Козодой скептически покачал головой:

– Девственницы, сбрасываемые в жерло вулкана, и все такое?

– Не совсем так, хотя это довольно древний способ. Вспомните ацтеков и майя. У них жертвами никогда не были девушки – эти культуры ориентированы на мужское начало. Вот самый сильный и красивый юноша – это другое дело. Но никого из нас в жертву не принесут, можете не беспокоиться. Если вы угодите к ним в лапы, с вас просто заживо сдерут кожу, вырвут сердце и другие органы, в которых сосредоточена мана чрага. Правда, вас могут счесть богами, но ненадолго. Древние гавайцы считали богами европейских исследователей только потому, что у них была белая кожа и другие черты лица. Но, естественно, когда один из них порезался или получил синяк, они изменили свое мнение и зарезали исследователей. Эти люди невежественны, но отнюдь не глупы.

Первые девять дежурств не принесли результата. Несколько раз им казалось, что на острове начинается какое-то движение – то ли по направлению к берегу, то ли, наоборот, к озеру, но, возможно, это была лишь игра воображения. Однако Ворон по-прежнему был уверен, что ожидание не напрасно: никто не станет строить такие сооружения, чтобы использовать их всего пару раз в год.

На десятую ночь настала очередь Ворона дежурить. После первой вахты он возненавидел это занятие и очень надеялся, что кому-нибудь повезет раньше, чем опять придет его очередь. В ту ночь разыгрался сильный шторм, и он всю ночь изо всех сил цеплялся за ветки, чтобы его не унесло в море. Но в этот раз ночь выдалась относительно тихая, если не считать обычного ветра. Сквозь редкие просветы в облаках мерцали звезды.

Через два с половиной часа после захода солнца наступила полная тьма, и в этой тьме началось какое-то движение.

Сначала он услышал их – странные, словно скользящие, прерывистые звуки.

Шуршание… Пауза… Шуршание… Пауза… Равномерные, ритмичные звуки. И производил их явно не один объект, а много, которые начинали движение и останавливались почти одновременно.

Вдоль дороги зажглись кувшины-светильники.

Ворон снял очки ночного видения, от которых теперь уже не было толку. По крайней мере эти существа сами себя освещают. Он ждал, изнывая от нетерпения, и наконец увидел их. В первую очередь его поразило то, о чем в принципе можно было догадаться заранее: они были того же темного, густо-красного цвета, что и планктон. Они жили в нем, ели его, умирали в нем. Они были внутри него, и он был у них внутри. Именно поэтому местных жителей было совершенно невозможно различить на поверхности воды.

Ниже пояса у них был широкий и плоский хвост, но ни волос, ни чешуи Ворон не увидел. Впрочем, и гладкая на вид кожа казалась грубее любой шкуры. Они с трудом перетаскивали свои тела через обломки камней и неровности почвы и, поглощенные этим занятием, не замечали ничего вокруг.

Конечностей у них было только две – толстые, на вид очень сильные, снабженные перепонками между пальцев, они выходили из туловища вбок и могли вращаться в суставах, как у ящерицы. В данный момент они использовались в качестве ног, но, несомненно, в принципе это были руки, и очень ловкие, судя по раскраске тотемов. Когда процессия достигала очередного сосуда с горючей смесью, кто-нибудь из ее участников останавливался и, опираясь на хвост, выпрямился гибким и сильным движением, а освободившимися руками доставал из глубокой кожистой складки на шее два непонятных предмета, ударял ими друг о друга и бросал в кувшин, отчего там моментально вспыхивало пламя.

На животе у обитателей этой планеты Ворон разглядел какие-то узоры. Поначалу он решил, что они естественного происхождения, но, приглядевшись, понял, что ошибался: узоры были слишком правильные, слишком сложные и слишком отличались у разных участников церемонии, чтобы служить неким дополнением к основной окраске. Скорее всего это был ритуальный орнамент или символ положения в обществе.

Лица местных жителей были поистине незабываемы. Толстые, как у пресмыкающихся, вместо носа – костистый выступ, широкий змеиный рот с острыми зубами и огромные, глубоко посаженные глаза. Глаза были желтыми, и в них, как в кошачьих, можно было увидеть собственное отражение. Лица были усеяны костяными пластинами, которые придавали им постоянное нелепое страдальческое выражение. Вместо ушей по обеим сторонам головы располагались крошечные отверстия, как у китообразных.

Ворон невольно поежился. Эти существа казались ожившим воплощением самых страшных кошмаров. Лучших стражей для самого важного кольца и представить нельзя.

Они, несомненно, переговаривались друг с другом сериями отрывистых горловых звуков – словно кто-то прокручивал запись голоса человека, пораженного инфарктом, – а когда они проходили прямо под деревом, Ворон услышал их тяжелое дыхание. Оно напоминало звуки, издаваемые паровым двигателем во время работы. Видимо, под водой они дышали с помощью жабр, а легкие у них, вероятно, были уже в рудиментарном состоянии.

Они были вооружены: несколько существ несли оружие в притороченных к туловищу чехлах, и Ворону стало неуютно при мысли, что они могут вдруг остановиться, вытащить оружие, встать вертикально, прицелиться и выстрелить. Он не сомневался, что они в состоянии это проделать очень быстро. Вдруг Ворону ужасно захотелось чихнуть, и лишь невероятным усилием воли он сдержался.

Наконец процессия вошла внутрь святилища, и Ворон позволил себе хлебнуть немного из фляги и слегка перевел дух. Дорога опустела.

Вся активная деятельность происходила в святилище, и Ворон с трудом поборол искушение включить летательный ранец и улететь прочь из этого ужасного места. И остановило его не то, что в темноте легко ошибиться в выборе направления. Его личные чувства не имели никакого значения: он должен выполнить свою задачу – наблюдать и ждать.

Примерно в полночь по местному времени на дороге показалась небольшая группа существ в сопровождении стражников. Руководитель процессии был огромен и выглядел раз в десять ужаснее, чем остальные. У него не было оружия, зато на нем было что-то вроде плаща, украшенного искусным орнаментом, а также множество золотых цепочек и других побрякушек. Скорее всего этот тип являлся представителем высших слоев общества на этой планете.

Члены его свиты тоже сильно различались между собой. Среди них попадались особи поменьше и более гладкие, чем другие. Их лица были мягче и не такие костистые, но все равно ужасные, на взгляд Ворона. Две костяные пластины, начинаясь от надбровных дуг, окружали голову и, соединяясь на затылке, переходили в широкий гребень, который к талии постепенно сужался.

Очевидно, это были прекрасные дамы, если, конечно, ваш идеал красоты – это игуана с хвостом дельфина. Ворон терялся в догадках, как они умудряются рожать детей и вскармливать их. Он очень старался, но не мог разглядеть среди костяных пластин и выступов ничего, мало-мальски напоминающего грудь.

Под протяжные звуки – видимо, местные песнопения – процессия приблизилась к святилищу. Когда вождь вошел внутрь, оттуда послышалась негромкая барабанная дробь и звуки горна. Ворон подумал, что его предположения о рудиментальных легких не совсем соответствуют истине. Женщины устремились в святилище вслед за вождем, чем Ворон был несказанно удивлен. Похоже, выводы Клейбена тоже оказались неверны: в тихоокеанских культурах женщинам запрещено даже наступать на следы предводителя, не говоря уже о том, чтобы входить в святилище.

Процессия скрылась в храме, но несколько воинов, остались снаружи. Они сидели среди пылающих кувшинов, похожие на каких-то змеиных богов. У них были копья и луки, и Ворон затаился, не имея ни малейшего желания испытать на себе их умение обращаться с оружием.

Хотя увидеть то, что происходит внутри, было невозможно, оставшиеся воины, несомненно, наслаждались. Они с явным восторгом прислушивались к нарастающей дроби барабанов, и Ворон даже на мгновение удивился, что не слышал этого шума раньше. Но он быстро сообразил, что этот остров далеко от лагеря, а густая растительность сильно приглушает все звуки.