самая глупая баба на свете».

Мы были в одном из укромных местечек Кэмп-Крэндалл, известном как Ничья Земля, что располагалась между проволочной оградой и хибарой, где маленький проныра по имени Вильсон Мэнли продавал контрабандное пиво и спиртное. Ничья Земля называлась так, потому что командование делало вид, что ее не существует. Там была гора старых шин, канализационная труба и много грязной красной земли. Леонард Хэмнет подавленно посмотрел на письмо, убрал его в карман рабочей одежды и стал нарезать круги вокруг кучи шин, пиная ногами те, что сильно торчали наружу.

— Самая глупая баба, — повторял он.

Пыль взлетала вверх от ударов по изношенным резиновым покрышкам.

Я хотел прояснить, сознает ли Хэмнет, что злится на мистера Брустера, а не на свою жену, и сказал:

— Она просто пыталась...

Огромная блестящая бычья голова Хэмнета повернулась ко мне.

— Да ты не понимаешь, что наделала эта женщина! Она выставила пацана на посмешище. Заставила других людей признать, что над их детьми тоже издевались. Это почти невыносимо. Она добилась ареста этого ублюдка. Теперь его увезут далеко и надолго. Я угроблю эту сучку, — сказал Хэмнет и поддал ногой по старой серой шине с такой силой, что та почти на фут вошла назад в кучу.

Остальные шины вздрогнули и сдвинулись со своих мест. В течение секунды казалось, что сейчас обрушится вся куча.

— Я же говорю про моего мальчика, — рычал Хэмнет. — Все это дерьмо зашло слишком далеко.

— Самое главное, — сказал Дэнглер, — тебе нужно убедиться, что с мальчиком все в порядке.

— И как мне это сделать отсюда? — закричал Хэмнет.

— Напиши ему письмо, — сказал Дэнглер. — Расскажи, как ты его любишь. Объясни: мол, он правильно сделал, что пошел со своей бедой к матери. Напиши, что все время думаешь о нем.

Хэмнет достал письмо из кармана и уставился на него. Оно уже было сильно помято и запачкано. Я подумал, что бумага не выдержит еще одно прочтение Хэмнетом. Лицо его, казалось, потяжелело.

— Мне нужно домой, — сказал он. — Нужно вернуться домой и разобраться со всеми.

Хэмнет начал настойчиво выпрашивать отпуск по семейным обстоятельствам — по одной просьбе в день. Я иногда видел, как он разворачивал драный листок бумаги и прочитывал его два-три раза подряд, напряженно вдумываясь в каждое слово. Когда письмо протерлось до дыр на сгибах, он склеил его.

В те времена мы выходили в четырех-пятидневные патрули, неся большие потери. В полевых условиях Хэмнет вел себя нормально, однако настолько ушел в себя, что разговаривал почти односложно. Он ходил с мрачным, безжизненным видом, как человек, который только что плотно пообедал. Со стороны мне казалось, что он сдался, а когда люди сдаются, они долго не протягивают — они тогда настолько близки к смерти, что другие начинают их избегать.

Мы разбили лагерь среди деревьев на краю рисового поля. В тот день мы потеряли двоих новичков. Я даже забыл их имена. Нам приходилось есть холодные обеды, обогащенные витамином "С", потому что разогревать их на «Си-4» — все равно что выставить рекламные щиты и развесить лампочки. Нельзя было курить и разговаривать. Рацион Хэмнета состоял из банки тушенки, выпущенной еще в предыдущую войну, и банки консервированных персиков. Он увидел, как Спанки уставился на персики, и кинул ему банку. А потом уронил банку тушенки между ног. Смерть уже ходила вокруг Хэмнета. Он достал из кармана письмо и попытался прочитать его в сырых, серых сумерках.

В этот момент кто-то начал в нас стрелять, лейтенант крикнул «Черт!», мы побросали еду и стали отстреливаться от невидимых людей, которые пытались нас убить. Стрельба все продолжалась, и нам пришлось бежать через рисовое поле.

Теплая вода доходила до груди. Приходилось перелезать через перегородки и снова нырять в грязь с другой стороны. Парень из калифорнийского городка Санта-Крус по имени Томас Блевинс получил пулю в шею и упал замертво прямо в воду недалеко от первой перегородки, а другой парень по имени Тирелл Бадд кашлянул и ушел под воду рядом с ним. Наблюдатели вызвали артиллерийский огонь. Мы сидели, прижавшись спинами к последним двум перегородкам, а на нас валились снаряды. Земля тряслась, вода колыхалась, а опушка леса взлетела в воздух от серии взрывов. Визжали обезьяны.

Друг за другом мы перелезли через последнюю перегородку и выбрались на мокрую, но твердую землю с другой стороны рисового поля. Здесь деревья росли гораздо реже, и через них виднелось несколько крытых соломой хижин.

Затем одно за другим произошли два события, которых я не понял. Кто-то в лесу стал обстреливать нас из миномета — из одного-единственного. Один миномет, одна мина. Это первое событие. Я упал на землю и ткнулся лицом в грязь, и все вокруг меня сделали то же самое. Я подумал, что это, возможно, моя последняя секунда на земле, и жадно вдохнул жизнь, какой она была в тот момент. Кто бы там ни палил из миномета, похоже, он прекрасно знал о месте нашего расположения, и тогда я пережил бесконечно длившееся мгновение полной, приводящей в ужас беспомощности — мгновение, в которое душа одновременно цепляется за тело и готовится покинуть его. Оно длилось до тех пор, пока мина не опустилась на последнюю перегородку и не разорвала ее на куски. Земля, грязь и вода шлепались вокруг нас, осколки свистели в воздухе. Один осколок пролетел прямо над нами, отхватил от дерева кусок коры и древесины размером с гамбургер и лязгнул о каску Спанки Бурраджа со звуком кирпича, попавшего в мусорный бак. Осколок упал на землю, и от него поднялась тонкая струйка дыма.