— Да, конечно, — произнес старик, растерянно моргая. Слова Райса выбили его из колеи. — Заходи еще.

К вящему ужасу Хетт, Райс с готовностью поднялся.

— Я тебя провожу.

— Не надо, — замахала руками она. — Я сама найду дорогу.

— Что стряслось? — прошептал он одними губами, последовав за ней в коридор.

Хетт натянула ботинки, кое-как завязав шнурки. Потом выпрямилась и ответила тихо, стараясь звучать уверенно:

— Слушай, незачем меня провожать. Я и правда прекрасно доберусь сама.

— Ладно, — каратель пожал плечами. — Но к чему такая спешка? Что-то не так?

— Да все в порядке. — Хетт вдруг поняла, что у нее имелся универсальный повод на все случаи жизни, с которым было не поспорить, и она тотчас не преминула им воспользоваться: — Меня зовет Дроу.

Как только она ушла, Райс вернулся к отцу. Тот с задумчивым видом сидел в глубоком кресле и даже не заметил его возвращения. Только когда Райс подошел ближе, взял с дивана пульт и убавил звук телевизора, старик поднял голову.

— Не хочешь еще чаю? — механически спросил он.

— Нет. Не хочу. Тебе не пора отдохнуть?

— Я не устал. Послушай, — его отец нервно разминал ладони, — будь добр, повтори, что ты сказал. Насчет фотоаппарата.

Когда-то Райс дал себе слово, что он никогда и ни при каких условиях не заикнется о былом в стенах этого дома. Что не станет припоминать отцу его промахи, его грешки, когда после стольких лет он обрел его вновь. Все люди делают ошибки, и он простил ему все авансом. Но старик нарисовал для Хетт такую неправдоподобную картину жизни, что Райсу сделалось тошно. Так вот что он ежедневно говорит соседям? Травит байки про идеального сына, талантливого, жизнерадостного, перед которым открывалось большое будущее, пока его не унесла тяжелая болезнь. Разглагольствует о воле Бога. Ну конечно. Бедный осиротевший отец, безутешный, в одиночку коротающий свой век.

И Райс не сумел промолчать.

— Я разбил Полароид, — и безжалостно добавил: — Потому что ты убил мою мать.

— Я не… — Вся кровь отхлынула от лица старика. Райс почти пожалел о своих словах.

Каждый раз, возвращаясь сюда, он восстанавливал свое прошлое по кусочкам: надолго запирался в своей комнате и листал альбомы, пытаясь растормошить утраченную память. Он часами вертел в руках вещи, еще помнившие прикосновения Джаспера. Пытался думать, как он. Попробовал наркотики… и спустя время призраки стали приходить к нему сами, без зова, без приглашения.

— Но где же ты был… — от потрясения старик едва ворочал языком, — где ты был все это время?

— Я был мертвый. Сорок лет я пролежал в холодной земле.

— Но… — Хотя старик слабо видел, ясный взгляд Райса как будто прожигал его насквозь. Он снял очки и принялся тереть их об рукав. — Господи…

— А ты просто жил дальше и продолжал лгать. Вымостил враньем всю свою жизнь, как кирпичами, лишь бы не признаваться в былых проступках. Лишь бы не выглядеть плохо в чужих глазах… Ну что? Помогло? Стало легче? Люди по-прежнему хорошо о тебе думают? — Старик ничего не отвечал, только мотал головой, и Райс смягчился. — Ты же знаешь, что я умер от передозировки, пап, — тихо произнес он. — Я сторчался. Зачем ты всем говоришь, что я заболел?

— Это… это тоже болезнь.

— Ну да. Болезнь… — Райс провел рукой по выцветшей обивке дивана. — Что случилось с Джейн?

— Я больше никогда ее не видел.

— Мне тогда было восемь лет. Я ничего не понимал. Не понимал, что ты изменяешь матери.

Отец забирал его из школы, когда Джаспер увидел в его машине незнакомую девушку. Она сидела на переднем сиденье, припудривая носик, а при их приближении опустила стекло и с улыбкой замахала рукой. Они вместе выбрали ему подарок, и по дороге домой Джейн так непритворно восхищалась его новеньким фотоаппаратом, что мальчик, краснея от смущения, попросил разрешения ее сфотографировать.

— А ее ребенок?

Плечи старика вздрогнули.

— Она сказала тебе?

— Да. По секрету.

Не говори пока ничего папе, доверительно шептала она ему, но у тебя скоро появится сестричка. Ты рад? Все дети мечтают о братьях и сестрах! Когда-то мы станем одной семьей. Но пока что в этом варианте есть одна лишняя переменная…

— Я ничего не знаю о девочке.

— И не пытался узнать, так?

— Нет. Не пытался.

Подслеповатым взором старик уткнулся в онемевший ящик. С такого расстояния он различал лишь размытые фигуры людей. Райс помедлил. Он должен был задать еще один, последний вопрос.

— Я хочу знать почему.

— Почему — что?

— Почему ты так поступил.

— Люди так устроены, — прошелестел отец. — Я так устроен.

— Но ты изменился? Стал другим? После того как похоронил свою жену… похоронил своего единственного сына?

Спрятав лицо в ладонях, старик издал горестный полустон. Острый приступ раскаяния тут же бросил Райса на колени перед его креслом. Зачем он устроил своему отцу экзекуцию? Чего пытался добиться? Чтобы тот признал свои ошибки? Испытал угрызения совести?

— Прости меня. Я не хотел… Прости меня, пап.

— Значит, — сипло произнес старик, сморгнув слезы, — ты вернулся, чтобы сделать мою жизнь невыносимой? Заставить меня платить? Что ж, ты прав. Я плохой человек. И я получил по заслугам.

— Я никогда не собирался тебя мучить.

— Тогда зачем ты пришел?

— Потому что твой настоящий сын тебя бросил, и я должен его заменить. Искупить его вину. Позволь мне заботиться о тебе. Пожалуйста. Я этого хочу. Заботиться о тебе… — и Райс тяжело сглотнул, — пока ты не умрешь.

Своим безупречным поведением Трис удалось усыпить бдительность Пайпер, и спустя время между ними вновь наступило перемирие. Чтобы напрасно не волновать мать, Трис ежедневно возвращалась домой до темноты. Иногда после пар она гуляла с Эбби, и они подолгу разговаривали, сидя в каком-нибудь кафе, или ходили по магазинам, почти ничего не покупая. Пайпер мысленно переключилась на другую проблему: она подготовила заявление об уходе еще после смерти Эстер, но листок бумаги так и лежал в ящике стола, и медсестра никак не могла набраться решимости, чтобы вручить его главврачу.

Она размышляла об этом за завтраком. Каждый день Пайпер говорила себе: сегодня. Однако стоило ей переодеться в рабочий халат и начать обход пациентов, как в душу вновь закрадывались сомнения. И дело было вовсе не в предстоящих мытарствах с поиском нового места. Работая здесь, Пайпер могла сделать мир чуточку лучше. А зачем ей идти туда, где все и так хорошо?

Когда в ленивую безмятежность раннего утра вторгся нарастающий рев мотора, Трис внезапно вскочила, как ошпаренная. Поймав обеспокоенный взгляд матери, она опять села на место. Мотоцикл все еще рычал под окнами.

— Что с тобой? — строго спросила Пайпер.

— Ничего. — Еще с минуту Трис для виду елозила ложкой овсянку, потом сообщила: — Я опаздываю на дежурство, можно я не буду доедать?

— Можно.

Трис тут же умчалась в ванную. Пайпер наблюдала за ней из кухни. Она еще никогда не видела, чтобы дочь так быстро собиралась. Заглянув в комнату за школьной сумкой, Трис обулась, накинула куртку и пулей вылетела из квартиры.

С чашкой кофе Пайпер подошла к окну. Было ветрено: полуголые деревья клонились к земле. Какой-то парень припарковал мотоцикл прямо под подъездом и курил, поглядывая по сторонам. У Пайпер екнуло сердце: она как будто где-то его видела… но с такого расстояния нельзя было сказать наверняка. А вскоре подтвердились и ее худшие опасения: Трис вышла из дома, шустро взобралась на мотоцикл, обменявшись с его хозяином самое большее парой реплик, и они беззаботно укатили прочь. Видимо, учеба в этот день отменялась.

Пайпер сходила за мобильным и набрала номер дочери, но положила трубку прежде, чем прошел звонок. Я просто сделаю аборт. Она потерла ладонью лоб, устало опираясь на подоконник.

— Прости, что тогда ушел так внезапно. — Хотя Сидни не чувствовал за собой вины как таковой, он был убежден, что именно этих слов ждет от него девушка. — И что я… не звонил. — Он прочистил горло. — Как дела в универе?