Сперва я услышал непонятный звук – вроде бы что-то треснуло поблизости, но, скорее всего, то был легкий щелчок по стеклу наружных створок окна. Звук был слабый, цокающий, мгновенный. Он быстро замер и не желал повторяться, что меня озадачило. То была как бы "проба пера", скрипнувшего по еще не обкатанному листу бумаги, приготовленному автором-новичком для обстоятельного письма. "Зачинатель действия", видимо, пытался настроиться на написание серьезного романа-детектива. Уж слишком много тайны навивал столь ранний час – а было сейчас где-то около пяти утра!..

Звук щелчка по стеклу повторился примерно через две – три минуты. Только тогда я и решил оторвать зад от стула, встать из-за письменного стола, переключить зрение с экрана компьютера на тяжелые оконные шторы, отделяющие мою "берлогу" и мой образ мысли от внешнего и, скорее всего, чуждого мне, агрессивного мира …

Я ждал нового появления звука для того, чтобы определить – собственно какое из двух окон в моей комнате "насилуют внешние факторы"? Щелчок не заставил себя долго ждать: вот он легкий удар маленьким камешком по правому от меня окну…

"Врага" надо было ловить в момент совершения агрессивной акции также решительно, как ловят воришку "на кармане". Я подскочил к правому окошку, сместил глухую штору в виде маленькой амбразурки и выставил свою природную бинокулярную систему обзора как можно ближе к стеклу…

Было начало апреля: весна несколько "загуляла", припозднилась, никак не желая расцеплять тесные узы однополой любви с уходящей зимой. Но ее подгонял ударами сапога в спину и несколько ниже суровый и неумолимый хронометр матери-природы. Внутренняя рама окна уже была мною распахнута примерно неделю тому назад. Городское начальство – сплошь состоящее из придурков и казнокрадов – истязало сограждан жаром от разгоряченных батарей центрального отопления, словно спеша побыстрее и побольше сжечь газа, поступающего в котельные города. Начальство усердствует для видимости: необходимо оправдать большие коммунальные поборы с населения. Часть из них – слегка прикрытая, другая – вовсе нагая взятка классу расторопных бюрократов. Все уже привыкли к тому, что на местном уровне обычно совершеннолетние дети и жены "великих администраторов" втягивались в орбиту решения государственных задач. Случай с нашим городом был типичным: сын помогал отцу править бал в теплоснабжении квартир горожан. Злые языки судачили: "второй срок губернаторства обнажает аппетиты, теперь "семье" терять нечего". По известной российской тупой наглости, дельцы, вошедшие во власть, гнали все коммунальные поборы транзитом через выгодные подряды себе и камарилье в карман. Говорят, что верховная власть страны уже пыталась "поправить" нашего губера. Но он "ломал Ваньку": словно наивный русский увалень, мелко дрожа конечностями, всю вину валил на супругу. Кто же не знает, как неукротима может быть женщина, вошедшая в раж, основательно взнуздавшая собственного мужа и его верную камарилью… Сколько еще поколений "государственных деятелей" придется с треском снимать с работы пока не будет выведена особая порода "слуг народа", ценящих больше "честь", чем "бесчестный гешефт"

Жилой фонд ветшал и разрушался на глазах, дороги превратились в "кроссовые трассы" для проверки выносливости вездеходов, но главный бюрократ города настойчиво мостил Невский проспект копеечными камешками, обходившимися "де-факто" бюджету почти по цене золотых слитков. В подобных работах отсутствуют сложные технологии, не требуется уникальной техники и материалов – вали песок, щебень, а сверху накрывай подделкой под дорогостоящий гранит. Ударный инструмент здесь – простая совковая лопата, клещи-зацеп, трамбующий агрегат или ручная "баба". Справляются с такой нехитрой работой несколько не очень трезвых мужиков, не имеющих серьезной квалификации, полагающихся на простой глазомер. Работы ведутся и зимой, когда набавляется "зимнее удорожание", издержки, связанные с разогревом почвы. Потом летом камни откажутся лежать ровно, но их поправят, списав деньги вновь на "ремонт мостовых". Главная хитрость заключается в том, что "процентовки" подрядчик выставляет бюджету, не стесняясь "американского аппетита" – все увеличится троекратно, пятикратно, десятикратно… Навар сам – минуя печь – течет в карман! Только подставляй его! Можно приписать использование любой техники, ювелирную нивелировку, выравнивание и прочее по самой грандиозной программе – никто вас и проверять не собирается, потому что "рука руку моет"…

А попробуйте вы поковыряться с восстановлением "мелочевки", разрушающей жилой фонд, – хотя бы починить все водосточные трубы, карнизы, отвесы, а если присовокупить к тому "лепнину" фасадов, внутреннюю отделку парадных, отопительную систему, горячее и холодное водоснабжение, канализацию. Для таких работ потребуется разнообразная техника, квалифицированные сварщики, сантехники, жестянщики, штукатуры, маляры. В отдельных случаях и жильцов придется расселять на маневренную площадь, а она-то уже давно вся "распродана", "проторгована"… При таком раскладе в карман положишь лишь малую толику!..

Однако, с какой стати я растявкался, как старый кобель на луну… В нашей стране возрождается капитализм, и сейчас разворачивается стадия создания первичного частного капитала – чему же тогда удивляться!.. Все движется почти что законным путем… Мысль-туча даже не проплыла, а прошмыгнула, как ловкий конокрад, успевший вскочить на спину резвому, быстроногому жеребцу-фантазии…

Я приник к стеклу первой рамы, расплющив нос и лоб, превратив себя в поросенка: там внизу, с высоты приземленного второго этажа моего дома было нетрудно различить одинокую фигуру моего давнего и самого закадычного друга – Олега Верещагина. Крыло здания на Гороховой с моей квартиркой размещалось в небольшом дворе, втугую забитом автомобилями "новых буржуев". Олег смирно стоял между лимузинами, задрав вверх голову, прицеливаясь очередным камушком в мое оконце…

Неожиданно заверещала сигнализация ближайшего от Олега автомобиля. Я распахнул первую раму и свесился через подоконник, известным жестом, требовательным кивком головы, давая понять моему другану, что нечерта торчать внизу, колотить в окно камнями, а надо, как все нормальные люди, быстро подниматься наверх. Боковым зрением я заметил мелькнувший слева в дальнем окне третьего этажа женский силуэт. Потому, что женский силуэт не застопорил моего внимания – у меня даже не зашевелилось никакого хотения, – я понял, что наблюдает за нами явная старуха, товарный вид которой и слова-то доброго не стоит!..

Олег оказался растяпой: он стучал в мое окно только потому, что забыл шифр кодового замка на железной двери парадной. Я не стал оглашать двор выкриками номера кода, а вернулся к письменному столу, написал известное число на бумажке, дополнил его универсальным матерным словом, содержащим исчерпывающее определение, и сбросил послание из окна вниз…

Как водится у чудаков на букву "М", Верещагин не поймал на лету бумажку, поскольку находился в состоянии, подобном психологическому ступору. Теперь он стал корячиться между машин, заглядывать им под днище, отыскивая "шифрограмму". Женский силуэт между тем внимательно наблюдал за его упражнениями…

Я чувствовал, что Верещагин еще долго будет "выступать" там внизу, но принимать участие в таком аттракционе мне не хотелось: он и так достаточно отвлек меня от работы. Время близилось к пяти тридцати утра – самое плодотворное время для разумного писателя, следующего взвешенным нормам гигиены умственного труда. Мне всегда лучше работалось над рукописью именно в утренние часы. Чтобы не терять времени, я вернулся к компьютеру, решив хоть немного продлить магию работы над текстом – и время полетело в сторону Бесконечности…