Лишь у редких собак были ошейники. Псы показались Мартину огромными — он их побаивался. А Ли вовсе их не боялся — он с любопытством оглядывался вокруг. Заметив подростков, которые усердно перетаскивали доски, спросил:

— Мать, отец? — и, дожидаясь ответа, уставился на Мартина.

— Что значит «мать, отец»?

Ли, кажется, даже чуть-чуть рассердился:

— Мать, отец есть у этих?

— Вроде бы у всех есть мать и отец.

Ли глубоко вздохнул:

— Я хочет сказать: мать, отец с ними здесь жить?

Мартин пожал плечами:

— Какие-то родители здесь живут, какие-то нет. Наверно, большинство этих ребят сбежало из дома.

— Сбежало? Как мы с тобой?

— Ну да.

Ли одобрительно кивнул, но тут же озабоченно насупил брови. Потом недовольно покачал головой:

— Плохой место.

— Это почему же?

Ли приставил к глазам ладонь, словно высматривая кого-то.

— Полиция нас искать… уже сейчас.

— Ну и что?

— Здесь сразу искать будет. Не так-так.

Он повернулся к Мартину. Было видно, что он напряженно размышляет, отчаянно ищет выхода. Ли ткнул себя в лоб:

— Ты думать быстро-быстро, все время думать, первый соображать, а не то…

Ли выразительно щелкнул пальцами.

— Здесь тоже как детский дом… Ты думать быстро, правильно думать, все время думать.

— Не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Ты всегда заходить дом и никогда не думать, как выходить. Нельзя дом заходить, если не знаешь, как выходить.

— Что ж ты мне прикажешь? Убегать из дома до того, как я туда войду?

Ли на миг призадумался:

— А что… может, и так. Ты первый должен сообразить, а не то за тебя полиция соображать будет…

Мартин задумался над словами Ли. Пытался осознать их истинный смысл и вроде бы понял, что тот хотел сказать.

Мимо них проехал на велосипеде коренастый мужчина с волосами, черными, как воронье крыло. Он весело бросил Ли несколько слов, а тот в ответ лишь улыбнулся.

— Что он сказал тебе? — спросил Мартин.

— Я не знать… он эскимоса… наверно, думал, я тоже…

Ли огляделся вокруг:

— Вода где?

— Ты опять пить захотел? А деньги еще есть у нас?

— Нет, пить не хотел… мыться хотел. Очень важно мыться. Полиция никогда не брать чистый дети…

Но в «Кристиании» мальчикам не удалось подобраться к колонке, и они пошли дальше. На улице Бyрмейстергаде они отыскали кондитерскую, где купили французскую булку и литр молока. Сидя на берегу канала, они по-братски разделили завтрак. Ли вынул сигарету и закурил.

По каналу плыл катер с туристами на борту. Мальчики услышали голос гида, который рассказывал пассажирам разные подробности про здешние старинные дома и объяснял, какую огромную историческую ценность представляет весь здешний квартал. Катерок, пыхтя, поплыл дальше, а туристы все щелкали и щелкали фотоаппаратами.

По Овенгаден медленно ползла полицейская патрульная машина. Мартин первым приметил ее.

— Слушай, Ли, может, полицейские нас ищут…

Ли бросил окурок в воду.

— Ты итти за мной!

Он не спеша поднялся и зашагал вдоль причала. Вереница автомашин, выстроившихся на стоянке, отгораживала их от проезжавшего мимо полицейского патруля. Патруль сбавил скорость, полицейские равнодушно оглядели мальчиков, и машина рванула вперед. На этом все и кончилось.

Мальчики перешли на тротуар и зашагали к площади Кристиансхавнс-торв. Ли разглядывал витрины. Интересные попадались редко: антикварные магазины чередовались с лавками, где продавались игрушечные корабли. Миновав улицу Бoдсмансстреде, мальчики вдруг увидели подвальную мастерскую. У самого окна сидел человек и трудился в поте лица своего. Это был гравер. Он работал над медным блюдом, с которого срезал тонкие полоски. А на блюде постепенно возникал конь с такой огромной гривой, что ясно было: это сказочный конь.

Ли просиял. Застыв у витрины, он то и дело восторженно показывал Мартину на гравера за окном.

Тот поднял голову, посмотрел на мальчиков и улыбнулся. Ли радостно улыбнулся в ответ.

— Мой отец тоже такое делать, золото, серебро, кость — все вырезать…

Гравер снял со стола медное блюдо и повернул его так, чтобы мальчики могли как следует его разглядеть. «Первый раз такую красоту вижу», — вдруг подумалось Мартину. На красноватом фоне меди сверкали белые штрихи рисунка. Ли знаками показал художнику, что ему очень нравится его работа. Художник снова улыбнулся, и мальчики тоже заулыбались в ответ, но им надо было спешить дальше, и они уже собрались уходить, когда в соседнем подъезде кто-то распахнул дверь и на тротуар вышла девушка. Мальчики этого даже не заметили, и Мартин был огорошен, когда его вдруг окликнули.

Он резко обернулся. За спиной девушки, окликнувшей его, медленно закрывалась дверь.

— Ты что здесь делаешь?

Ли заволновался, в его глазах, обращенных к другу, читался немой вопрос. Мартин сглотнул.

— Спокойно, Ли! Это моя сестренка. Гелла, привет!

А Гелла замерла, как живой вопросительный знак.

— Как ты сюда попал? Тебя отпустили, что ли?

— А мы просто сбежали. Надеюсь, не настучишь на нас?

— Ты что, спятил? Конечно, нет! Где вы живете-то? Неужто в «Кристиании»?

— Нигде мы пока не пристроились, а жить я хотел дома, да только…

— Не ходи домой, мать себе другого типа нашла…

— Видел я его. Что скажешь о нем?

— Скотина он, вот что! Мне ведь тоже пришлось из дома уйти.

— Так где же ты живешь?

— А здесь, у сестренки Мортена, ее Лизой зовут. Но здесь я не могу вас устроить, там и без того тесно.

Гелла нахмурила лоб — думала, думала…

— Куда же, черт возьми, мне вас деть?

Ли нервно дернул Мартина за рукав и осторожно показал ему на улицу.

— Опять полиция, быстро уходить надо…

Мартин тотчас же втащил его в подъезд дома номер сорок восемь. Ли принялся оглядывать двор: искал лазейку, через которую можно было бы смыться. И удовлетворенно кивнул.

Гелла провела мальчиков в другой подъезд на заднем дворе. Они поднялись на первый этаж, и Гелла громко постучала в одну из дверей. Мартин хотел было нажать кнопку звонка, но Гелла больно хлопнула его по руке.

— Не тронь звонок, током ударит! — сказала она.

Дверь распахнулась, и в проеме показалась белокурая девушка. Она была в одном нижнем белье и прикрывалась полотенцем.

— Ты, верно, что-то забыла? — спросила она и только тут заметила мальчиков.

— Ребят надо выручить! — сказала Гелла и провела мальчиков в глубь квартиры. Дверь тут же закрылась за ними.

— Что случилось-то? Кто эти ребятишки?

— Они удрали из детского дома. Вот этот — братишка мой! — ответила Гелла и показала на Мартина.

В комнату вошел мужчина. Небритый, в одних кальсонах. Он громко зевнул и потянулся.

— Привет! Я слышал ваш разговор. Так, стало быть, тебя Мартином зовут? — обратился он к мальчику.

Мартин кивнул, его трясло от страха.

«Ты, может, воображал, что меня Жозефиной зовут? — сердито подумал он. — Дураки эти взрослые!»

— А что, наверно, тебе в детском доме скверно пришлось? — спросил мужчина.

— Этот дом называется «школа-интернат», — поправил его Мартин.

— Какая разница?

Мужчина вопросительно глядел на Мартина.

— Они писем не отсылали, которые я писал, — сказал Мартин.

— Как это так? Какие письма?

— А мне там велели письма домой писать, а сам я никаких писем из дома не получал, и вот он — Ли, значит, — нашел все эти письма. Директор даже не отправил их в Копенгаген.

— Скверное дело! — сказала Гелла. — Я ведь тоже послала тебе несколько писем, а однажды двадцать крон послала. Ты что ж, ни писем моих, ни денег не получил?

Мартин покачал головой.

— Что за черт, почему они не отправляли его писем? — воскликнула Лиза.

Мужчина почесал затылок.

— Должно быть, не хотели, чтобы он поддерживал тесный контакт с родными. Еще начнет тосковать по дому и разные мысли у него появятся… — ответил он.