Хасан покачал изящной головой. «Ты ничего не помнишь, ведь правда?»
– Ты подписал договор в Анкаре и нарушил его через год. Ты открыл свободный проезд в Старый город для евреев и христиан, а затем расстрелял их машины, когда они подъехали к пропускному пункту в Бет Шемеш. Ты называешь себя Ветром Бога, потому что не подчиняешься законам ни одной страны. И все же люди любят тебя. Они называют твоим именем свое оружие и бросаются в битвы, которые не могут выиграть. Зачем ты здесь?
Улыбка на лице Хасана делалась все шире. Нетерпение остальных арабов улеглось, словно Хасан положил руку на плечо каждого.
– Потому что ты здесь, Томас.
– А что ты здесь сделал? Захватил региональную электростанцию. Может, думаешь, тебе заплатят за то, что ты оставишь ее в рабочем состоянии? Или, может, они дадут тебе спокойно выйти отсюда – и сдержат свое слово, когда ты пригрозишь взорвать все это?
– Они ее сами мне предложили, – усмехнулся Хасан. – Бросили вызов. Это был такой лакомый кусочек, к тому же так небрежно охраняемый, – мог ли я устоять?
И все это – чтобы дать Америке пинка?
– Не только Америке – западной цивилизации в целом.
– А что плохого сделал тебе Запад?
– Ты в самом деле не помнишь этого, Томас?
– В этой стране полно людей, которые ненавидят твою идеологию, Хасан. Это беженцы из Палестины, Ирана, Ирака, Пакистана и Афганистана – все они приехали в эту страну, чтобы избежать твоих сетей террора. Они устали от древней кровавой вражды, которая привязывает человека к его племени, а его племя противопоставляет всему человечеству. У тебя нет здесь последователей.
– Слушайте – говорит Запад! – Хасан поднял руки ладонями наружу в издевательском восхищении. – Вы – интернационалисты и космополиты, потому что завоевали и покорили все другие нации, кроме своей собственной. Вы ставите разум и науку выше веры и смирения, потому что в гордыне своей полагаете, что сумели вычислить промысел Божий. Вы почитаете людские договоры, законы и обещания, потому что утеряли свою веру… Так ты не помнишь?
Гарден мог еще многое сказать, но какая-то умоляющая нотка в голосе Хасана заставила его сделать паузу. Он посмотрел на Сэнди, но она отвела глаза.
– Что я должен помнить?
– Ты прикасался к камням?
– К каким камням?
– К камням старика, которые ты забрал у Александры.
– Да, прикасался.
– Ну и?..
– Они… создают звуки, ноты. Как стеклянная гармоника – но может быть эти звуки у меня в голове.
– И все? Просто звуки? – Хасан казался разочарованным.
– А должно быть что-то еще?
Хасан посмотрел на Сэнди, затем на Итнайна. «Вы уверены, что это тот человек?»
– Он не может быть не тем, мой господин! – почти завопила Сэнди.
Итнайн кивал, и пот катился по его лицу.
Губы Хасана изогнулись в брезгливой гримасе, глаза презрительно сузились.
– Ты пойдешь с Хамадом, – сказал он, наконец, Итнайну. – Найдешь пульт управления. Начнешь снижать уровень энергии. Будем с ними торговаться.
– Да, мой господин, – Итнайн поклонился, собрал взглядом своих людей и бегом бросился выполнять команду.
– Мой господин Хасан… – начала Сэнди.
Вождь посмотрел на нее тяжелым взглядом.
– Возможно, мы потерпели неудачу, – продолжала она. – Да, мы не сумели привести этого человека в то состояние, которое тебе требовалось. Это моя вина, и я…
– Ну что еще? – рявкнул Хасан.
– Возможно, если снова обеспечить ему контакт с осколками камня…
– Да при чем тут камни-то эти? – спросил Гарден.
Не отводя убийственного взгляда от ее помертвевшего лица, Хасан протянул руку ладонью вверх. Она торопливо вытащила из кармана брюк пенал старика-тамплиера. Хасан взял его и открыл крышку. Шесть камней, шесть фрагментов музыкальной гаммы, покоились в своих серых поролоновых гнездах.
– Держите его! – крикнул Хасан своим людям.
Гардену тут же заломили руки, обхватили сзади за талию и колени.
Держа коробочку на вытянутой руке, словно там был яд, Хасан поднес ее к подбородку Гардена и прижал снизу так, что все фрагменты камня коснулись кожи.
Боль, такая же, как прежде, но слабее. И равный аккорд: ля, до-бемоль, ре-бемоль, что-то еще. И еще цветная карусель перед зажмуренными глазами: лоскутки пурпурного, голубого и желто-зеленого, другие краски, выпавшие из радуги. Что-то еще ввинчивалось в мозг: обрывки воспоминаний, измерения времени, скрещенные клинки на фоне неба, кавалерийский пистолет с восьмидюймовым дулом, шеренга зеленых мундиров с блестящими медными пуговицами, другие образы, слишком быстро мелькающие в голове.
Тому Гардену хотелось потерять сознание от боли, но он не мог.
Хасан отвел руку с камнями.
Гарден открыл глаза. Он смотрел прямо в черные, лишенные глубины глаза арабского вождя.
– Это не тот человек, – сказал Хасан почти с грустью.
– Мой господин, – вскрикнула Сэнди. – Давай попробуем…
– Нет, отрезал Хасан. – Мы слишком долго пробовали. Он – ничто. – И своим людям: «Уведите его и свяжите».
– Они не должны этого делать, – заметил АИ на дальнем конце кабеля. Собственно, он говорил сам с собой, забыв, что подключен к волоконно-оптической системе Элизы.
– Что делать? – спросила она. Двойник переключился в режим прослушивания. А может, он вообще исчез?
– Они изменяют пределы конверта, – сказал АИ. – Дают неверное сочетание кодов. Такого рода команды всегда должны сопровождаться правильной последовательностью кодов. Я остановил их.
– Это… хорошо?
– Это необходимо.
Элиза ждала, напряженно вслушиваясь.
– Ну нельзя же так делать! – снова пожаловался АИ тысячу миллисекунд спустя. – Она ведь разрушат целостность поля.
Двойник внезапно вышел из своего дремотного режима. «Сканируй людей!» – скомандовал он.
– Нет времени, я должен…
– Сканируй их!
– Нет значков. Не персонал. Не уполномочены.
– Один из них должен излучать следующий энергетический рисунок, – начал Двойник мягко, – примерно такой, – он начал развертывать последовательность чередующихся положительных и отрицательных чисел. Отрицательные содержали очертания элизиного Двойника.
– Сканирую… Есть один такой.
– Пометь его и отслеживай.
– Но неавторизованные команды!.. Магнитное поле теряет стабильность.
– Пусть действуют.
Гарден лежал там, где арабы оставили его: на боку, локти связаны сзади, колени и лодыжки тоже связаны, длинная петля охватывала запястья и лоб, оттягивая голову назад. Она находился в темном чулане, где-то далеко от реакторного зала.
Дверь у него за спиной открылась, пропуская полоску света и какую-то тень. Затем закрылась.
Он попытался повернуть голову и посмотреть, но это движение затянуло петлю на руках и причинило боль. Он расслабился и уронил голову на цементный пол.
Под потолком зажглась лампочка в проволочной сетке.
– Том?
– Сэнди.
– Мне тебя так жалко.
– Что он от меня хочет? При чем тут я?
– Ты этого так и не понял?
– Нет, и пропади оно пропадом, что бы это ни было!
Она опустилась перед ним на колени и низко наклонилась. Ее глаза изумленно округлились.
– Ты лжешь, Том Гарден. Ты всегда чувствовал в себе силу. Она – за пределами твоих лет, твоего тела. И ты это ясно ощущаешь, когда трогаешь камни. Ты не должен мне больше лгать.
– Только боль – вот, что я чувствую, когда трогаю их. Боль, музыка, цвет – и это все.
– А что же ты еще хочешь?
– То есть?
– Могущество – это всегда боль. И музыка, и цвет, разумеется. Но прежде всего боль. Вопрос только в том, знаешь ли ты, как пользоваться этой силой? Или нет? Или же ты просто скрываешь от нас свое знание?
Она поставила на пол небольшой кейс. Гарден рассматривал его, скосив глаза: кожаная папка, отделанная зеленым бархатом, наподобие футляра для драгоценностей. Внутри оказались квадратные конверты из вощеной бумаги, вроде тех, в которых хранятся коллекционные камни. Она вытащила два наугад, раскрыла, стараясь не дотрагиваться пальцами до содержимого – и высыпала на пол осколки того же красно-коричневого камня. Они начали подпрыгивать и приплясывать на грязном сером полу перед его глазами.
