- Ах, боже мой, я погиб! -простонал маркиз. Удивленная этим восклицанием, хозяйка сказала:

- Я знала, что вы - друг принца, но не думала, что такой близкий.

- Как!-вскричал гость.-Разве вам не известно, что приводить

такие приказы в исполнение полагается мне? Меня не позвали,-знaчит, мне не доверяют, это же ясно.

- Мне кажется,-возмутилась г-жа де Моттвиль,-что ваши опасения излишни: вы ведь не дали двору никаких оснований подозревать вас в измене. Радуйтесь же, что вам не пришлось сажать друга в тюрьму.

И г-н де Вилькье устыдился первого движения своей души, обнаружившего всю ее низость.

Во время званого ужина, на котором присутствовала г-жа д'Эгмонт, доложили о приходе человека по фамилии Дюгеклен. При этом имени фантазия гостьи разыгралась. Она попросила посадить новоприбывщягс рядом с нею, осыпала его любезностями и даже предложила ему отведать кушанья, стоявшего перед нею на столе (это были трюфели). оСударыня, - ответил глупец,-зачем мне они, когда рядом вы?п.-оПри этих словах, - рассказывала г-жа д'Эгмонт, - я пожалела о том, чтс была с ним столь предупредительна, и поступила как дельфин из басни, который спас кого-то во время кораблекрушения, но, увидев, что это не человек, а обезьяна, сбросил ее обратно в мореп.

Мармонтель в молодости любил бывать в обществе старика Буэндена, стяжавшего известность своим остроумием и безбожием. Однажды чот сказал ему: оВстретимся у Проколап. - оНо там же нельзя говорить о философских материяхп.-оНет, можно, если придумать условный язык, нечто вроде аргоп. И они тут же составили для себя словарик: душу назвали Марго, религию - Жавотта, свободу - Жаннетон, а всевышнего-господин де Бог.

Вот они сидят в кафе, спорят и отлично понимают друг друга. Неожиданно в их беседу вмешивается подозрительная личность в черном и спрашивает Буэндена: оНельзя ли узнать, сударь, кто этот господин де Бог, который ведет себя так дурно и которым вы так недовольны?п. - оСударь, - отвечает Буэнден, - он - полицейский шпионп.

Легко себе представить, каким хохотом посетители кафе встретили еа-о слова: господин в черном сам был из людей такого сорта.

Однажды, когда Людовик XIV опасно захворал, лорд Болинброк' выказал искреннее сочувствие больному. Удивленный монарх сказал ему: оЯ тем более тронут вашим вниманием, что вы, англичане, не любите королейп. - оГосударь, - ответил Болинброк, - в этом мы похожи на

тех мужей, которые не любят собственных жен, но стараются понравиться женам соседейп.

У шевалье де Бутвиля вышел спор с женевскими представителями. Один из них очень разгорячился. оРазве вам не известно, что я представляю здесь короля, моего повелителя?п,-остановил его шевалье. оА разве вам не известно, что я представляю здесь тех, кому я равсн?п, - отпарировал женевец.

Графиня д'Эгмонт нашла очень достойного человека на должность наставника к своему племяннику, г-ну де Шинону, но не решалась заговорить о нем со своим братом, г-ном де Фронсаком: тот считал ее особой чересчур строгих правил. Тогда она пригласила к себе поэта Бернара и, когда тот явился, рассказала ему, в чем дело. Бернар ответил: оСударыня, автор ?Искусства любви" слывет человеком не слишком нравственным, но в этих обстоятельствах нужен кто-нибудь еще более легкомысленный. Знайте, что мадмуазель Арну* разрешит все ваши затруднения гораздо скорее, чем яп. - оВот и прекрасное-рассмеялась г-жа д'Эгмонт.-Устраивайте ужин у мадмуазель Арнуп. Так и было сделано. Во время ужина Бернар посоветовал пригласить наставником аббата Лаплана, и г-н де Фронсак согласился. Это был тот самый аббат Лапдан, который стал впоследствии воспитателем герцога Энгиенского.

Когда некоего философа упрекнули в чрезмерной любви к уединению, он возразил: оВ свете все стремится меня принизить; в одиночестве все меня возвышаетп.

Г-н де Б* - один из тех глупцов, которые всерьез верят, что положение в свете всегда соответствует истинной ценности человека. В простодушии своем он не допускает даже мысли, что человек порядочный, но ниже его рангом или не украшенный орденом, может пользоваться б6льшим уважением, нежели он. Вот г-н де Б* встречает такого человека в одном из тех домов, где еще не разучились чтить талант. Он по-дурацки таращит глаза от изумления. оНе иначе как этот человек выиграл крупный куш в лотерееп,-думает он и позволяет себе называть нового знакомца олюбезныйп, хотя к последнему даже в самом избранном обществе относятся чрезвычайно почтительно. Я не раз наблюдал подобные сцены, достойные пера Лабрюйера.*

Внимательно присмотревшись к М*, я нашел, что характер у него весьма примечательный: он очень приятен в обхождении, ибо, стремясь понравиться только друзьям или тем, кого уважает, он вместе с тем всячески избегает вызывать к себе неприязнь. Такое поведение представляется мне вполне разумным: оно позволяет воздавать должное как дружбе, так и свету. Делать людям больше добра, быть услужливей и ласковей, нежели М*, нетрудно; причинять им меньше вреда, реже докучать им и раздражать их, нежели он, невозможно.

Однажды, когда аббату Допилю предстояло читать свои стихи в Академии по случаю вступления в нее одного из его друзей, он бросил такую фразу: оМне хочется, чтобы о чтении не знали заранее, но я боюсь, что сам же о нем и разболтаюп.

Г-жа Возе предавалась любовным утехам с некиим учителем немецкого языка. Так их и застал г-н Возе, вернувшись из Академии. оЯ же вам говорил, что мне надобно уходитьп,-упрекнул даму немец. оЧто мне надобно уйтип,-поправил г-н Возе, даже в эту минуту оставаясь пуристом.

Г-н Дюбрейль, уже смертельно больной, сказал своему другу, г-ну Пемежа: оДруг мой, зачем ко мне впустили столько народу? Здесь можно находиться только тебе: ведь моя болезнь заразнап. Пемежа спросили, велико ли его состояние.

- У меня полторы тысячи ливров ренты. .

- Это очень мало.

- Не беда,-ответил Пемежа.-Дюбрейль богат.

Узнав о смерти г-на Дюбрейля, графиня де Тессе сказала: оОн был такой несговорчивый, такой неподкупный) Всякий раз, когда я собиралась подарить ему что-нибудь, у меня от волнения делался приступ лихорадкип. - оУ меня тоже,-подхватила г-жа де Шампань, в свое время поместившая на имя Дюбрейля 36000 ливров.-Поэтому я решила отболеть разом и не мучиться больше недомоганиями по пустякамп.

Когда аббат Мори был еще беден, он взялся обучать латыни некоего старого советника парламента, пожелавшего читать в подлиннике гостициановы оИнституциип.* Через несколько лет он встречается с нил1 в одном и - к немалому удивлению его бывшего ученика-весьма родовитом семействе.

- Ба! Это вы, аббат? Каким ветром вас сюда занесло? -покровительственно осведомляется советник.

- Тем же, что и вас.

- Ну, я - это другое дело. Итак, ваши дела пошли на лад? Вы чегонибудь добились на духовном поприще?

- Я - главный викарий господина де Ломбе.

- Черт побори, это уже кое-что1 И сколько же вам дает ваше место?

- Тысячу франков.

- Немного,-бросает советник, вновь впадая в покровительственный и чуть пренебрежительный тон.

- Но у меня есть приорство, приносящее мне тысячу экю.

- Тысячу экю? Недурно) (Говорится это с видом уже куда более почтительным ).

- А с хозяином здешнего дома я познакомился у кардинала де Pогана.

- Oго Вы бываете у кардинала де Рамна?

- Да. Он исхлопотал для меня аббатство.

- Аббатство? В таком случае прошу вас, господин аббат, сделайте мне честь и отобедайте у меня.

Как-то вечером, сидя в кругу своих угодников, которые завели разговор о дружбе, г-н де Ла Поплиньер разулся и протянул ноги к огню. Подошла его болонка и стала их лизать. оВот истинный друг!п, - возгласил де Ла Поплиньер, указывая на собачку.

Боссюэ так и не удалось научить Великого дофина писать письма: этот принц был очень нерадив. Рассказывают, что все его записки к графине дю Рур неизменно заканчивались одной н той же фразой: оКороль вызывает меня на советп. Когда графиню удалили от двора, один из приближенных дофина спросил его, не огорчен ли он этим событием. оКонечно, огорчен,-ответил принц.-Зато мне больше не придется писать ей записки)п.