Наконец, мы окончили осмотр всего, что было в сундуке.

Стеклянные бутылки смущали меня. Я не понимал, из чего они сделаны, но бережно уложил их со всем остальным в сундук и отодвинул его в дальний угол хижины.

В этот вечер, перед сном, Джаксон объяснил мне, что такое Бог; но так как это было лишь началом нескольких бесед на эту тему, то я не буду обременять читателя пересказом того, что происходило между нами. Джаксон казался очень грустным и смущенным после этих разговоров. Он молился и бормотал что-то про себя.

На следующий день я уже не просил Джаксона продолжать свой рассказ о моих родителях. Я заметил, что он этого избегал, а во мне уже произошла знаменательная перемена: я начинал относиться с уважением к его чувствам и желаниям. К тому же меня теперь занимал другой вопрос, а именно: возможно ли выучиться читать по тем книгам, которые я нашел в ящике. Это было первое, с чем я обратился к Джаксону на следующее утро.

— Это невозможно! — ответил он. — Я слеп, как же я буду учить тебя?

— Неужели нельзя найти какой-нибудь способ? — спросил я.

— Дай-ка подумать. — Во всяком случае можно попробовать. Ты помнишь, какую из двух книг я назвал молитвенником?

— Конечно, помню — ту, маленькую тонкую!

— Принеси ее сюда. Теперь, — сказал он, когда я вложил ему в руки книгу, — скажи мне, есть ли посредине страницы черта и слова, и буквы по бокам ее?

— Да, — ответил я, — на каждой странице, как вы называете ее, есть черта посредине, а слова и буквы, вероятно, по бокам ее!

— А между буквами есть такие, которые больше других, главным образом, на левой стороне страницы?

— Да, есть!

— Хорошо. Теперь я открою книгу, приблизительно на том месте, где должны быть утренние молитвы, а ты мне скажи, можешь ли ты указать мне часть страницы, которая начиналась бы с большой, круглой буквы, наподобие — как бы тебе объяснить — дна кастрюли?

— Да, на той странице есть такая буква, — совсем круглая!

— Прекрасно! Теперь достань мне маленькую палочку и заостри ее конец!

Я исполнил желание Джаксона, и он очистил небольшое место на полу посреди хижины.

— Теперь, вот в чем дело: есть много молитв, которые начинаются с круглого О, и потому мне сперва надо убедиться, та ли это, которая мне нужна? Если та, то я знаю ее наизусть, и по ней могу научить тебя всем буквам алфавита!

— Что такое алфавит?

— Алфавит есть известное количество букв, придуманных для того, чтобы с помощью их читать и писать. Всех их двадцать шесть. Теперь смотри сюда, Франк, похожа ли следующая буква на этот рисунок? — и он начертал на земле букву U…

— Да! — ответил я.

— А следующая похожа ли на это? Он стер первую букву и нарисовал R.

— Да, верно!

— Хорошо. Чтобы быть вполне уверенным, что я не ошибаюсь, буду продолжать. Our — это одно слово; после него есть маленький промежуток и затем стоит F?

— Да! — ответил я, глядя на нарисованную букву и сравнивая ее с буквой в книге.

— В таком случае, все идет хорошо. Но для большей верности мы будем продолжать еще немного.

Джаксон тем же способом составил слово «Father».

— Теперь с помощью этой молитвы «Our Father» (Отче Наш) я могу научить тебя всем буквам, и если ты будешь внимателен, то научишься читать!

Все утро прошло в том, что Джаксон называл мне буквы, и скоро я знал их все наизусть. В этот день мы прошли весь «Отче Наш», и так как я запоминал не только буквы, но и слова, то к вечеру мог повторить всю молитву.

Я прочел ее раз двадцать, складывая по слогам каждое слово, пока не дошел до совершенства. Это был мой первый урок.

— Отчего вы назвали эту молитву молитвой Господней?

— Потому что, когда ученики спросили Иисуса Христа, как им обращаться к Богу, он научил их этой молитве!

— Но кто же был Иисус Христос?

— Он был Сын Божий, как я уже сказал тебе вчера, и вместе с тем равный Ему!

— Как мог он быть равным Богу, если Он послал Его на землю, чтобы быть распятым, как вы сказали вчера?

— Он умер по своей воле, но все это тайна, которую ты еще не можешь понять!

— А вы ее понимаете?

— Нет, я только знаю, что это есть истина, которую ни я, никто другой из обыкновенных смертных не в состоянии вполне понять. Скажу тебе откровенно, что в этих вопросах я плохой учитель. Я мало думал о них, и что касается религии, то могу дать тебе лишь некоторое, весьма поверхностное понятие о ней, так как сам далеко не все знаю!

— Но я помню, вы говорили, что люди будут или наказаны, или вознаграждены после смерти, смотря по тому, какую они вели жизнь на земле — хорошую или дурную, а чтобы вести хорошую жизнь, люди должны веровать в Бога и исполнять Его заповеди!

— Я это сказал и сказал правду, но сам я вел дурную жизнь и не следовал Заповедям Божиим.

— Значит, вы будете наказаны после смерти?

— Увы, дитя, боюсь, что да! — сказал Джаксон, закрыв лицо руками. — Но время еще не ушло! О, Господи! Как избегнуть кары!

Я хотел продолжать разговор, но он просил меня оставить на время его одного.

Я вышел, сел на утес и стал глядеть на звезды. Они созданы Богом, и все сотворено Богом, и Бог живет там — за звездами.

Я долго думал и был в большом недоумении.

Я, наконец, в первый раз услыхал о Боге и то, что говорил мне Джаксон, только смутило меня. Я попробовал повторить про себя молитву и убедился в том, что не забыл ее. Тогда я стал на колени, устремил взор на одну, особенно большую и яркую звезду, как бы видя в ней Бога, и произнес вслух «Отче Наш», затем встал и пошел спать.

Это была моя первая молитва.

Я научился за последнее время столь многому, что с трудом мог запомнить все, что слышал от Джаксона. В голове моей все путалось; мысли переходили от одного к другому, и в результате получался полный хаос. Со временем я начинал разбираться в своих мыслях, и понемногу все стало яснее. Но в эту минуту я весь был поглощен желанием научиться читать. Рассказ Джаксона о моих родителях перестал занимать меня, и я уже не просил его продолжать. Я хотел прежде всего научиться читать, и все мое внимание было обращено на это.

Я посвящал этому три или четыре часа утром и столько же вечером, и усердие мое никогда не ослабевало. По истечении шести недель я мог свободно читать Библию и молитвенник. Джаксону не приходилось больше учить меня; он был внимательным слушателем; я читал ему каждое утро и вечер главу из Евангелия и Богослужения.

Не могу сказать, чтобы я все понимал, и вопросы, которые я ставил Джаксону, часто затрудняли его; он иногда признавался, что не может ответить на них.

Это происходило, как я понял впоследствии, от его собственного, несовершенного понимания христианской религии. Его представления и понятия о ней сводились приблизительно к следующему: «если ты делаешь добро на земле, ты попадешь в рай и будешь испытывать вечное блаженство; если делаешь зло, то попадешь в ад и подвергнешься смертным мучениям. Христос сошел на землю, чтобы учить нас жить и следовать его примеру, и мы должны беспрекословно верить тому, что написано в Библии».

Вот что служило тогда моим символом веры. Между тем, приближался период прилета птиц, и наши запасы приходили к концу. Мне пришлось оставить книги и приняться за работу. Теперь я понял всю пользу ножей; с помощью их и других вещей, найденных мной в сундуке, я мог работать гораздо скорее.

Связав ворот и рукава парусиновой куртки, я устроил нечто вроде мешка, в котором было гораздо удобнее переносить птиц. С помощью ножа я сдирал с них кожу и потрошил их вчетверо скорей.

Удочки служили мне для развешивания птиц. Работая один, я в тот же промежуток времени заготовлял гораздо большее количество птиц, нежели прежде, когда работал с Джаксоном.

Это дело заняло у меня три недели, причем пришлось работать с утра до вечера. При этом не забывалось о чтении. Джаксон не отпускал меня утром на работы и вечером не позволял мне ложиться спать, пока я не прочту ему своего урока. Наконец, работа была окончена, и во мне вновь проснулось сильное желание услыхать конец рассказа Джаксона. Я сообщил ему об этом. Он, казалось, был не особенно доволен, но так как я упорно настаивал, то волей-неволей старик должен был согласиться.