— Мне нечего тебе предложить. У меня ничего нет, кроме заболоченного участка земли и имени, — просто сказал он. — Как я могу взять у тебя все то, для чего ты трудилась не покладая рук? Как заметил бы Адонис, трудно поступить правильно, когда не знаешь, как это сделать.

Лейла обняла его за шею и положила голову на плечо. Дунстан тоже обнял ее стройное тело, всем сердцем желая, чтобы она принадлежала ему и чтобы каждое утро просыпаться рядом с ней.

Призрак Силии часто посещал его. Как он мог раньше быть уверен в себе с другой женщиной? Что если он выйдет из себя и травмирует Лейлу или малыша? И как он мог бы позволить ей бросить сад ради него?

Они могли причинить друг другу столько бед, что даже боги на небесах, должно быть, отрицательно закачали бы своими головами в тревоге. Ведь он ничего не мог предложить взамен, кроме вины и позора, а она пожертвует всем, если решится взять его имя.

Пару раз в жизни он испытал ужас, но то, с чем столкнулся теперь, нельзя было сравнить ни с чем. Он знал, к чему призывали его обязанности и ответственность как человека, отвергнутого обществом. И понимал, что этот путь приведет его к катастрофе. Независимо от того, как он поступит, это травмирует ее или их ребенка.

— Мы можем подождать, — прошептала она. — Как ты правильно заметил, еще рано делать какие-либо выводы. Ниниан могла ошибиться.

Он недоверчиво фыркнул:

— Кроме того факта, что проклятая чертовка никогда не ошибается. А нам с тобой прекрасно известно, что ты приняла семя в полнолуние. Что скажешь на это?

— У меня никогда не было ребенка, — бормотала она ему в плечо. — Я качала своих маленьких сестер и кузин, чувствовала у щеки их дыхание, пахнущее молоком, слушала их детский плач и смех и никогда даже не думала завести своего ребенка. Я собиралась стать престарелой тетушкой детям моих сестер, восхищаясь и давая им советы со стороны, и я почти смирилась с этой ролью.

Дунстан снова испугался и еще крепче стиснул ее в объятиях. Он не сомневался, что Малколмы знали, как избавить женщину от нежелательной беременности, это было в их власти, но не верил, что они способны на такое. Он затаил дыхание, не зная, что ответить Лейле.

— Я боюсь, — шептала она. — Женщины умирают во время родов, а я не готова умереть. И я не хочу стать огромной как гора, потому что тогда я не смогу склониться над своим лабораторным столом.

Дунстан пытался найти слова, чтобы успокоить ее. Но прежде чем он смог найти способ сделать это, Лейла заговорила снова:

— Мне уже известно, что внутри меня бьется сердце твоего ребенка, и как бы ужасающе это ни звучало, я отчаянно хочу сохранить его. Ты позволишь мне?

Он с шумом и явным облегчением выдохнул и еще крепче обнял ее.

— Ребенок принадлежит обоим родителям — матери и отцу. — Вот еще одна причина, почему он должен бороться за свое имя.

— Я никогда не стану отрицать тебя и твои отцовские права, — сказала Лейла с соблазнительной улыбкой, затем попыталась отвлечь его, осыпая поцелуями и теснее прижимаясь с явным желанием вновь отдаться ему.

Это самая незначительная из наших проблем, подумал Дунстан, прежде чем страсть затуманила его сознание, лишив способности здраво мыслить.

— Ли-лиии! — прозвучали детские голоса, когда Дунстан провожал Лейлу до парадной двери тем вечером.

Она улыбнулась полудюжине маленьких девочек в длинных, отделанных оборками ночных рубашках, которые бежали вниз по лестнице, как будто поджидали ее. Самая маленькая из них споткнулась и упала. Старшая легко подхватила ее и поставила на ноги. Девчушки пристально и с опаской посмотрели на Дунстана, который стоял как вкопанный, внезапно запаниковав, как преследуемый олень.

— Ты обещала нам сказку на ночь, — напомнила одна из девочек. — Мы хотим про Золушку.

Малышка засунула большой палец в рот, оценила Дунстана серьезным взглядом, затем обняла свободной рукой его ногу и прижалась к ней щекой.

Он посмотрел на Лейлу растерянным от неожиданности взглядом, и она попыталась скрыть усмешку.

— Что теперь делать? — шепотом спросил он.

— Возьми ее на руки и неси в кровать, — посоветовала она. — Уже слишком поздно для этих маленьких сорванцов.

Лейла почувствовала, как он медленно пропускает ее слова через каждую извилину своего мозга. Маленькие девочки — детские комнаты — золотистые завитки…

— У меня будет такая же? — Хотя в его голосе прозвучал страх, Лейла также услышала гордость и удивление. Она с восхищением наблюдала, как Дунстан очень аккуратно присел, чтобы взять малышку. Этот мужчина-гигант был чуток и нежен, поднимая сонного ребенка точно так же, как поднял бы одного из своих ягнят.

— У нее могут быть темные волосы, — предупредила она. — У большинства Малколмов — светлые, но я всегда была исключением.

У Дунстана все еще был растерянный вид, но пристальный взгляд потеплел.

— Определенно исключение, — пробормотал он.

Воспоминания об их недавних любовных ласках заставили Лейлу покраснеть и отвернуться как раз в тот момент, когда Ниниан спустилась по лестнице. Темноволосый мальчик на ее руках разбирал большого деревянного солдата и снова усердно собирал его, не обращая внимания на окруживших его златоволосых девочек, — Вот вы где, — позвала Ниниан. — Я сказала им, что они могут подождать до твоего возвращения. — Переводя взгляд с Дунстана на Лейлу, она понимающе улыбнулась. — Я полагаю, что должна радоваться, что ты вообще вернулась. Если вам необходимо поговорить, я сама отведу девочек в кровать.

Действительно, они даже еще не начали обсуждать поездку в Лондон, не говоря уже о своем будущем. Испугавшись, что Дунстан запаникует и сбежит, Лейла предложила пройти в гостиную, но он отклонил предложение:

— Девочкам нужна сказка на ночь, а мне необходимо забрать Гриффита из библиотеки. Мы должны собрать вещи, потому что утром уезжаем в Лондон.

Лейле очень хотелось, чтобы последовавшая за словами Дунстана тишина длилась как можно дольше. Это застало врасплох даже всезнающую Ниниан, но внимание Лейлы вдруг привлек молодой человек, стоявший в дверном проеме. Гриффит, в свою очередь, выглядел удивленным, гордым и восхищенным одновременно.

В эту минуту она не могла понять, какие чувства испытывала.

— Я могу присмотреть за Гриффитом, — предложила Ниниан. — Мне совсем не трудно. А вы с Лейлой…

Дунстан вручил сонного ребенка Лейле, затем жестом указал на сына:

— Он должен научиться вести себя в обществе. Я не слишком хороший пример для него, но я все, что у него есть. — Отец, не задумываясь, положил руку на плечо Гриффита, когда мальчик подошел и стал рядом. Его сын фактически сиял от восхищения, слушая признания своего отца.

Лейла внимательно посмотрела на усталое лицо Дунстана и, хотя знала его характер, все равно не могла прочитать его мысли.

— А что будет с твоим турнепсом? — спросила она.

— Турнепс будет расти без меня. А садовники знают, как ухаживать за твоими цветами. Есть вещи поважнее турнепса и роз. У меня нет будущего, если я не восстановлю свое честное имя, тем более сейчас мне это необходимо, как никогда.

Он посмотрел на нее в ожидании ответа.

— Сезон сейчас в самом разгаре, — медленно проговорила она, наблюдая за выражением его глаз.

Она ощутила упорство и решительность, составляющие основу его характера, и это привело Лейлу в полное недоумение.

Он прямо и твердо посмотрел ей в глаза. Лейла поняла, что он делает это ради нее и их ребенка. Не желая, чтобы она ехала с ним, он тем самым стремился защитить ее репутацию. Дунстан считал ее желания гораздо важнее своих собственных, понимая необходимость ее исследований здесь.

Лейла почувствовала как ее сердце заполняется радостью, и на ее губах заиграла улыбка. Он не требовал, чтобы она вышла за него замуж и отдала все свое состояние в пользу ребенка, не просил, чтобы она помогла ему преодолеть все опасности встречи с обществом. Она могла остаться здесь и заниматься милыми ее сердцу розами и духами, потому что он не возражал и предложил ей свободу выбора.