Мои поиски наконец окончились заключением сделки с двумя младшими компаньонами, лично мне известными как Джиллиган и Скиппер. Первый из них, невысокий, приятный человек с резиновым лицом комедианта и взъерошенными волосами, превосходно разбирался во взаимно предоставляемых фондах, но абсолютно ничего не смыслил в планировке земельной собственности. Каждое утро он работал так тихо, что становился почти невидимым. К Джиллигану я направлял большую часть актеров и музыкантов, и люди, чей распорядок дня позволял назначать деловые встречи до ленча, встречали своего вкрадчивого советчика в тускло освещенной комнате с задернутыми шторами. После ленча Джиллиган превращался в живого и несдержанного экстраверта. С раскрасневшимся лицом, вспотевший, он ослаблял галстук, включал мощную стереосистему и вводил костлявых музыкантов с прическами в виде стога сена в атмосферу закулисной вечеринки. По утрам Джиллиган разговаривал шепотом, а днем похлопывал по плечу помощников, шатаясь по коридорам офиса.

Я ухватился за Джиллигана, как только один из моих конкурентов его уволил, и они составили идеальную пару вместе со Скиппером. Высокий, полный, седовласый, этот джентльмен пришел ко мне от специалиста по поместьям и доверительной собственности, который был приведен в полнейшее замешательство склонностью Скиппера кидаться в драку, если его возмущала грубая речь клиента, несоответствующая одежда или другие преступления против хорошего вкуса. Наши промышленные магнаты и обладатели огромных наследств были в безопасности от гнева Скиппера, и я сам занимался планировкой земельной собственности с небритыми кинозвездами и поклонниками тяжелого рока. Ни Джиллиган, ни Скиппер никогда не вели дел с загадочным джентльменом. Наш офис был идеально сбалансированным организмом. Стоило моим партнерам поддаться мятежному настроению, мой тайный шпион, преданный Чарли-Чарли Рэкет, известный им как Чарльз Идеальный Официант, каждый день безмолвно контролировал каждое высказывание, снова и снова наполняя вином стакан Джиллигана.

Я был абсолютно счастлив в браке, продлившемся уже два года, моя репутация и банковский счет одинаково процветали, и я предвкушал, возможно, еще десять лет труда, а потом уход от дел и жизнь в роскоши и лености. Я не мог быть менее подготовлен к несчастьям, чем в тот момент.

Мои беды, как это часто бывает, начались дома. Я признаю свой вклад во все проблемы. Уже будучи увлеченным своим делом, я женился на прекрасной женщине на двадцать лет моложе меня. Насколько я понимал, Маргарита осознанно подписалась под договором, согласно которому она будет наслаждаться всеми плодами моего труда и социальным положением, отложив супружеские обязанности до тех пор, пока я не разбогатею и не выйду из игры, после чего мы с ней могли бы путешествовать куда угодно, снимать шикарные номера в отелях и самые лучшие каюты на кораблях, а также покупать любые украшения, которые ей только захочется. Как только ей мог разонравиться такой чудесный расклад?

Даже сейчас я чувствую затаенную злобу. Маргарита пришла к нам в офис, будучи певицей, чья популярность ушла и которая хотела вложить средства, оставшиеся от суммы, вырученной за хит пяти— или шестилетней давности. После первоначальной консультации утренний Джиллиган тихонько сопроводил ее по коридору ко мне на прослушивание обычной лекции по налогам на наследство, кредитам и так далее, и тому подобное; в ее случае вследствие скромности средств, о которых шла речь, это было просто шоу. Поскольку во время предварительного разговора она нечаянно употребила одно англосаксонское словечко, односложно обозначающее экскременты, Джиллиган не посмел передать ее в руки Скиппера. Он проводил ее в мою приемную, и я поднял глаза, заранее выражающие глубокую заинтересованность. Вообразите неожиданный удар молнии, вдребезги разбивший двойное окно офиса, испепеливший полированный, тикового дерева стол, который поразил меня в самое сердце.

Я растерялся. Примерно через тридцать минут я уже нарушил свой священный обет не приглашать клиенток на свидание за обедом. Она согласилась, черт ее побери. Шесть месяцев спустя мы поженились, черт побери нас обоих. Я добился всего, ради чего покинул Новый Завет, и в течение двадцати трех месяцев жил в раю призрачного счастья.

Должен сказать только то, что тревожные сигналы вроде беспричинного отсутствия, таинственных телефонных звонков, обрывавшихся при моем появлении, приступы меланхоличного настроения и рассеянности заставили меня нанять сыщика, проследившего за Маргаритой и выяснившего, что моя жена ведет двойную игру и изменяет мне с моим неженатым собратом по профессии, гладким, лоснящимся Грэмом Лисоном, которому я, раздуваясь от непомерной гордости, спустя год после свадьбы представил ее во время приема в отеле «Уолдорф-Астория».

Я знаю, что случилось. Гадать тут нечего. Точно так же, как я решил завоевать ее во время нашей первой встречи, Грэм Лисон поклялся украсть у меня Маргариту в тот самый момент, когда остановил на ней взгляд своих красивых голубых глаз.

У моего врага были некоторые естественные преимущества. Он был старше ее, но всего на десять лет против моих двадцати, шесть футов и четыре дюйма ростом — на три дюйма выше меня. Эта рептилия обладала обманчивым ирландским спокойствием и лохматой шевелюрой светло-рыжих волос. (В отличие от моей коротко побритой седой головы.) Я верил в ее иммунитет к такому очевидному обаянию и ошибся. Я считал, что Маргарита сразу же увидит бедность внутреннего мира Лисона, и тоже ошибся. Наверняка он воспользовался временным отсутствием супруга, неизбежным для человека моего положения. Должно быть, он воспользовался ее недовольством, затронул ее скрытое тщеславие. Если рассуждать цинично, я уверен, что Лисон поддержал в Маргарите иллюзию, что она «артистка». Он льстил, он даже пресмыкался. Лисон воспользовался всеми подлыми способами, что были в его распоряжении, чтобы овладеть ею, главным его оружием была обработка мозгов три раза в неделю в корпоративном гостиничном номере на Парк-авеню.

После того как я ознакомился с фотографиями, записями и другими доказательствами, выстроенными передо мной в ряд сыщиком, приступ тошноты заставил меня опустить голову на край стола; потом приступ гнева стал причиной истерической слепоты. Мой брак разрушен, моя жена мне омерзительна. Зрение вернулось спустя секунду или две. Чековая книжка появилась из ящика стола, ручка «Уотерман» заняла свое место между большим и указательным пальцами, и пока уверенная рука тени выписывала чек на десять тысяч долларов, отделенный от тела голос проинформировал злополучного сыщика, что в дальнейшем от него потребуется единственная услуга — молчание.

Примерно в течение часа я сидел один в офисе, откладывая встречи и не отвечая на телефонные звонки. В моменты, когда я пытался представить себе образ своего врага, на ум приходил только угрюмый барабанщик или гитарист из ее прошлого, которого так легко оказалось запугать, а потом откупиться. В том случае мне следовало быть склонным к милосердию. Если бы Маргарита предложила в достаточной мере самоуничижительное оправдание, я бы изорвал все ее вещевое довольствие в клочья, ограничил бы ее появления на публике двумя или тремя самыми важными благотворительными событиями в год и, возможно, разрешил бы столько же обедов рядом со мной в ресторанах, а чтобы убедиться, что возвратов к старым грехам нет, я бы периодически нанимал какого-нибудь другого сыщика.

Нет, прощения не будет. Разглядывая фотографии, на которых моя жена получала удовольствие в объятиях человека, которого я ненавидел больше всего на свете, я вздрагивал от сочетания ужаса, отчаяния, отвращения и — что удивительно — от неожиданного сексуального возбуждения. Я расстегнул пуговицы на брюках, застонал в экстазе от муки и восторга и изверг семя на снимки, разложенные на столе. Когда я пришел в себя, малодушный и дрожащий, то стер со стола улики, закрыл ненавистные папки и снял телефонную трубку, чтобы немедленно вызвать к себе в кабинет Чарли-Чарли.