Тиходонск

Сев за стол, Буланов обнаружил рядом со своей тарелкой корявый детский рисунок. На нем был изображен длиннорукий уродец рядом с белой машиной. На машине написано «мерсс», в небе пылают ярко-красные буквы: «з днем ражденя папа!».

Козырь хмыкнул. Сегодня ему стукнуло тридцать два, все верно. Под утро Полина вручила подарочный пакет с туалетной водой за полторы сотни баксов, а затем вручила себя — раздобревшую за семь лет супружеской жизни дуру с обвислыми животом и грудью, пахнущую мятным спреем. Козырю сто лет не сдалась туалетная вода, он никогда ею не пользуется. А вот женой хочешь не хочешь воспользоваться пришлось — все-таки сестра заместителя мэра, ссориться с этой чертовой родней Козырю не резон.

Буланов снова хмыкнул, глядя на рисунок. Его сын, семилетний Кирилл Васильевич, сидел напротив и вяло приканчивал свою порцию овсянки.

— С днем рождения, — робко озвучил сын, не поднимая глаза.

— Это ты меня нарисовал? — Буланов показал на рисунок.

— Ну.

— Чего-то у меня руки слишком длинные.

— Нормальные руки, чё.

— Для гориллы, может, и нормальные. Я ж не горилла.

Сын заулыбался в тарелку и перестал жевать. Словно почуяв перебой в нормальной работе детского организма, из коридора примчалась нянечка, запричитала: «Кирюша, Кирюша! Уже половина восьмого, в школу опоздаешь!»

— Не опоздает, — отрезал Козырь. — Сегодня я сам его отвезу.

У Кирюши от восторга даже челюсть отвисла. Последняя ложка овсянки, которую он успел перед этим отправить в рот, упала обратно в тарелку. Папа — сам! — отвезет его в школу на своем белом «Мерседесе»! По этому случаю завтрак был закончен с космической скоростью, уже через две минуты Кирилл, одетый и обутый, ждал в прихожей.

Козырь неторопливо встал из-за стола, придирчиво оглядел сына. Новенькая куртка-«натовка», ботинки на толстой подошве, утыканные карманами брючки — все это барахло покупалось в специализированных бутиках и стоило немалых денег. Кирюха выглядел как отпрыск богатого и уважаемого семейства. Все в тему, все так и должно быть. И то, что лицом Кирюха пошел в отца, даже губы поджимает точь-в-точь как Козырь, — это тоже в тему. Вот только…

Только не хватает в нем булановской стали и булановского задора, вот в чем дело. И слишком много другого…

Приоткрылась дверь спальни, оттуда показалась Полина с помятым заспанным лицом.

— Еще не ушли? Слушай, Вася, я на вечер заказала зал в «Ямайке»… Отец будет, и все наши, и Зема… Даже Григорий Леонидович обещал прийти. Так что ты сегодня не поздно, ладно?

Земой в узком кругу называли мэра Тиходонска, Петра Ивановича Замятина. А Григорий Леонидович был главой администрации губернатора Тиходонской области.

— А кто тебя просил? — сказал Козырь.

— Ну как? Положено ведь… Ты ж сам хотел сойтись с ними поближе.

Верно, хотел. Было.

— Предупреждать надо!

Козырь отвернулся и с глухим раздражением посмотрел на покорно дожидающегося сына.

— Ну чего глаза прячешь? — Он вдруг вспомнил, что собирался с Волкодавом метнуться с утра на консервный завод, где сегодня проводилось собрание акционеров. — Смотри на меня, не тушуйся, как баба. Вот так. И всегда прямо смотри, понял?

Кирилл старательно уставился на него, пожирая глазами.

— А куртку эту пиндосовскую выбрось на хер. Ты не пиндос, запомни. Пиндосы за бугром живут. Увижу еще раз — обоим выпишу, и тебе, и матери…

Он глянул на Полину, хотел добавить что-то еще, но махнул рукой и стал обуваться.

* * *

Белый «Мерседес» мчал по резервной полосе, оставляя за собой облако водяной пыли. Всю ночь лил дождь, несколько улочек на окраине подтопило, и даже здесь, на главном проспекте города, стояли глубокие лужи. Несмотря на час пик, поток машин двигался медленно, осторожно, перед каждым перекрестком собирались пробки. И только Волкодаву все нипочем. Он давил в пол педаль газа, сигналом и фарами сметая другие машины со своей полосы. Белая акула разрезала косяк сельди. Казалось, даже уличная грязь не пристает к этому гладкому стальному телу. На фоне будничных замызганных «Жигулей», «дэушек» и «Фордов» длинный белоснежный «Мерседес» казался существом из другого мира. Да так оно, по сути, и было: здесь, в этом дождливом суетливом мирке, акулы не живут — они здесь питаются.

Семилетний Кирюха с восторгом пялился в окно, размахивал руками, строил рожи водителям соседних машин. Те только угрюмо провожали его глазами. В колонках наяривал шансон, в жарко прогретом салоне висел запах табачного перегара, но опьяненному Кирюхе нравилось все — и шансон, и перегар, и даже дядя Волкодав, бритый под ноль, похожий на огромный узловатый кулак.

— Хватит, — сказал Козырь, не оборачиваясь.

— Чего? — покосился Волкодав.

— Не тебе. Пацану. Кирюха, слышь?

За громкой музыкой Кирилл не услышал его.

— Хватит дразнить этих уё… — гаркнул Козырь и неожиданно запнулся. — Слышишь, нет? Эй!

Кирилл повернул к нему раскрасневшееся от возбуждения лицо.

— Сядь нормально, говорю! — прикрикнул Козырь.

— Да папа, смотри! Они ж ползут, как неживые! — Сын не унимался. — А мы их всех обгоняем! Во как!

— А чё, пацан верно подметил, — почтительно подхихикнул Волкодав. — Будущий лидер, ясен перец…

— А ты воспитатель хренов, — сказал Козырь.

Волкодав осклабился, глянул в зеркало заднего вида.

— Эт-да!

Очередной перекресток пролетели на мигающий желтый, едва не протаранив в бок нетерпеливую «Волгу», выскочившую впереди остальных. Волкодав, ругнувшись, ударил кулаком по сигналу.

— Куда лезешь, козел! — пропищал Кирюха в заднее стекло. — На, отсоси!

Волкодав заржал в голос. Козырь тоже не удержался, хмыкнул. И тут же, обернувшись, влепил сыну сильную затрещину, от которой Кирилл едва не свалился на пол.

— Со старшими так не разговаривают, понял? — Он наставил на опешившего Кирилла указательный палец. — Ну чего глаза опять прячешь? Смотри сюда, запоминай. Каждый мужчина за свои слова отвечает. А ты ни хрена не отвечаешь — потому что не мужчина пока еще, а сопля малая. Понял? Сиди и помалкивай.

Козырь откинулся в своем сиденье, сосредоточенно уставился в окно. В зеркало заднего вида Волкодав видел, как мальчишка из последних сил сдерживается, чтобы не разреветься, хмурит брови и сжимает зубы. Самому Волкодаву, выросшему в глухом интернате под Воронежем, было непонятно, чего еще нужно этому пацаненку, у которого в жизни и так все есть. Даже папа с мамой. Странные дети пошли.

— Емельян вчера вечером отзвониться обещал, — сказал он, пытаясь отвлечь раздраженного шефа. — Пропал куда-то… Бухает, что ли. Или спит в тряпку.

— Добухается, — резко отозвался Козырь. — Что там по москварям? Кто их порвал вчера в сквере?

— Да сами, скорее всего. Менты одного баклана вычислили, тот с псиной гулял неподалеку, видел все. Говорит, крутился там парень какой-то с гранатой, в кустах прятался… Ну а потом взорвался. Ошметки кой-какие собрали, весь сквер обшарили. Сходится вроде бы: один труп. На большее не наскребли.

— А где тогда остальные?

Волкодав неуверенно пожал плечами:

— Так Емельян же ими и занимался… Гонцов рассылал, все такое…

Прервав его, по салону рассыпалась резкая трель мобильника. Козырь мельком глянул на экран: звонил Умный, — поднес трубку к уху.

— Слушаю…

Волкодав перестроился в правый ряд, свернул к гимназии. Это было одно из самых престижных учебных заведений в городе, многие зажиточные и влиятельные родители возили сюда своих чад с разных концов Тиходонска. Поэтому сейчас, за десять минут до звонка, узкая улочка была буквально запружена машинами. Ни секунды не думая, Волкодав вырулил на пешеходную дорожку, где тоже было довольно многолюдно, и попер, разгоняя прохожих, прямо к крыльцу гимназии. Встретившись в заднем зеркале с глазами Кирюхи, бандит заговорщически подмигнул.