— Ты права, но раньше это было обязанностью, а не удовольствием.

Его голос, негромкий, убедительный, бархатный, вдруг напомнил Фрэнсис прикосновение к морде Летуна Дэви. Она не шевельнулась, когда ладонь приподняла волосы у шеи, щекотно поглаживая.

— Я прошу у тебя прощения за нашу брачную ночь и за те, что были после.

— Значит ли это, что вы… что ты получал мало удовольствия, когда я ничем не отвечала тебе?

Вместо ответа ладонь легла на грудь и мягко сжала ее. Фрэнсис по привычке начала вырываться.

— Не нужно. Положи голову вот сюда, мне на плечо. Хорошо. И постарайся хоть немного доверять своему мужу.

Это было даже лучше, что она не могла видеть его лица. Хок знал, что оно потемнело от прилива крови и выглядело, должно быть, пугающим. Он изнемогал от желания, но не хотел спешить.

— На ощупь ты словно шелк или атлас, — сказал он, погладив тыльной стороной ладони ее горло, и потянул завязку сорочки.

Ее груди уже налились, соски затвердели. Когда он коснулся их, Фрэнсис вздрогнула.

— Мне стыдно… — прошептала она едва слышно.

— Это пройдет.

Он раскрыл сорочку до пояса, согнул руку в локте и заставил Фрэнсис откинуться на нее. Она смотрела почти не мигая, взглядом, где тревога смешалась с зарождающимся доверием.

— Почувствуй, как это должно быть, Фрэнсис. Хок приподнял тяжелую грудь на ладони, сжав сосок между двумя пальцами и слегка двигая ими.

Словно невидимая молния скользнула внутри ее тела. Она пронзила ее грудь и иссякла между ног. Еще одна. И еще. Они рождались одна за другой, и по мере этого нарастала жажда, в точности такая, которую Фрэнсис впервые испытала в запаснике. Она хотела, чтобы это повторилось: и нарастание, и удовлетворение — все! Она хотела чувствовать поцелуи, прикосновения и то, как его рот ласкает ее…

Она выгнулась в руках Хока, бессознательно давая понять, чего хочет.

Он опустил ее ниже, чтобы можно было дотянуться до груди губами. Тело Фрэнсис сотрясала мелкая дрожь, грудь высоко поднималась и вновь опускалась, ускользая от него. На несколько секунд он прижался щекой к двум горячим; тяжелым, чуть влажным холмам, потом поставил Фрэнсис на пол и потянул к постели. — Постой…

Она послушно остановилась. Хок повернул ее спиной к себе, стащил с бедер сорочку и отступил, чтобы полюбоваться. Волосы, казавшиеся в полумраке темными, скрывали белизну спины, тонкая талия казалась пугающе хрупкой для такой роскошной гривы. Бедра круглились изысканными линиями греческой амфоры, ягодицы выглядели по-женски нежными и по-мальчишески крепкими. Хок положил ладони на ее бедра и притянул к себе. Так, спиной к нему, Фрэнсис казалась маленькой, его дыхание шевелило волоски на ее склоненном затылке.

Она не противилась, когда ладони двинулись вниз по животу. Это было так странно — прижиматься спиной, — так волнующе… совсем как у лошадей, как у них с мужем тогда, в запаснике. Она была тогда одетой, и все же он пробрался внутрь и ласкал ее до тех пор, пока она не почувствовала, что умирает от непонятных желаний… Волосы на шее мягко разделились, и прикосновение его губ наполнило ее тело жарким томлением. Если бы они оба опустились сейчас на четвереньки, то он был бы совсем как жеребец, а она…

В этот момент пальцы коснулись особенно чувствительного места и у Фрэнсис вырвался невольный крик. Хок прекрасно знал, о чем она думает. Он сам представлял себе ту же картину. Позже, думал он. Еще будет столько дней и ночей. Он полностью отдался ласкам, наслаждаясь нарастанием ее желания больше, чем с кем-либо другим. Без сомнения, ее оргазм был близок. Она едва держалась на ногах и совершенно не владела собой. Он крепко прижал ее к себе за талию. Голова Фрэнсис рывком откинулась ему на плечо, ноги оторвались от ковра в мгновенной судороге, ягодицы напряглись.

Не убирая руки, он развернул ее и прижался губами к ее рту, как обычно, упиваясь возгласами женского наслаждения. Он чувствовал себя очень странно. Хотелось поглотить ее целиком, выпить ее, познав тем самым наслаждение, никогда еще не испытанное, и одновременно погрузиться в нее и потеряться, стать единым целым. Он никогда не знал таких странных мыслей, ни с кем.

Ее лоб был влажным под его губами, ноздри трепетали, губы вздрагивали. Она была еще далеко, но уже возвращалась к нему. Хок поднял ее и опустил на постель бережно, осторожно.

Фрэнсис открыла глаза, чувствуя себя бесконечно слабой и ошеломленной. Оказывается, она шептала имя мужа, и он улыбнулся, глядя на нее сверху. Он хотел ее. Это было правильно, теперь была его очередь. Она с готовностью развела ноги, позволяя войти в себя.

— Обхвати меня ногами, Фрэнсис!..

Она подчинилась. Это было словно сладостная, податливая ловушка, в которую он попал по собственной воле. Когда бедра Фрэнсис сжали его с обеих сторон, внутри нее стало еще теснее, еще прекраснее.

Она вновь прошептала его имя, ладони легли на его ягодицы, стараясь притянуть поближе, — и он на время перестал сознавать окружающее. Возможно, он стонал сквозь стиснутые зубы. Возможно, он что-то шептал ей. Все было не важно, кроме одного: чтобы это длилось и длилось, сколько хватит сил. Когда терпеть дольше стало невозможно и Хок отпустил себя на волю, он хотел, чтобы и его содрогания длились долго-предолго, вечно. Они вновь разделили этот момент.

Когда все кончилось и она ощутила всю тяжесть тела сверху, Фрэнсис приняла это с радостью. Хок был все еще внутри, и ей не хотелось отпускать его. Она была ошеломлена и счастливо слушала тяжелые удары сердца рядом с ее грудью. В этот момент она была наполнена и странным образом лишена земного притяжения.

«Какая странная штука физическая любовь, — думала она рассеянно. — Она делает человека рабом, как будто ненадолго соединяет двоих в одно целое, но выхода из этой ловушки нет». Фрэнсис заметила, что поглаживает мужа по спине, словно успокаивая, но не отдернула рук, несмотря на то, что его целью изначально было привести ее к покорности, а ее упрямство ослабить любовью к нему.

Он разбудил ее, как и собирался. Проснувшись, она узнала ощущения, о которых даже не подозревала, открыла для себя целый новый мир, из которого не было дороги назад, в неведение. Фрэнсис тихонько засмеялась, думая: много ли нужно таких ночей, как эта. чтобы забеременеть? Наверное, немного, решила она, обняла мужа и уснула.

Вернувшись к действительности, Хок был более чем обеспокоен полной потерей самообладания — более того, потерей своего "я". Фрэнсис спала. Он понимал, что слишком тяжел для нее, но когда начал отстраняться, снова ожил внутри нее. Это его всерьез раздосадовало. Она была не любовницей, а женой, и должна была стать матерью его детей, а не источником утех. «Муж не проводит на жене целую ночь», — — прикрикнул он на себя.

Он понимал, что сотворил ее сам, в буквальном смысле своими руками. Он хотел только, чтобы она не протестовала, но добился того, что разбудил в ней темпераментную женщину. Фрэнсис изменилась сама и изменила его. Проклятие, ему это не улыбалось! Он не привык терпеть женское своенравие! Она была упряма, остра на язык, она умела парой фраз привести его в бешенство, немилосердно насмехалась над ним, на выпад тотчас отвечала выпадом… но как хорошо было с ней в постели!

Внезапно Хок понял, что безумно хочет жену, просто умирает от желания. Он разозлился всерьез и решительно выбрался из постели. Несколько минут он стоял над Фрэнсис с горящей свечой, пока не понял, что должен немедленно уйти, иначе будет любить ее снова. Он заставил себя прикрыть ее, потушил свечи и прошел в свою спальню.

Собственная постель показалась ему на удивление необычной и холодной. Он даже передернулся, коснувшись свежей простыни. Раньше с ним такого не случалось. Раньше он наслаждался одиночеством, которое представлялось ему свободой.

Фрэнсис проснулась, улыбнувшись потоку солнечных лучей, наполнившему спальню. Не глядя, она протянула руку туда, где должен был лежать Хок. Рука наткнулась на пустую подушку. Фрэнсис села в постели, шаря взглядом по комнате. Она была одна.