— Мэтт, — произнесла Эйнем с чуть натянутой улыбкой, — познакомься, это Леонид, мой муж. Леон, а вот и Аметил.

Он посмотрел на меня тяжелым, давящим взглядом. Неторопливо выключил ролик, медленно поднялся. Он был похож на постаревшего Геракла. Погрузневшего, уставшего, так и не попавшего на Олимп. Некогда мощные плечи опустились, живот заметно выступал над ремнем брюк. Но пожатие его широкой ладони было таким крепким, словно он намеревался сломать все кости в моей руке. Впрочем, я не уступил ему в силе, и несколько мгновений между нами шла безмолвная борьба, кто — кого. Он сдался первым. Снова опустился в кресло, буркнув:

— Рад знакомству.

В столовую вошла Ирис с большим блюдом, наполненным запеченными зелеными мидиями. Улыбнулась мне. Эта девушка напоминала мне Хэл своим ярким интересом, не ко мне персонально, конечно, ей было нужно пообщаться с коллегой матери. Похоже, в этом доме темы, связанные со снами и сновидящими, старательно обходятся или вообще под запретом…

Праздничный обед шел совсем не празднично. Эйнем пыталась развеять мрачное молчание, рассказывая что-то о погоде в это время года, о поездке к морю. Я бодро отвечал ей, в свою очередь расспрашивая о жизни на Лигурийском побережье. Так что за столом звучали только наши два преувеличенно жизнерадостных голоса.

Ирис, сидящая напротив, почти не притрагиваясь к еде, нетерпеливо перебирала край салфетки, катая хлебные шарики и бесцельно передвигая свой бокал. И не нужно было быть провидцем, чтобы понять: ей до смерти хотелось поговорить со мной.

Барбара молча ела, время от времени поднимаясь, чтобы забрать пустые блюда и принести новые с кухни.

Леонид мрачно подливал в свой бокал вино из пузатого кувшина и старался не смотреть на меня.

— Не любите сновидящих? — наконец спросил я прямо, устав играть роль доброжелательного, вежливого, скромного гостя.

— Ваши услуги излишне дорого обходятся.

— Конечно. Поэтому мы не лечим насморк. — Я повернул голову к Эйнем, но она не ответила на мою улыбку, продолжая глядеть в тарелку. Зато ее младшая дочь замерла, жадно ловя каждое мое слово, и я произнес, обращаясь уже к ней: — Мы лечим гораздо более серьезные заболевания и помогаем людям решать сложные проблемы.

— Вы их не решаете, а создаете, — заявил Леонид упрямо, и я понял, что человеку нужно дать высказаться. Слишком долго он копил обиду, раздражение, ярость.

— Неужели?

— Посмотрите на нее. — Он указал на Эйни, сидящую рядом.

Я взглянул на юную, цветущую, хотя и немного напряженную девушку.

— По-моему, она прекрасно выглядит.

— Да, как ее младшая дочь!

— Вы считаете это ненормальным? Генную модификацию пока еще никто не отменял…

Судя по его еще сильнее насупленному лицу, эта тема тоже была из ряда нежелательных.

— Подобная процедура непомерно дорогостояща.

— Но доступна для людей с выдающимися способностями, действительно ценных для общества, таких как ученые, люди искусства или целители, как ваша жена, — ответил я примирительно, но Леонид меня не слышал, погружаясь в воспоминания о перенесенных тяготах.

— Я говорил, что ей пора остановиться, — произнес он глухо, глядя на меня исподлобья и словно не видя. — Я предупреждал, что все ее сновидческие фокусы плохо закончатся. Я показывал ей статистику о количестве эпиосов, погибших во сне, но кого интересовало мое мнение?! Только и слышал — «этот последний», «еще один, и все», «ну самый-самый последний». Все денег пыталась заработать на вечную молодость.

— Вы знали, с кем живете, — ответил я, глядя на Эйнем, в глазах которой заплясали гневные огоньки. — Никто из нас не может остановиться. И дело не в деньгах и не в молодости.

Вряд ли я смогу объяснить ему, что такое сон для нас, если уж самой Эйни это не удалось за столько лет. Чистая энергия свободного разума, не ограниченного никакими законами, безграничная власть творца и железная, несгибаемая потребность помогать людям.

— Она пропадала где-то больше пятнадцати лет. Мы жили без нее. Ее дочери выросли, не зная ее.

Его голос звучал все громче и громче, наполняясь давней обидой, которую он никак не мог пережить. Я тоже заговорил резче:

— Она лежала с разбитой головой, периодически сознание возвращалось к ней, вместе с невыносимой болью. Запертая в своем мире как в гробу. И никто не слышал ее, кроме дочери. — Я посмотрел на Ирис, с тревогой наблюдающей за разгорающимся спором. — Я не знаю, как тебе удалось вытащить ее, но это достойно звания сновидящей. Тебе надо учиться.

Они обе взглянули на меня с одинаковой жаркой благодарностью, Леонид стукнул бокалом об стол.

— Она не будет сновидящей!

— У нее уникальный дар, который необходимо развивать.

— Повторяю еще раз. — Лицо мужчины побагровело. — Она не будет сновидящей. Хватит!

Он поднялся из-за стола, показывая, что разговор окончен, и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Барбара, мрачно промолчавшая весь обед, начала собирать посуду со стола и ушла, нагруженная стопкой тарелок.

— Тебе нужна постоянная практика, — продолжил я, слыша в своем голосе все тот же резкий, непререкаемый тон.

— Я хочу учиться, — страстно прошептала Ирис, подаваясь вперед, ближе ко мне, и оглянулась на выход из столовой, откуда в любой момент могли появиться строгая сестра или отец.

— Эйнем великолепная целительница. Она могла бы помочь тебе.

— Это одна из причин, по которым я позвала тебя. — Моя коллега поднялась и сделала приглашающий жест в сторону балкона. — Пойдем, подышим воздухом.

Мы вышли, задвинув за собой стеклянную дверь. Свежий и теплый ветер с моря тут же начал трепать наши волосы и края платьев девушек. Солнечные лучи широкой дорогой пролегли от горизонта до самого берега.

— Мэтт, я хотела просить тебя стать учителем Ирис.

Нечто подобное я подозревал.

— Не могу, к сожалению, — ответил я, тут же заметив огорчение на лице девушки. — У меня уже есть воспитанница. И я едва справляюсь с ней.

— Правда? — Эйнем удивленно приподняла золотистые брови. — И кто она?

— Всего понемногу, — сказал я уклончиво, опираясь о перила балкона. — Основной дар пока не выявлен полностью. Но не аонида точно.

— Жаль, — обронила целительница, и я увидел, что она действительно расстроена.

— Учи ее сама.

Эйни с легким сомнением посмотрела на дочь, словно решая, стоит ли той присутствовать при дальнейшем разговоре.

— Ирис, помоги Барбе. Мне нужно побеседовать с Мэттом.

Та попыталась было протестовать, но целительница произнесла с легким нажимом:

— Пожалуйста.

И девушка неохотно подчинилась. Нарочито медленно открыла дверь, вышла и не спеша, задвинула, словно в надежде, что мать передумает.

Но Эйнем молчала до тех пор, пока она не ушла из комнаты, и только тогда повернулась ко мне.

— Что-то происходит, Мэтт. Со мной. Вокруг меня.

— Ты провела почти двадцать лет в мире сна. Конечно, тебе трудно адаптироваться. К тому же твоим близким тяжело. Тебя не было в их жизни, они привыкли считать тебя мертвой. Твой муж винит себя в том, что не остановил тебя вовремя. И тебя в том, что ты не остановилась сама…

— Да, конечно. — Она снова смотрела мимо меня, как будто слушая и не слыша. Я уже видел в ее глазах это отсутствующее выражение, а в голосе слышал равнодушие. — Сколько времени ты проводил в мире снов, не выходя в реальность? Самый долгий срок?

— Месяц.

Эйни удивленно моргнула, возвращаясь из своей отрешенной задумчивости.

— Но ты контролировал его?

— Да.

— А я сама была частью сна… фрагментом этого прекрасного, безумного мира. — Сновидящая понизила голос, точно опасаясь, что ее может услышать кто-то кроме меня и ветра. — Он был частью меня. Мне все время кажется, что я продолжаю нести его в себе.

— Мы все несем часть этого мира. И я, и ты, и Клио, и Геспер, и десятки других подобных нам.

Она покачала головой.

— Я распространяю его вокруг. Он вырывается в реальность.