Он видел отца стоящим в одном из внутренних двориков Города в горах. Отец глядел в один из фонтанов и разговаривал наполовину с самим собой. Сверкающая вода бежала по разноцветным горным камням. Затем картинка потускнела, смытая очередным стремительным приступом ярости, и он снова оказался лицом к лицу с девушкой, которую встретил перед домом Чужака. Она-то тут при чем?

Корлат нахмурился, и перед ним снова возникли уши и черная грива его коня. Он поднял глаза. До лагеря еще долгий путь. Почему-то ему не хотелось спать слишком близко к Чужакам. Не то чтобы он подозревал умышленное предательство, но воздух над поселком островитян навевал горцам дурные сны.

Гнев снова ударил его, как шпорой. Корлат поморщился. Дар, демоны его забери, жил собственной жизнью. Какой непостижимой вещи он хочет от него на этот раз? Теперь-то он уже знал, что специфические особенности королей и других людей, в чьей крови келар присутствовал в изрядном количестве, больше тревожили самих его носителей-жертв, нежели их друзей и подданных. И толку от этой тревоги было не много. Королю не пристало объяснять свои непостижимые действия банальной неспособностью совладать с собой.

Гнев обладал определенной структурой. Иногда Корлат ее понимал. Стиснув зубы, подождал немного и снова увидел девушку. И на сей раз смотрел на нее, пока она не исчезла.

Всего несколько минут назад он впервые увидел ее у подножия лестницы и удивился, что вообще смотрит на нее. Он знал, как действует его взгляд, когда он в ярости, и старался следить, на кого смотрит и как долго. Но эта девушка, к несчастью для нее, привлекла его внимание, и он смотрел на нее дольше, чем собирался.

Она была высокая, почти как большинство мужчин, выделяясь ростом даже среди Чужаков. Волосы желтые, цвета солнца на песке, и почти такие же яркие. Его народ, горцы, обычно уступал Чужакам в росте и имел темную кожу и волосы. Но не ее рост или цвет волос удержали его дольше первого внезапного проблеска внимания. И не ее красота. В этом лице и длиннокостном теле было слишком много силы, чтобы назвать их красивыми. Может, ее спокойствие? Или сдержанная прямота? В том, как она встретила его взгляд, было больше мысли, чем завороженности и страха, коих он привык ожидать, задерживая на ком-то взор слишком долго – даже когда его келар спал. Да, подумал он внезапно, сдержанная прямота, которой научился он сам, прекрасно зная, что может случиться, если он расслабится. Но это чушь. Она из Чужаков. Среди его собственного народа по-прежнему встречались неуправляемые мутации, когда несколько капель королевской крови спустя множество поколений вдруг взрывались полным келаром в жилах отпрыска какого-нибудь тихого семейства. Но Чужаков хотя бы с каплей Дара не бывало.

Размышления увели Корлата достаточно далеко от средоточия ярости, и он начал понемногу приходить в себя. Пальцы разжались, их щекотала черная грива. Он посмотрел вперед. Лагерь, пока невидимый, находился совсем близко. Участок плоской однообразной пустыни на самом деле представлял собой небольшую возвышенность, достаточное прикрытие от песка и ветра, способное приютить крохотный источник сладкой воды, пятнышко травы и низкого кустарника.

Пока король глядел на свою пустыню, почти спокойный или хотя бы нащупавший путь к успокоению, келар внезапно подсунул ему красное глупое лицо сэра Чарльза, встревоженно блеющего: «Уважаемый сэр… гм… ваше величество», – и объясняющего, почему он не станет помогать горцам. Картинку сунули ему под нос, и он резко втянул воздух через стиснутые зубы. Завладев вниманием хозяина, упрямый келар резко убрал сэра Чарльза и снова показал ему девушку.

«Да при чем тут она?» – безмолвно вскричал Корлат, но ответа не получил. Дар редко облегчал ему задачу объяснением того, чего хочет. Порой так и не удавалось это выяснить, и оставалось только с грехом пополам доводить дело до конца, как простому смертному. Колотящиеся изнутри в череп и не поддающиеся расшифровке сообщения только осложняли дело.

Терпение подходило к концу. Корлат подался в седле вперед, и громадный жеребец сорвался в галоп. Шестеро всадников, понимавшие настроение своего короля и сами не особенно довольные приемом Чужаков, отпустили его. Король не поехал прямиком к лагерю.

Человек на соловом коне справа от короля успокоил своего скакуна прикосновением ладони.

– Нет, на сей раз мы за ним не поскачем.

Человек слева от него взглянул на товарища и коротко кивнул.

– Да пребудет с ним Славный и Справедливый.

Самый младший фыркнул от смеха, хотя смешок получился безрадостный.

– Да пребудет Славный и Справедливый со всеми нами. Демоны побери этих Чужаков!

Человек на соловом коне нахмурился:

– Иннат, следи за языком.

– Слежу, друг мой, – отозвался Иннат. – Твое счастье, что ты не слышишь моих мыслей.

Отряд выехал на возвышенность, разглядел бледные палатки лагеря впереди и смирился с необходимостью поведать оставшимся о встрече с Чужаками. Король растворился в жарком мареве, поднимавшемся от песка.

Харри моргнула и узнала мнущегося рядом мальчишку.

– Спасибо, – рассеянно сказала она.

Паренек увел пони, тревожно оглядываясь через плечо вслед жителям пустыни. Он был явно благодарен за возможность уйти. Девушка на миг прикрыла глаза ладонью, отчего пламя головной боли только вспыхнуло с удвоенной силой. Она взглянула на людей на веранде. Они двигались неуверенно, будто спросонок, еще во власти неприятных снов. Харри чувствовала себя не лучше. Когда она уронила руку, плечо скрипнуло. «В доме хотя бы чуть прохладнее», – подумала она и направилась вверх по лестнице. Касси и Бет, чьих пони увели следом за пони Харри, двинулись следом.

Официальный обед получился тихим. Присутствовали все, кто играл роль в утреннем представлении. «Скорее, – подумалось Харри, – они пока просто не в силах заставить себя расстаться друг с другом. Вряд ли у них имеется какая-то конкретная причина держаться вместе. Словно мы только что прошли сквозь… что-то… вместе и боимся темноты». Головная боль начала стихать со второго стакана лимонада, и Харри вдруг подумала: «Я даже не помню, как этот человек выглядит. Все время смотрела на него и ничего не могу вспомнить – кроме роста, алого пояса и желтых глаз». Желтые глаза напомнили ей о головной боли, и она сосредоточилась мыслями на еде в тарелке, а глазами на стеклянной бледности кувшина с лимонадом.

Со стола уже убрали, но никто по-прежнему не проявлял желания уходить.

Тогда Джек Дэдхем деловито откашлялся и сказал:

– Мы не знали, чего ожидать, но, судя по тому, как мы все тут сидим и избегаем смотреть друг другу в глаза… – Харри подняла взгляд, и Джек коротко ей улыбнулся, – мы понятия не имеем, что делать с полученными сведениями.

Сэр Чарльз, по-прежнему не поднимая головы, произнес словно про себя:

– Что это было, Джек? Ну то, что ты сказал ему… совсем в конце?

Харри не отрывала взгляда от Дэдхема, и голос его во время ответа не соответствовал выражению лица, хотя интонация была нарочито ровная.

– Это старая расхожая фраза, типа «давайте будем друзьями и не расстанемся в гневе, даже если наши чувства сейчас таковы». Восходит, думаю, к временам гражданской войны… всяко до нашего появления.

– Она на Древнем Языке, – сказал сэр Чарльз. – Я и не знал, что вы на нем говорите.

И снова взгляд Дэдхема противоречил его словам.

– А я и не говорю. Повторяю, это расхожая фраза. Множество ритуальных приветствий произносятся на Древнем Языке, хотя уже почти никто не помнит их смысла.

– Молодец, Джек, – крякнул Петерсон. – У меня после такого утра голова вообще не работает. Возможно, ты просто отвлек его от мысли о полном уничтожении Чужаков.

Наблюдавшая за ними Харри увидела в лице Петерсона то же самое, чему дивилась в лице Дэдхема.

Сэр Чарльз пожал плечами. Напряжение спало.

– Надеюсь. Я готов цепляться за любую соломинку. – Он помолчал. – Все пошло наперекосяк.