Вот так через несколько часов после полуночи Конан попал в свою собственную комнату в «Королевском Туране».

В ней было темно и пусто, как и должно было быть. Он отвязал меч, пристегнул его к поясу и ослабил ремешок, удерживающий рукоять. Затем он привязал свою веревку к одной из балок и вытравливал ее в окно, пока она почти не коснулась земли. Затем на ощупь нашел свою длинную, позвякивающую кольчугу. Меч он отстегнул, но прислонил его к стене так, что мог во мгновение ока схватиться за рукоять. Не обращая внимания на темную, слишком узкую тунику, которую ему одолжил Балад, он, извиваясь, влез в кольчугу и снова пристегнул меч.

Превосходного качества плащ, подарок Актер-хана, лежал там, где Конан его оставил, — сложенный на чрезвычайно удобной кровати. Киммериец развернул его и начал собирать свои сокровища: монеты и золотой кубок, который скатился с плаща и с кровати и со звоном ударился об пол.

— Черт!

Не заботясь больше об осторожности, Конан присел на корточки, схватил кубок и бросил его к вещам, разложенным на плаще, который он затем быстро связал в узел. Когда он повернулся с ним к окну, дверь, ведущая в переднюю, отворилась, и в темноте ярко вспыхнул желтый мерцающий свет факела.

К тому времени, как головня и одна нога несущего ее человека оказались в комнате, меч Конана уже был в его руке.

— Кто здесь?

Человек вошел — это был солдат в шлеме. Он прищурился, вглядываясь в темноту, и высоко поднял свой факел. Его желтый свет превратил его лицо в странную, жуткую маску — и обнаружил Конана. Киммериец стоял, слегка согнув ноги и пригнувшись, с самодельным мешком в левой руке и мечом в правой, с непокрытой головой, и, хоть и вооруженный, с ничем не защищенными руками. Его неподвижный взгляд был ужасающе злобным.

— Ха! Вор, да? Я тебя по… Это этот Конан!

— Горлодер, — прорычал Конан и прыгнул; его меч взлетел по дуге вверх.

Снаружи, в коридоре, послышались другие голоса, и чьи-то ноги тяжело затопали вверх по ступенькам. Еще несколько солдат показались в дверном проеме. Первый споткнулся о своего павшего товарища, злой рок которого заставил его обнаружить киммерийца и закричать, не успев еще вынести руку с мечом из-за двери, которая открывалась в комнату. Второй и третий солдаты с живостью отскочили с пути ревущего огненного шара, который полетел в них, истекая струями пламени, со свистом пронесся сквозь дверь и врезался в противоположную стену коридора. Оба солдата, а теперь и третий, снова торопливо разбежались, когда огненный шар запрыгал по полу, угрожая обжечь им ноги. Один из них подхватил его: это был факел, ранее принадлежавший солдату, стоявшему на посту у двери комнаты чужестранца. Стражник поднял его над головой и повел своих товарищей за собой в комнату.

Первый солдат, не издавая ни малейшего стона, лежал в луже собственной крови, второй стоял у окна, выглядывая наружу и вниз. Туго натянутая веревка шла от балки за его спиной мимо его плеча и уходила через подоконник. Солдат обернулся.

— Он вылез в окно!

Один из его товарищей оказался достаточно смышленым, чтобы рубануть мечом по веревке, но та только прогнулась: она уже повисла свободно.

— Я возьму его, — сказал стоящий у окна и высунулся наружу.

— Нет' Закум, подожди! Я перерубил… Но Закум уже героически выскользнул за окно, сжимая руками веревку, подрубленную клинком его товарища. Когда обутые в сапоги ноги Закума столкнулись со стеной здания, ослабевшая веревка не выдержала. Она лопнула и вылетела в окно, как нападающая змея. Вслед за криком Закума последовал звук удара его тела о плотно утоптанную землю переулка.

— Дьяволы Ханумана! — с этими словами еще один солдат выглянул наружу и вниз.

Закум дергался и извивался на земле, держась обеими руками за ногу.

— Моя нога, моя нога…

— Эта безмозглая задница! Он сломал себе ногу! Быстрее отсюда и вниз по ступенькам, парни! Если мы позволим этому чужестранцу ускользнуть, то наверняка пострадает нечто худшее, чем наши ноги, — он нужен хану!

Они бросились вон из комнаты, пронеслись вниз по ступенькам с грохотом, напоминающим раскаты летней грозы, и через главный зал выбежали наружу. Не увидев никаких следов Конана, они разделились и стали искать его по всем окрестным улицам.

Полчаса спустя недовольный солдат приближался к двери по противоположной стороне улицы и чуть дальше от таверны, возвращаясь назад без преследуемой жертвы. Из мрака прихожей за дверным проемом внезапно появилось видение. Солдат, чуть было не вскрикнув, выхватил меч, прежде чем понял, что это человек; высокий согнутый пополам горбун в тусклом плаще серо-коричневого цвета и с драным куском тряпки на голове вместо каффии. Большая дрожащая рука вынырнула из-под плаща.

— Монетку, капитан?

— Проклятье, я не капитан, и ты об этом знаешь! Иди хныкай где-нибудь в другом месте, чертов попрошайка!

Солдат пригнулся, чтобы вглядеться в лицо горбуна, на которое падала густая тень от «каффии».

— Черные дьяволы Сета! И попроси кого-нибудь подровнять тебе эти смехотворные усы, приятель!

Солдат вернулся в «Королевский Туран» с пустыми руками. Конан — на спине которого под плащом Джелаля был спрятан мешок, а голову покрывала полоса ткани, оторванная от туники, подаренной Баладом, — ухмыляясь, пошел своей дорогой. Солдату повезло, что он медленно соображал и был тугодумом; другая рука Конана под плащом Джелаля сжимала рукоять вынутого из ножен кинжала.

Сгорбившись, Конан направился к Холму Одинокого Быка.

У Балада была поддержка. У Балада была организация и были последователи; Балад чувствовал себя готовым («Я и народ Замбулы!», как он выражался) выступить против Актер-хана. Ему нужен был только ключ: происшествие или хитрость, которая еще не пришла ему в голову или не подвернулась под руку.

Большой отряд солдат был размещен в бараках в восточной части Замбулы. Широкая мощеная дорога обеспечивала быстрый проезд через город ко дворцу. Там, в самом королевском доме и в прилегающих к нему бараках, похожих на таверны, были расквартированы еще две сотни солдат. Некоторые называли их избранными; официально они именовались Хан-Хилайим, или Шипы Хана. Предполагалось, что они должны оставаться верными Актеру, невзирая на оскорбления с его стороны или на настроения некоторых или даже большинства людей. У Шипов была хорошая плата, хорошие квартиры и хорошая еда. Их в достаточном количестве снабжали солью, превосходным пивом и женским обществом. Любой дворец — это твердыня, легко обороняемый дом правителя и последнее пристанище и крепость для его народа; дворец Замбулы не был исключением. Две сотни избранных могли выдержать долгую осаду значительно превосходящих сил противника. К тому же конные подкрепления из бараков, находящихся по другую сторону города, могли подняться по тревоге, вооружиться, оседлать лошадей и прибыть на место действия в течение часа; это время от времени подтверждалось учебными тревогами и построениями. Таким образом хан готовился к атакам из-за стен города — и принимал меры предосторожности против восстаний, от которых не застрахован ни один правитель. Хотя шпионы во дворце могли и открыли бы двери войскам Балада, им, как и нападающим, пришлось бы пройти мимо Шипов.

Поэтому Баладу, не имеющему армии или внешних союзников и магии под стать той, которой обладал ханский волшебник, — Баладу нужна была хитрость или случай, который он называл Ключом. Нужно было нечто, что отвлекло бы отряд, расквартированный в бараках, армию — и, возможно, оттянуло бы из дворца некоторых из Хан-Хилайим.

Голубоглазый чужестранец с далекого севера понял, что он сможет дать Баладу такой ключ.

Конан никогда не присоединился бы к Баладу. Замбула вряд ли была его городом, и эти люди вряд ли были его народом. У него не было намерений помогать или мешать их действиям. Эти люди не имели никакого отношения к Конану. Если бы ему дали пост среди Шипов Актер-хана, он сохранял бы верность и, без сомнения, применил бы свой ум и мастерство против Балада и компании. Вместо этого Актер-хан пригласил его на обед, угостил вином, наградил, осыпал похвалами, выслушал его историю, а потом проявил свое вероломство по отношению к человеку, который оказал ему крайне важную услугу, который считал его другом и достаточно хорошим правителем, принимая во внимание то, что этот человек знал и предполагал о правителях вообще.