Поговорить получилось только после того, как мы погрузились на паром — здоровенную ржавую калошу, чадящую дымом из короткой трубы. Грузились мы со старого бетонного, потемневшего от времени и заросшего мхом причала, в который как раз дорога и упиралась. Мы были последними. Кроме нас на плоской палубе разместились четыре крытых телеги и один грузовик, по очертаниям напоминающий нечто среднее между старым ЗИЛом и полуторкой. На нашу процессию остальный пассажиры посмотрели совершенно равнодушно. То есть, скованные одной цепью пленники в сопровождении вооруженных бородачей здесь совершенно обычное дело. Ничего необычного, так сказать.

— Садись, рванина! — скомандовал Мелкий.

— А куда садиться-то? — спросил, кажется, кто-то из жуликов. Не тот, который был у меня за спиной, а дальше.

— На полу посидите, не баре! — Гиена заржал своим мерзким, похожим на кашель смехом. — Давайте шустро! Упали на жопы, ноги вытянули! Или в колено кому пальнуть, чтобы доходчивее звучало?

Ясен пень, никому не захотелось проверять, шутит он или нет, так что строй резво плюхнулся на пятые точки вдоль борта. Паром прогудел, двигатель зарокотал, и паром отчалил от берега. Я немедленно склонился к сидящему справа Бюрократу.

— Так что там про Киру? — спросил я.

— Никакая она не Кира, — повторил Бюрократ. — Это Катерина Федоровна Бенкендорф.

Видимо, он ждал моей немедленной реакции. Ну что, ж...

— Да ладно! — я сделал круглые глаза.

— А вот представьте, юноша! — Бюрократ со значением склонил голову.

— И как она тут оказалась? — задал я еще один вопрос в воздух.

— Известно что, — Бюрократ поднял к лицу скованные руки и поправил очки. — Мы с ней встречались года три назад, она тогда возглавляла московское отделение охранки. Странно, что она меня не вспомнила... Хотя нет, не странно. Я же не по ее делу проходил, просто предоставлял некоторые канцелярские дела, которые ее ищейки затребовали. А потом она куда-то исчезла. Ходили слухи, что она за границей агентурную сеть налаживает, а оказалось вот что...

— Как-то это не очень для карьеры, — сказал я иронично.

— Ох, друг мой, про Охранку никогда ничего нельзя говорить с уверенностью, — Бюрократ покачал головой. «Канцелярские дела, — подумал я. — А ведь я прямо в десятку попал! Интересно, за что его судили?»

— Да уж, не для средних умов, — я вздохнул. — Хорошо, что она ко мне не прицепилась. А что за проверки она устраивала?

— А вы разве не поняли? — Бюрократ удивленно поднял брови. — Автомат здесь, конечно, примитивный, но его сложно с чем-то перепутать...

— Мне ничего не делали, меня же позже поймали, когда Кира уже спала, — наполовину солгал я.

— Ах да, — Бюрократ снова посмотрел на меня странно. — Тестирование магических способностей, конечно. По указу Ее Величества с прошлого года никто, ими обладающий, не имеет права покинуть пределы Российской Империи. Вот и проверяют.

— Блин, как сразу-то не догадался! — я хлопнул себя по лбу обеими ладонями сразу. Чтобы скрыть некоторое офигение на лице. Магические? Ее Императорское Величество? Ух! Прямо как в кино попал какое-то! Чем дальше, тем интереснее!

Гудок снова оглушительно взвыл, ржавое корыто парома подходило к правому берегу. Крестьяне разом затоптались более оживленно, залопотали, принялись выбивать спешно трубки, которые курили. Мелкий отлип от борта, у которого стоял и набрал в грудь воздуха.

— Поднимайся, рванина! — гаркнул он. — И быстро, быстро, а то сейчас весь проход займут телегами, мы за час на берег не слезем!

Рядом с причалом нас уже ждали. В бородатом типе в красной рубахе и кожаной жилетке без труда угадывался родственник Мелкого, Гиены и всех прочих. Он стоял, облокотившись на борт грузовика, похожего на шишигу по очертаниям.

— Что-то маловато сегодня товара! — сказал он, хлопнув Мелкого по плечу. — Фу, опять вонючее братство... Хотя вроде кто-то есть сегодня с Мундыбаша, сгребут всех скопом. Машину только мне провоняют.

— Не гунди, Аркаша, отворяй лучше кузов! — сказал Гиена и заржал. — Не убудет от твоей машины, она уже чем только не воняла!

Надо сказать, погрузка в кузов со скованными ногами — то еще развлечение! Я бы даже поржал, если бы ситуация была другая. Потом была недолгая, но тряская дорога, рассмотреть местность, по которой нас везли, особенно не удалось. Сквозь прорехи в пологе я успел заметить только несколько бревенчатых домов и парочку кирпичных двухэтажек весьма казенного вида. Потом шишигу крепко тряхнуло, и она остановилась. Мелкий и Гиена вскочили и откинули полог. Выходить нам, к счастью, нужно было на что-то вроде помоста. То есть, просто перешагнуть с кузова на деревянный настил.

— Ладно, я погнал! — бородатый краснорубах махнул рукой и полез обратно в кабину.

— Эй, стой! — окликнул его Папаня. — А ты с нами что ли не останешься?

— Не, бать, у меня халтурка подвернулась, я и так уже опаздываю! — он хлопнул дверцей, газанул, обдав нас облаком вонючего дыма, и уехал. Открыв, наконец-то, вид на площадь.

В дальней от нас части был обычный базар. Палатки, торговые ряды и все такое. Этот вид неизменен в любом времени и пространстве. А вот та часть, где нас высадили, была уже интереснее. Полукругом стояло несколько сцен-помостов. Шесть, если быть точнее. А напротив, таким же полукругом, стояли трибуны, вроде спортивных, сколоченные из досок. Над центральными двумя натянуты выцветшие полосатые тенты.

Если считать слева направо, наш помост был четвертым. На первых трех помостах стояли шатры-палатки, оставляя свободной только переднюю часть. На третьей в середине был поставлен столб, к которому как раз сейчас двое здоровенных детин привязывали девушку. И чтобы у них точно ничего не сорвалось, третий детина целился в нее из обреза. Девушка, конечно, стоила того, чтобы на нее посмотреть. Одежда на ней была изодрана в клочья, что позволяло видеть, насколько могучей мускулатурой обладало ее белокожее тело. Кожа реально белая, как молоко. И на ней — множество ссадин, царапин и синяков. Видно, сопротивлялась она яростно. Собственно, одно только то, как она сверкала на своих пленителей ярко-зелеными глазищами, как бы намекало, что в другой ситуации она бы покрошила их на бешбармак. Или хотя бы на рагу. Кроме кубиков на прессе и внушительных бицепсов, у нее были совершенно фантастические сиськи. Через разорванную одежду их можно было тоже рассмотреть во всех подробностях. И еще у нее была коса. Нет. КОСИЩА! Толщиной в руку, цвета пламени, закатного зарева и апельсинов. Сейчас она была растрепанная, с кучей каких-то репьев и щепок, но даже в этом состоянии смотрелась фантастически. Никогда не видел таких волос!

— Кажется, я влюбился... — пробормотал я.

— Она выше вас на голову, юноша, — усмехнулся Бюрократ.

— Да и ладно, — я мечтательно вздохнул. — Это же мечта, а не девушка!

— Слюни подбери, мозгляк, — Гиена сплюнул с помоста. — Это Натаха-Холера, ей жить осталось от силы часа полтора. Наконец-то отловили гадину!

— Так это что ли Холера и есть? — спросил подошедший Мелкий. — А ты откуда знаешь?

— Да перекинулся парой фраз с Ибрагимом, — ответил Гиена. — Говорит, они ее в засаду заманили, а она троих завалила, даже спутанная в сети.

— Насмерть? — Мелкий вытаращил глаза.

— Нет, мля, они только до обеда мертвыми побыли, потом поднялись, — Гиена скривил рожу. — Конечно, насмерть, как можно еще завалить?

— А кого? — Мелкий посмотрел на девушку и причмокнул. — Хотя чего я спрашиваю? Я все равно этих черножопых друг от друга не отличаю. По мне, что Ибрагим, что Мустафа — один хрен. Новые понаедут...

— Злой ты человек, Емеля, — Гиена поцокал языком и картинно-укоризненно покачал головой. — Добрее надо быть к людям, чего они тебе плохого сделали?

— А хороша! — Мелкий не спускал глаз с рыжеволосой девушки. — Я бы ей засадил!