Наевшись и напившись, мы отвалились от костра — я пошел устраиваться на травку, взяв у купца одеяло. В принципе, оно мне было не нужно, но выглядело бы странно, если бы я спал на голой земле, как мне того хотелось, так что… мне пришлось взять одеяло. Место выбрал подальше от повозки, укромное, укрытое от глаз — если на нас снова нападут, я смогу незаметно подобраться и решить вопрос с нападающими так, как положено по законам военного времени.

Улегшись отдыхать, уже привычно соединился душой с Семенем — оно откликнулось радостно, от него пошла волна любви и приязни. Немного насладившись единением, я отпустил нить и погрузился в темноту — надо было хорошенько обдумать все, что сегодня произошло, и сделать выводы на будущее.

Итак, сегодня состоялось мое первое боевое крещение, и я убил пятерых человек. Жалел ли я их? Покопавшись в себе, понял: нет, не жалел. Они знали, на что шли, а я защищал мирных людей, посему — никакого сожаления, как и в первый раз, когда я убил уголовного авторитета рабов и когда убил охотников на рабов, пытавшихся захватить Васону.

Если бы я мог ее вернуть, я бы убивал этих охотников медленно, разрезая на кусочки, и ничего в душе бы не дрогнуло. Я стал черствым, стал зверем? Не думаю. Разве становились зверями наши русские воины, защищавшие свои дома, свои семьи от грабителей и насильников? Просто они делали то, что должны были делать, и никак иначе. Вот и я — выполнял свою работу, и слава богам, что она была такой правильной с точки зрения морали. Пусть и дальше она будет такой…

Теперь о чисто технической стороне дела. Меня удивило, как быстро я расправился с нападавшими — казалось, что они были детьми по сравнению со мной. Это все равно как первоклашки вышли бы против меня с игрушечным оружием. Почему так вышло? Да много причин — и феноменальная подготовка, данная мне Варганом за полтора года жесточайших тренировок, и мое инопланетное происхождение, с силой тяжести вдвое большей, чем тут, и-и-и… да, похоже, Семя тоже мне помогает, позволяя двигаться гораздо быстрее и реагировать на раздражители молниеносно. Если так, я великолепное живое оружие, о котором может мечтать любой олигарх, желающий получить лучшее в этом мире. Только вот как доказать, как разрекламировать свои услуги? Что-то надо будет придумать…

С этими мыслями я стал засыпать, но, как и ожидал, услышал легкие шаги и шорох — гладкое тело прижалось ко мне, и начался извечный танец, бой, в котором нет победителей, извечный процесс — соединение мужчины и женщины.

Позже, когда мы лежали рядом, усталые и довольные, Рила сказала:

— Ты не только в бою хорош. Лучшего любовника у меня никогда не было, хотя, заверяю тебя, у меня их было достаточно…

— Не сомневаюсь, что достаточно, — усмехнулся я. — Тебе сколько лет?

— Двадцать четыре. Считаешь, что я уже старовата? — Рила настороженно поднялась на локте и взглянула мне в лицо.

— С какой стати? Ты сейчас в самом соку — красивая, пылкая, сильная. Ты мечта любого мужчины! Я вообще удивлен, что ты до сих пор не замужем. Как мужчины могли пройти мимо такого чуда?

Рила усмехнулась:

— Они и не проходят. Снять с меня набедренную повязку норовит каждый первый, а вот замуж, замуж не особенно берут — я слишком умна и независима для них, слишком сильна. А мужчины не любят, когда жена умнее их. Да и за кого замуж-то? Для чего? Чтобы сидеть дома и чистить горшки? Если честно, мне нравится путешествовать, нравится торговать, и если бы не я, мы бы давно голодали. Если ты не понял, папаша только хорохорится, представляя себя важным купцом, заправляю торговыми сделками на самом деле я, а потому он может заткнуться. Я буду делать то, что хочу, и спать с тем, с кем хочу. Пока я еще не встретила мужчину, с которым могла бы представить свою совместную жизнь… кроме тебя, пожалуй, — усмехнулась она в темноте. — Я не знаю, но ты чем-то отличаешься от остальных мужчин, которых я встречала. Я не про строение тела или сексуальные возможности, — она опять усмехнулась, — я про что-то неуловимое, что в тебе есть. Я же вижу — ты умен, ты разговариваешь, как ученый господин, а не как выходец из леса, представитель племени дикарей, ты не тот, за кого себя выдаешь. Может, ты принц, путешествующий под чужим именем? Сознавайся! — Она хихикнула и погладила меня по животу, а потом прижалась теплой упругой грудью, уткнув нос мне в шею.

Я ошеломленно подумал: «Неужели все так очевидно и я так легко прокололся? Первая встречная девушка расколола меня до самой… м-дя, печально. Надо обдумывать все свои слова… и молчать побольше. Непростительный прокол. Впрочем, она очень умна, очень — вот почему ее и не берут в жены…»

Как будто подслушав мои слова, Рила негромко хмыкнула:

— Не бойся, я никому не скажу про тебя, мой принц… если ты еще разок доставишь мне удовольствие… или пару раз.

Утром я был свеж, как тепличный огурец, только что опрысканный водой из лейки. Кровь в жилах играла, планы казались легко осуществимыми, а будущее радужным. Наверное, тому поспособствовали вечерняя победа и ночные игры, а может, я ночью укоренился и слегка попитался из земли — если суп и недодал мне нужных веществ и минералов, то через корешки я все дополучил в полном объеме.

Купец, напротив, был помят, с отекшим лицом и дрожащими руками. Похоже, ему досталось крепко. Возможно, в рану попала зараза, что немудрено в тропиках, и его сейчас трясло в лихорадке. Рила кивнула мне и весело подмигнула, потом нагнулась к уху и сказала: «Ты был выше всяких похвал!» — отчего мое манагерское самодовольство взлетело выше самого высокого дерева, — вот ведь умеют же умные женщины польстить мужчинам. Может, она это говорит каждому, с кем переспала, я прекрасно это понимаю, а все равно приятно!

— Давайте быстрее, ребята, — хмуро сказал купец, глядя на наши подковерные игры. — Меня трясет, боюсь, что зараза проникла в кровь. Надо скорее к лекарю попасть, а лекарь в городе. Рила, давай на облучок, а Манагер и Мирака шагайте рядом — загару полегче будет. Я в повозку, иначе свалюсь. Поехали. Поехали быстрее, если хотите видеть меня живым и здоровым!

Повозка заскрипела и выехала на тракт — трупы разбойников так и валялись у дороги, и только какие-то ночные мародеры-зверьки объели им лица, так что казалось, будто покойники улыбаются нам белыми зубами.

Мирака недовольно посмотрела на трупы, раздраженно сплюнула и прошептала про себя:

— Скоты! Вчера я могла бы лежать под одним из них, а может, и под всеми. Так им и надо, ничуть не жалко! Кстати, Манагер, у тебя совесть есть?

Я опешил: чего это она вызверилась? Вроде никаких грехов я за собой не заметил, о чем не преминул ей тут же сообщить.

— То-то и оно, что не заметил. Старшую сестру заметил, а меня нет? Я что, уродка какая-то? С ней, значит, можно миловаться, а меня побоку? Бессовестные! Вечно я при раздаче подарков последняя!

— Э-э-э… — Я не знал, что сказать. — А не рано тебе? Может, ты еще слишком молода, чтобы думать о мужчинах?

— Ты как будто не акома, — насторожилась девушка, — ведь у вас девушки выходят замуж после первой крови! А ты рассуждаешь, как какой-то жрец из храма целомудрия.

— Да это я так, к слову пришлось, — пошел я на попятную. — Ты вправе решать сама, как и с кем будешь миловаться, согласен. Ну все, отстань, дай подумать. Да и мне надо работать — вдруг кто-то выскочит и нападет на нас снова! Не мешай наблюдать за окрестностями.

— Да ты просто уходишь от разговора, — проницательно сказала и ухмыльнулась Мирака. — Странный ты какой-то… но желанный. Потом обсудим.

И она зашагала к сидящей на телеге сестре, хихикая и чего-то бормоча про себя, типа: «А задница у тебя ничего…»

Я остался в гордом одиночестве и растерянности — это полный аут! Второй раз за сутки меня раскалывает, как орех, влюбленная девица. Да что же это такое делается?! Или бабы мне попались такие хитроумные, или я полный лох — стою на лыжах, а лыжи не едут… или лето, или я… хм, м-дя.

Городские ворота ничем примечательным не запомнились, так как не отличались от каких-нибудь кремлевских ворот, кроме дешевого исполнения и явной функциональности. Впрочем, одно врезалось мне в память — петли ворот были медные. На Машруме это выглядело так, как если бы на Земле петли ворот сделали из золота или платины. Хотя нет — из бриллиантов, примерно такой эквивалент цене этих петель. Такие петли мог позволить себе только большой и очень богатый город, и никто больше. А в остальном — ничего особенного.