— Не стоит беспокойства, сэр. — Фрейзер открыл кожаный блокнот и извлек из кармана по-квакерски скромного сюртука самописку. — Вы бы не отказались ответить мне на несколько вопросов?

— Правду говоря, сейчас я несколько занят… Бесстрастный взгляд Фрейзера заставил его умолкнуть.

— Я здесь уже три часа, сэр. Ожидал удобного момента для беседы.

Бессвязные извинения Мэллори Фрейзер пропустил мимо ушей.

— Часов в шесть утра прямо у входа во дворец я стал свидетелем любопытной сцены. Мальчишка-газетчик кричал, что левиафанный Мэллори арестован за убийство.

— Я? Эдвард Мэллори? Фрейзер кивнул.

— Ничего не понимаю. Зачем газетчику выкрикивать такую идиотскую ложь?

— Газеты шли отлично, — сухо заметил Фрейзер. — Я вот тоже купил.

— И что, скажите на милость, имеет сказать обо мне эта газета?

— Ни слова о каком бы то ни было Мэллори. Вот, взгляните сами. — Фрейзер уронил на стол лондонскую “Дейли-экспресс”.

Мэллори взял газету, положил ее в корзинку.

— Какая-то дикая шутка, — неуверенно предположил он. — От уличных мальчишек можно ждать чего угодно…

— Когда я снова вышел на улицу, маленький негодник уже сделал ноги, — продолжал Фрейзер. — Но многие из ваших коллег слышали его вопли. Здесь все утро только об этом и говорят.

— Ясненько, — протянул Мэллори. — Это объясняет некоторые… Да уж! — Он кашлянул, прочищая горло. Фрейзер бесстрастно за ним наблюдал.

— А теперь взгляните на это, сэр. — Полицейский вынул из своего блокнота лист бумаги, развернул его и пододвинул к Мэллори.

Машинный оттиск дагерротипа. Труп, лежащий на прозекторском столе, половые органы скромно прикрыты тряпочкой, живот вспорот до самой грудины, судя по всему, одним кошмарной силы ножевым ударом. Мраморно-бледная кожа груди, ног и вздувшегося живота жутковато контрастирует с глубоким загаром рук и лица.

Это был Фрэнсис Радвик.

Под снимком стояла подпись: “НАУЧНОЕ ВСКРЫТИЕ БРЮШНОЙ ПОЛОСТИ. «БАТРАХИАЛЬНЫЙ» ИНДИВИД ЗАРЕЗАН И ВСКРЫТ В ПРОЦЕССЕ КАТАСТРОФИЧЕСКОЙ АУТОПСИИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ”.

— Силы небесные! — вырвалось у Мэллори.

— Из официального полицейского досье, — пояснил Фрейзер. — Судя по всему, снимок попал в руки какого-то шутника.

Страшно. Страшно и странно.

— И что бы это значило?

Фрейзер открутил колпачок самописки.

— Сэр, что такое “батрахиальный”?

— Относящийся к земноводным, в первую очередь — к лягушкам и жабам, — неохотно ответил Мэллори. — От греческого “батрахос”, лягушка. — Он с трудом подыскивал слова. — Однажды — несколько лет назад, во время дискуссии — я сказал, что его теории… что геологические теории Радвика…

— Я слышал эту историю сегодня утром, сэр. Складывается впечатление, что среди ваших коллег она достаточно широко известна. — Фрейзер перелистнул блокнот. — Вы сказали мистеру Радвику: “И вы напрасно приписываете ходу эволюции батрахиальную медлительность вашего собственного интеллекта”. — Он сделал паузу. — В покойнике действительно было что-то лягушачье, не так ли, сэр?

— Это произошло в Кембридже, во время публичных дебатов, — медленно проговорил Мэллори. — Мы были очень возбуждены…

— Радвик тогда заявил, что вы “сумасшедший, как шляпник”, — задумчиво заметил Фрейзер. — Говорят, вы восприняли это замечание весьма болезненно.

Мэллори побагровел.

— Он не имел права так говорить, да еще с этаким аристократическим апломбом…

— Вы были врагами?

— Да, но… — Мэллори отер пот со лба. — Не думаете же вы, что я имею какое-либо отношение…

— Не по собственному умыслу, в этом я уверен, — заверил его Фрейзер. — Но ведь вы, сэр, родом из Сассекса? Из города под названием Льюис?

— Ну и что?

— Насколько я понимаю, десятки подобных снимков были отосланы из почтовой конторы Льюиса.

— Десятки? — потрясение переспросил Мэллори.

— Да, разосланы вашим коллегам по Королевскому обществу, сэр. Анонимно.

— Господи Боже, — выдохнул Мэллори. — Они хотят меня уничтожить! Фрейзер промолчал.

Мэллори снова взглянул на снимок — и вдруг его сердце сжалось от сострадания.

— Ох, Радвик, Радвик, несчастный ты сукин сын! Это что же они с ним сделали!

Фрейзер наблюдал за ним с вежливым интересом.

— Он был одним из нас! — Мэллори захлестнул неподдельный гнев. — Хреновый теоретик, но блестящий полевой работник. А какое несчастье его семье!

Фрейзер сделал пометку в блокноте.

— Семья… Нужно будет сделать запрос. Возможно, им тоже указали на вас как на убийцу.

— Когда убили Радвика, я был в Вайоминге. Это все знают!

— Богатый человек может использовать наемников.

— Я не богатый человек. Фрейзер снова промолчал.

— Не был богатым, — поправился Мэллори, — в то время не был…

Фрейзер неспешно листал блокнот.

— Я выиграл деньги.

Фрейзер вскинул на секунду глаза и снова занялся своим блокнотом.

— Понятно, — горько усмехнулся Мэллори. — Драгоценные коллеги успели заметить, что я слишком уж много трачу. И заинтересовались — с чего бы это вдруг. И начали строить догадки.

— У зависти длинный язык, сэр.

Мэллори ощутил приступ головокружительного страха, опасность повисла в воздухе, словно осиный рой. Мгновение спустя — под тактичное молчание Фрейзера — он снова взял себя в руки. Нет, они его не запугают, не лишат рассудка. Надо что-то делать. Свидетельством чему — эта мерзость. Мэллори мрачно склонился над жуткой полицейской фотографией.

— Здесь написано: “Продолжение следует”. Это угроза, мистер Фрейзер. Намек, что последуют аналогичные убийства. “Катастрофическая аутопсия” — это выражение отсылает к нашему научному спору. Можно подумать, что Радвик погиб из-за этого спора!

— Ученые воспринимают свои разногласия очень серьезно, — заметил Фрейзер.

— Если я верно вас понял, мои коллеги считают, что эти снимки разослал я, да? Что я, подобно беспринципным политикам, нанимаю убийц? Что я опасный маньяк, который похваляется убийством своих соперников?

Фрейзер молчал.

— Боже мой! — обреченно вздохнул Мэллори. — Ну и что же мне делать?

— Мое руководство предоставило мне в этой операции полную свободу действий, — официальным тоном объявил Фрейзер. — Мне придется просить вас, доктор Мэллори, довериться моему благоразумию.

— Но что мне делать с уроном, нанесенным моей репутации? Мне что, подходить к каждому человеку в этом здании и умолять его о прощении? И говорить… говорить ему, что я не какой-то там изверг?

— Правительство не допустит, чтобы видный ученый подвергался подобным издевательствам, — бесстрастно заверил его Фрейзер. — Не далее как завтра комиссар полиции сообщит Королевскому обществу, что вы стали жертвой злонамеренной клеветы и свободны от каких-либо подозрений по делу Радвика.

Мэллори потер подбородок.

— Вы думаете, это поможет?

— В случае необходимости мы сделаем публичное заявление для газет.

— А не может ли статься, что подобная огласка возбудит против меня еще большие подозрения?

— Доктор Мэллори, — вздохнул Фрейзер, — мое Бюро существует для раскрытия и уничтожения заговоров. У нас есть немалый опыт. У нас большие возможности. Неужели вы думаете, что мы не справимся с какой-то жалкой кучкой преступников? Мы схватим всех причастных к этому заговору, и рядовых исполнителей, и главарей, и сделаем это скорее, если вы, сэр, будете со мной откровенны и расскажете все, что вам известно.

Мэллори откинулся на спинку кресла.

— Как правило, мистер Фрейзер, я человек откровенный. И если бы эта история не была такой темной и скандальной…

— Положитесь на мой здравый смысл.

Мэллори взглянул на стеллажи красного дерева, на подшивки журналов, на переплетенные в кожу тома и огромные атласы. В воздухе библиотеки висел едкий запашок недоверия, подозрительности. Вчера, после уличной стычки, Дворец казался ему спасительным убежищем, теперь же здесь стало тесно и душно, как в крысиной норе.

— Здесь не место ее рассказывать, — пробормотал Мэллори.