Свободное время Рафи проводил либо в беседах с Мигелем, либо тренируясь в каком-нибудь скрытом от любопытных глаз месте. Он по-прежнему не любил, когда на него смотрели вне арены. Однажды Мигель попробовал притаиться, чтобы понаблюдать за тренировкой матадора, но Рафи без труда почувствовал его присутствие и сказал, что, если поймает его еще раз за этим занятием, ни о каком обучении тот может больше не думать. Сказано это было тихо и очень вежливо, но Мигель уловил в этом спокойствии такую подавленную ярость, что ретировался, даже не извинившись. После этого он даже не пытался делать что-то без разрешения Рафи.

Сказалось изменение статуса и на жизненных условиях Рафи. Ему как учителю отвели небольшую комнату во флигеле дома. Обедал он теперь не с остальными работниками, а за хозяйским столом. И вообще, пожаловаться на жизнь никак не мог. Даже в цирке, когда он был на вершине славы, к нему не относились с таким уважением.

Это было приятно, но не больше. Рафи все равно не собирался задерживаться на ферме дольше, чем это будет нужно, чтобы полностью погасить свой долг. И всеми силами старался приблизить этот день.

Когда он счел, что уже достаточно хорошо изучил Мигеля, у них состоялся первый разговор, касающийся непосредственно корриды. Конечно, они и раньше говорили об этом, но Рафи старался отделываться ничего не значащими словами и замечаниями. Теперь же, по его мнению, настало время поговорить об этом всерьез— В этом ему помог сам Мигель, который и начал этот разговор.

Они сидели на крыльце дома, наслаждаясь погожим днем.

— Когда ты начнешь учить меня? — спросил Мигель. — Уже столько времени прошло… Отец сказал, что ты покажешь мне хотя бы основные приемы. А ты только отшучиваешься… Ты считаешь, что из меня не выйдет хорошего тореро?

— Выйдет из тебя матадор или нет, может показать только бык. Я не знаю, Мигель. Знаешь, когда я был мальчишкой, один человек сказал мне, что научить чему-то нельзя. Можно только научиться…

— Я не понимаю.

— Если ты чего-то очень хочешь, тебе вовсе не обязательно искать того, кто тебе поможет этого добиться. Надо действовать самому. Тебе уже пятнадцать… Я убил своего первого быка, когда был на три года моложе, чем ты сейчас. Убил, хотя меня никто не учил это делать.

— Хочешь сказать, что я должен попросить у отца быка и сразиться с ним?

Рафи промолчал. Он и сам не знал, к чему сказал Мигелю все это. Это его озадачило. Учитель должен знать ответы на все вопросы. Или уметь их быстро находить. У него же самого вопросов было куда больше, чем ответов. Рафи начал сомневаться в том, что справится со своей задачей. Конечно, можно было поступить проще — просто показать парню несколько пасе да рассказать пару хитростей. Но он понимал, что это будет предательством по отношению к Мигелю, да и к его отцу тоже. Его самого предавали — это было, но сам он предавать не хотел. Поэтому, прежде чем ответить Мигелю, он долго молчал, обдумывая свой ответ.

— Нет, — сказал он наконец. — Тебе не нужно убивать быка. Просто я хочу, чтобы ты знал: все, что я тебе покажу, не будет стоить и песеты, пока ты не выйдешь один на один с быком. Только он сможет чему-то тебя научить. Я же могу лишь подготовить тебя к твоему первому уроку. И еще… Твой старший брат… Только ты не обижайся, хорошо? Твой старший брат поступил так, как человек, действительно желающий добиться своего, понимаешь? Я не призываю тебя убегать из дома… Просто хочу, чтобы ты понял разницу между «учить» и «учиться». Я уверен, что он стал хорошим матадором.

— Мой старший брат, — усмехнулся Мигель, — думал только о себе. Ему было наплевать на отца… Я так поступать не хочу. Мечта мечтой, но есть еще такая вещь, как долг.

— Я согласен. Но речь не о том, что хорошо, а что плохо. Как нужно поступать, а как лучше не делать… Пойми, я говорю лишь о различии между действиями человека, который учится сам, и действиями того, кто хочет, чтобы его научили. Твой брат учился сам. Не дожидаясь учителя… Кстати, как его зовут?

— Кого?

— Твоего старшего брата?

— Так же, как и меня, — Мигель. Нас так назвали в честь деда. У нас в роду все Мигели и Мануэли. Если у меня будут сыновья, я их назову в честь их деда. Так принято у нас в…

— Подожди, — оборвал его Рафи. — Твой старший брат — Мигель?

— Ну да. Что в этом особенного? Имя как имя… Почему ты побледнел? Ты его знаешь?

— Я знавал матадора, которого зовут именно так. Но не уверен, что это твой брат… Да нет, конечно же, не он. Сколько твоему брату сейчас должно быть лет?

— Наверное, около тридцати… Он ушел, еще когда я был маленьким Плохо его помню. Он был очень веселым. Вот единственное, что мне запомнилось. Всегда шутил…

Рафи потер виски. Нет, не может быть… Он просто не верил в такие совпадения. Хотя разум говорил ему, что очень многое сходится. Если это и простое совпадение, то оно чертовски смахивает на чудо. Рафи попытался вспомнить, говорил ли когда-нибудь Мигель, что у него есть младший брат. Нет, кажется, не говорил. Впрочем, он вообще избегал разговоров о своей семье и своем прошлом. Так что это ничего не значит. Или значит?

— Но что мы все о моем брате? — сказал Мигель. — Я не хочу поступать с отцом, как он. И точка. Ты будешь учить меня?

— Буду, — ответил Рафи. — Принеси-ка мою мулету.

С этого дня Рафи начал обучать Мигеля искусству матадора, рассудив, что трудности учения подействуют куда лучше, чем всякие рассказы об ужасах корриды.

Каждое утро на рассвете он поднимал Мигеля, и они отправлялись на задний двор, где матадор снова и снова заставлял своего ученика выполнять одни и те же движения. Как когда-то давным-давно его самого заставлял это делать его учитель.

Мигель был послушным учеником. Но Рафи чувствовал, что ему не хватает самого главного — страсти. Мигель прилежно выполнял все указания, стараясь, чтобы каждое движение было безупречным, но делал это так, словно зазубривает скучный урок.

Время от времени дон Мануэль интересовался успехами сына. Но Рафи каждый раз лишь качал головой. Он уже понял, что из Мигеля вряд ли выйдет хороший тореро. Но чтобы юноша сам понял это, ему нужно было хоть раз выйти против настоящего быка. А это был смертельный риск. И Рафи это знал— Как знал и то, что упорство ученика может не иссякнуть и через десять лет.

Однажды, когда они отдыхали после очередного занятия, Рафи спросил:

— Мигель, а ты можешь мне сказать, почему ты захотел стать матадором?

— Ну… Это ведь так красиво…

— Да? А ты когда-нибудь видел, как из распоротого живота вываливаются кишки? И пока матадора несут с арены, кому-нибудь приходится идти рядом и нести их в руках. Скользкий сизый комок кишок в руках позеленевшего от впечатлений человека. Вот что такое коррида, Мигель. А еще блохи, ползающие в редкой шерсти на брюхе убитого быка. Они копошатся там, как муравьи в муравейнике…

— Зачем ты мне это говоришь? Думаешь, меня это испугает?

— Нет. Я хочу, чтобы ты понял еще одну вещь. Только когда смотришь со стороны, у тебя есть шанс увидеть красоту. Когда подходишь поближе, от красоты не остается и следа. Если ты ищешь в корриде красоту — лучше наблюдай за боем, с трибуны.

— Хорошо. А почему ты стал матадором?

— А вот этого я тебе сказать не могу.

— Почему?

— Потому что настоящую любовь и настоящую страсть нельзя объяснить словами. Это можно лишь чувствовать.

— Но я чувствую…

— Не думаю. Если бы у тебя все было всерьез, ты бы пожал плечами в ответ на мой вопрос. И это был бы самый лучший ответ.

— Напрасно ты так говоришь…

— Мы сделаем вот что, — решился вдруг Рафи. — Завтра ты выйдешь против быка, Я рассказал тебе все, что знал. Пришла пора тебе самому поучиться у торо. Он куда лучший учитель, чем я.

— Здорово! — воскликнул Мигель.

Рафи уловил в этом радостном возгласе фальшивую нотку, но говорить ничего не стал. Как ни странно, слова гораздо чаще бывают бесполезны, чем думают люди.

— Но… Это будет новильо? — осторожно спросил Мигель.