Уснуть Рафи не смог. Он лежал одетый, с открытыми глазами, заложив руки за голову, прислушиваясь к звукам, доносившимся с ночной улицы. Откуда-то слышался веселый смех и нестройное пение, под окном протопал патруль, следивший за порядком в городе во время фиесты, спустя какое-то время по булыжной мостовой простукали туфельки запоздалой красавицы…

Рафи подумал, что, если бы не его слепота, он и сам мог бы сейчас смеяться где-нибудь, выпив хорошего вина, петь песни, бродить по ночному городу с красоткой, уговаривая ее не спешить домой. Да что там, он мог бы просто лежать на теплой земле и смотреть на звезды… Но вместо всего этого — узкая жесткая кровать, одиночество и темнота. И даже стань он самым знаменитым матадором, ничего не изменится. Он также будет одинок в своей тьме. Не лучше ли иметь эти простые радости жизни, чем стать легендой, ожившим памятником самому себе? Что ему с того, что его имя будут помнить через несколько десятков лет? Годы своей жизни, единственной и такой короткой, он проведет, не изведав и сотой доли того, что знает обычный человек.

Нет, шут неправ. Нельзя жертвовать жизнью ради посмертной памяти о себе. Во всяком случае, не так, не из-за стремления к пустой славе. Слава — это такая же мелкая разменная монета, как богатство. Радоваться этому можно, но стремиться, принося в жертву самого себя, — нет.

Рафи больше не хотел быть легендой. Он хотел видеть звездное небо. И чувствовать тепло Вероники рядом и запах жимолости…

Словно в ответ на его мысли, в дверь тихо постучали.

Рафи приподнялся на локте.

— Это ты, Вероника?

Дверь открылась. Девушка, воровато оглянувшись, скользнула в темную комнату и прикрыла дверь.

— Если отец узнает… Тебе не поздоровится, — хихикнула она и присела рядом с Рафи.

— Я думал о тебе, — сказал юноша.

— Да? И что же ты думал? Надеюсь, только хорошее?

— Ну… — Рафи было очень трудно. Он никогда не говорил на подобные темы с девушками. — Я думал, что было бы хорошо видеть и быть с тобой. Понимаешь? Быть вместе… Ну… Как это сказать?..

Рафи мучительно краснел и заикался. Найти нужные слова оказалось очень непросто. Он даже не ожидал, что это будет так трудно.

— Я понимаю, Рафи, — тихо ответила Вероника. — Но… Как бы… В общем, давай просто будем друзьями, как раньше. Слишком поздно что-либо менять. Я долго ждала, когда ты, наконец, поймешь… Но ты не хотел… А сейчас уже поздно…

— Почему?

— Я полюбила Мигеля, — сказала Вероника.

Рафи показалось, что в него на всей скорости врезался торо. Хотя он и предполагал нечто подобное, услышать это от самой Вероники оказалось почти что неожиданностью.

Удар был настолько сокрушительным, что Рафи потерял дар речи.

— Поэтому я и пришла к тебе. Хочу попросить, чтобы ты не заставлял его нарушать слово. Ну, я про того человека. Он тебе говорил, что, если нарушит клятву, его жизнь будет в опасности?

Рафи машинально кивнул. Он плохо понимал, что она говорит. Просто уловил вопросительную интонацию.

— Я не хочу, чтобы с ним случилось что-нибудь плохое. Прошу тебя, не спрашивай его ни о чем. Пожалуйста…

— А как же я? — Рафи с трудом разлепил пересохшие губы.

— Не знаю, — пожала плечами Вероника. — Мне очень жаль, но я не знаю, как быть тебе… Может быть, ты встретишь кого-нибудь другого, кто знает о том человеке… Может, найдешь его сам…

— Я не об этом… Как же я буду без тебя?

— Почему без меня? Я ведь не ухожу из цирка. И Мигель отправляется с нами… Отец не очень хотел брать его, но тот пообещал, что будет делать то, что нравится зрителям… Так что мы будем путешествовать вместе. Дружба останется дружбой…

— Я не хочу быть твоим другом. Вероника! Я хочу… Я хочу…

— Нет, — Вероника мягко накрыла руку Рафи ладонью. — Не надо. Слишком поздно… Да и ни к чему это.

— Но…

— Нет, — уже твердо ответила девушка. — Не делай того, о чем потом будет стыдно вспоминать. Ты же мужчина. Как ты можешь выпрашивать у женщины взаимность?

— Я не выпрашиваю, — тихо сказал Рафи.

Вероника была права, он вел себя недостойно. Но как же тяжело было сейчас оставаться спокойным… Ему хотелось кричать, плакать, умолять… Но этого он себе позволить не мог. Оставалось лишь дождаться, когда она уйдет. Потом можно будет дать волю чувствам. Но только когда он останется один. Один. На глаза Рафи набежали слезы. Он отвернулся, надеясь, что в темноте Вероника ничего не заметила.

— Ты права. Слишком поздно. Надеюсь, ты будешь счастлива с Мигелем, — произнося это, юноша изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал. Кажется, получилось неплохо. Во всяком случае, Вероника облегченно вздохнула.

— Но мы ведь останемся друзьями?.. То есть… Ты не обижаешься?

— Нет.

— Вот и хороша Грустно, когда теряешь друга.

— Даже очень, — горько ответил Рафи.

— Ну ладно… Мне пора— Завтра ты придешь на выступление Мигеля?

— Не знаю…

— Ты же обещал.

— Тогда приду.

— Пойдем вместе?

— Хорошо.

— И ты не будешь ни о чем его спрашивать?

— Не буду, — сказал Рафи. Сейчас он был готов согласиться с чем угодно. Лишь бы скорее остаться одному. Он не был уверен, что сможет вытерпеть долго.

Наконец Вероника встала.

— Ну, спокойной ночи, матадор?

— Спокойной ночи.

Вероника постояла еще немного, словно хотела что-то сказать. Но потом передумала и быстро вышла из комнаты.

Когда дверь за ней закрылась, Рафи упал лицом в подушку.

Он пролежал неподвижно несколько часов. Со стороны могло показаться, что он умер.

Когда небо на востоке едва заметно посветлело, юноша оторвал лицо от подушки. Если бы кто-то увидел его в этот момент, он бы ужаснулся. Это не было лицо человека— Это была жуткая маска мертвеца, с пустыми, невидящими глазами.

Рафи заходил по комнате, натыкаясь на мебель. Он собрал все вещи, которые были здесь, в один узел. Узел получился совсем небольшим. Большая часть пожитков лежала в фургоне. Стараясь ступать как можно осторожнее, Рафи спустился вниз и вышел на задний двор. С трудом, потеряв немало времени, он нашел свой фургон и забрался внутрь. Чтобы собрать все нужное, ему потребовалось еще полчаса. Он торопился. Скоро должны были проснуться люди. Ему не хотелось, чтобы кто-то из цирка увидел, как он собирается.

Ему повезло. Он успел до того, как прислуга гостиницы продрала глаза.

Если бы дело было в деревне, уже весь двор был бы заполнен людьми. Но в городах встают куда позже. Поэтому никто не заметил молодого человека в дорожном плаще, с котомкой за плечами и посохом в руке, который в утренних сумерках выскользнул за ворота гостиницы.

Оказавшись на улице, Рафи глубоко вздохнул, помедлил несколько мгновений, потом удобнее пристроил на плечах лямки котомки и зашагал к окраине города.

В тишине спящего города постукивание посоха по булыжникам мостовой звучало тоскливо и призрачно.