- Знаешь, Тош, - сразу начал любовник. – Я честно пытался простить, там, и отпустить, вот честно. Но есть вещи, которые я просто не могу сделать. Я не могу спустить тебе такое, понимаешь? Ты просто вырвал из меня все внутренности, а потом посматривал в пустую утробу, время от времени тыкая туда пальцем. Это не та боль, которую я могу просто взять и забыть. То, что я сделал – это единственный путь, которым я мог заставить тебя так же страдать. Единственный…

Слушая он уткнулся в серую застиранную наволочку, поджимая ноги к груди.

- Ты окончательно ёбнулся, Жуков. Я знал, что ты слишком хорош, чтобы быть нормальным. Знаешь, когда всё закончится, мы со Светкой отвезём тебя твоим снобам-родителям – пусть полюбуются на своего сыночка-шизофреника!

- Ты знал, что я "слишком хорош"? То есть, я своим подозрительным великолепием заставлял тебя лгать мне в лицо? Это твоё оправдание?  

Было больно даже дышать. Антон пытался найти положение, в котором будет не так остро болеть. Но боль была везде.

- Давай начистоту, Тош. Я значил для тебя не больше, чем любой другой, с которым ты спал. Не спорь, хотя бы теперь перестань врать! Ты выбрал меня, хорошенько взвесив все «за» и «против». Мою семью, мою квартиру, мой характер. Чёрт, ты даже в кровати и на кухне будто плюсики мне ставил. Правда, за койку ты не особо волновался, ведь ты никогда не собирался быть верным. Ты просто пользовался мной, как глупой, безответной скотиной. Держал на поводке, юлил, окутывая пустыми словесами, лживыми взглядами. Баюкал враньём, постоянно скрывая свою настоящую жизнь – поездки, гулянки, ёблю бесконечную…

Антон забормотал, рефлекторно пытаясь убедить любовника в чём-то, что уже не имело значения.

- Заткнись, - мягко перебил его Костя. – Я знаю, что когда ты съезжался со мной, у тебя был ещё один претендент в разработке. Видимо, тот был поумнее и покрасивее, да? И ты решил, что с ним будет сложнее управляться?

Марк. Да, этот богатенький принц был изначально не по Тошиным зубам. Но он до последнего тешил себя мыслью, что сможет прибрать такой лакомый кусочек к рукам. Тем более, что тот пребывал в любовном угаре и был готов съехаться. Только вот, больно Марк был темпераментным – при первом же подозрении спустил бы погуливающего любовника с лестницы, а такие зигзаги были ему ни к чему. И тогда он выбрал Котика. Серого, невзрачного котёнка из хорошей семьи. Как в своё время отец выбрал его мать, поставив на её покорность, так называемую "женскую мудрость" и умение закрывать глаза в нужный момент. Антон сжал зубы от злости. Он не для того столько лет жил с этим нытиком, терпя его навязчивое внимание, чтобы сейчас впасть в жалкое самобичевание. Отрицай, отрицай, отрицай...   

- Да мало ли, кто у меня когда был? Костя, мы с тобой живём вместе. Жи-вём, понимаешь?! И я планирую быть только с тобой до самой старости! Нам надо просто…

- Есть вообще предел твоей лжи, Тош? Нет, я серьёзно. Ты можешь хоть раз в жизни ответить за свои поступки? Это же какая-то патология, если честно.

Антон тихо покачивался, пытаясь унять тошноту. Всё равно, что со стенкой разговаривать. Тот, похоже, уже всё решил. Хотя…

- Слушай, Коть. А может, ты себе просто другого ёбаря нашёл, а? Так ты сказал бы просто – зачем этот цирк устраивать с какой-то Артемидой?

- Медеей.

- Да похуй, Коть! Ты уже мне все мозги выеб за этот разговор! Что у тебя конкретно есть ко мне? Что я до тебя с каким-то парнем встречался? А ты со своим взрослым дядечкой-ментом отирался до меня! Что, забыл? Как он ходил к нам и морду мне бить собирался, чтобы я от тебя отстал? Я-то никому претензии не предъявляю!

- Ты про Артура не смей свой поганый рот открывать! Ты и мизинца его не стоишь. Он тебя, суку, насквозь видел. Только не слушал я его, дурак. Хотел тебе верить и поверил.

- Ладно, - Антон попытался подняться. – Хватит дурака валять. Хочешь разбежаться – не вопрос. Я только вещи заберу. С сестрой сам разберусь – каким она боком тут поучаствовала.

- Знаешь, Тош. Я только хочу, чтобы ты вспомнил наш разговор. Потом. Сейчас я не могу заставить тебя поверить. Я бы и сам не поверил на твоём месте, что уж там. Но потом… Ты не должен забывать, что всё это из-за тебя. Что я бы ничего не сделал, если б не ты. Это твоя вина. Ты – причина. Это иллюзия, что жизнь хаотична и бессмысленна. На самом деле всё связано, каждое наше действие. Каждое, Тош. То, что ты не ожидал, что я дам сдачи – это твой просчёт, твоя глупость, недальновидность и самонадеянность. Я не дам тебе просто уничтожить меня и пойти дальше победителем по жизни. Я лишу тебя ног, чтобы ты ползал по грязи, землю жрал и каждый грёбаный день вспоминал о своей роковой ошибке. Когда ты предал того, кто любил тебя больше жизни. Просто так – от праздного желания попакостить. От ощущения своей полной безнаказанности и неуязвимости. Я хочу, чтобы ты вспомнил этот разговор, когда исчезнут все иллюзии. И тогда задай себе вопрос: оно того стоило?..

Антон скручивался, плавая в боли, проваливаясь в тошнотворную муть. Он упёрся взглядом в потолок, который вдруг подёрнулся рябью. Остатками сознания он понимал, что это у него в глазах, а с потолком-то всё в порядке. В уши словно напихали ваты. В комнату кто-то вошёл. Серо-белое пятно, похоже женщина. Она заглядывала ему в лицо, сама в каком-то смешном белом чепчике. Он попытался сказать ей про сердце, про Свету, про Людочку, но губы словно склеила плёнка.

Ему было некуда больше ходить. Нет тел – нет могил.

Антон приходил к этой гостинице, словно это было последнее место, где они были ещё живы. Глупость, конечно, но это всё, что у него было. Стёкла первого этажа отразили сутулого мужчину, с сильными залысинами в мятом коричневом костюме. Недавно он видел на улице парня, ради которого и пришёл в эту гостиницу в тот роковой день несколько лет назад. Конечно, тот его не узнал. А Антон суетливо полез за таблетками, почувствовав, что сейчас его истрёпанное сердце выскочит из груди – мрак и холод поднял голову, снова протаскивая его сквозь ту мясорубку. Он свернул в проулок и, уткнувшись в каменную стену, задохнулся слезами, распугивая прохожих.        

Их так и не нашли. Ни полиция, ни знакомые в структурах не смогли обнаружить даже следов Светы или её дочери. Костя тоже пропал. Следствие пробуксовало весь первый месяц, пока Антон валялся в кардиологическом с инфарктом. К моменту, когда он смог ходить, дело об исчезновении превратилось в висяк. Была даже несостоятельная версия, что Света якобы сама скрылась, чтобы не расплачиваться за какие-то долги покойного мужа. Было много всего – и разговоров, и разборок с родителями, и слёз, и мордобоя. Всё это теряло важность на фоне одного единственного факта – его любимая сестра и восьмилетняя племянница исчезли из его жизни, и, возможно, с лица земли.

С этим нельзя было смириться. Можно было напиться таблеток или просто напиться. Можно было налить горячую ванну и сидеть в ней, глядя на лежащее на бортике лезвие. Можно было делать всё, что угодно, но ничего нельзя было сделать с этим. Он ходил в церковь и рыдал в ногах у толстого батюшки, выпытывая ответы. Он ходил в волонтёрскую группу по поиску пропавших, чтобы побыть среди таких же потерянных, как он. Да, разве это важно, куда он ходил, ходит и будет ходить? Его раскаяние не имело никакого веса по сравнению с беспросветной, всепоглощающей виной, придавливающей Антона к земле каждый день и каждую ночь.

…Телевизор освещал комнату, словно ёлочная гирлянда. Антон проваливался в дурман. Сон с его таблеток каждый раз был похож на полуобморок. Женщина на экране поправила очки и закивала ведущему:

- Да, речь идёт о так называемой «токсической ревности». Миф о Медее представляет метафору, описывающую способность женщины ставить свое обязательство перед мужчиной во главу угла и ее жажда мести, когда она обнаруживает, что ее обязательство ничего не стоит в его глазах. Взаимоотношения с Ясоном были сердцевиной ее жизни. Все, что она делала, было следствием любви к нему или потери его. Многие женщины, подобно Медее, верят в брачные обещания вечной верности и приносят огромные жертвы ради своего мужчины только для того, чтобы быть использованными и покинутыми беспринципными, честолюбивыми Ясонами. Медея хотела превратить жизнь мужа-изменника в настоящий кошмар. Ничто, даже любовь к детям, уже не имело для нее значения! Она убила детей, чтобы у Ясона не осталось никого, кто был бы ему дорог...