Если мы намерены продолжить содержательное построение наших медитаций, то хорошо бы закрепить в глубине обе великие основные медитации дня и ночи: «Я есмь любовь!» и «Я есмь мир!». Те, для кого Христос еще не стал живой реальностью, могут думать о «Боге» или об идеальном человеке Отправляясь от этих основных медитаций, мы постараемся теперь обжиться в «Я».
Очень важно уметь непосредственно ощутить это «Я», которое глаголет здесь. Это станет величайшим приобретением в нашей жизни. Можно подготовить себя к этому, пытаясь ощутить другие «Я». К примеру, можно прочесть несколько страниц Гёте, отложить книгу и спросить себя: «Что за человек, что за «Я» открылось мне здесь?» Нам предстанет светлое существо, распахнутое миру, легкое и свободное духом. Можно вновь и вновь вкушать от такого «Я», питаться им, не думая при этом о каком‑то частном знании или чувствах. Чтобы почувствовать разницу, можно затем прочесть страничку из Ницше и посмотреть в глаза этому духу, или, точнее, этому «Я». Взгляд погружается в «Я» редкого духовного благородства, тонко развитое, свободолюбивое до упрямства. Подобные попытки нынешними людьми предпринимаются редко. Но они‑то и раскрывают жизненные глубины истории человеческого духа.
Невозможно выразить словами переживание, ожидающее нас, когда после таких приготовлений мы взираем на «Я», глаголующее в Евангелии от Иоанна. Его чистота — как прозрачнейший свет. Оно обладает уверенною силой, в ко–торой нет ничего от насилия, поистине лучезарной свободой, в которой нет произвола, щедрой самоотдачей, в которой пет слабости. Пробудившийся к этому чувству не ведает ничего более высокого, чем просто вглядываться в это «Я» и как бы купаться в его лучах. Более того, это очистительное крещение, вечно длящаяся вечеря. При этом можно покуда придерживаться исторического. Начинаешь хорошо понимать евангелиста Иоанна, которому, наверное, тоже хотелось всегда созерцать этот свет и который уже не мог более употреблять слово «Я» в отношении себя самого — он называет себя лишь «учеником, которого любил Господь», — после того как услышал слово «Я» из уст Христа. Но что можно узнать об этом важнейшем чуде из расхожих толкований Евангелия от Иоанна?
Очевидно, для большинства людей невозможно сразу увидеть свет этого «Я». Тогда пусть настоящее описание вызовет у них охоту погрузиться в глаголы «Я есмь», в один за другим, и взглянуть на самое сокровенное, что мы поначалу способны воспринять, — на существо Христа.
Первое изречение гласит. «Я есмь хлеб жизни» (Ин, 6: 35, 48).
Благодаря этому глаголу мы можем тотчас узнать, какое значение для нашего внутреннего воспитания могут иметь великие религиозные произведения прошлого. Вспомним «Вечерю» Леонардо. На картине Христос через свою левую, в щедром жесте раскрытую ладонь продолжается в лежащем на столе хлебе, и это не только прекрасная художественная находка, но подлинное откровение. Если мы воспримем это, то в глубинах души, куда мы и сами не в состоянии проникнуть, сформируется некое существо, подобное Христу. Через эту картину Христос совершает над нами таинство. Он передает нам Свои силы и дарует причастие. Исходя из этого, можно спросить: не пользуются ли зачастую и силы супостата такими же подспудно действующими в бессознательном средствами, чтобы губить людей незаметно для них самих? На Леонардовой картине Иуда противоборствует Христу, он протягивает навстречу Христовой руке не открытую, но конвульсивно сжатую ладонь, и не хлеб он держит в руке, но камень, твердый металл. Это — внешние руки Иуды и Христа. Но и внутренние руки говорят друг с другом и борются тем или иным образом. Два рода духов обращаются к нам и призывают нас сделать решающий выбор.
Камень и хлеб — это знаменательное противопоставление вновь и вновь звучит в глубине Евангелия. Когда искуситель сказал Христу: «Если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами», — тогда ответил ему Христос: «Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Мы сами узнаем по опыту, что выдержанным испытаниям всегда соответствуют проявления божественной милости. Именно оттого, что Христос произнес эти слова в миг искушения и жил после этого, Он мог затем на горе насытить людей пищей более высокой, нежели хлеб. Он Сам есть «слово, исходящее из уст Божиих», которым могут жить люди. «Не хлебом одним будет жить человек», — величавым эхом звучит с небес, когда Христос идет по рядам и питает людей от Своей божественной жизни.
Таким образом мы приближаемся к пониманию того значения, какое имеют для медитации сами евангельские образы. Нужно только — именно в случае с образами Иоаннова Евангелия — сквозь внешность событий заглянуть в саму мировую историю. На горе собралось само человечество. Христос, исполненный жизненной мощи, проходит по рядам. Ученики Его здесь только помогают подавать. От Него же исходит сила, питающая людей. Величественный настрой благодарения объемлет этот образ и дивно пронизывает все вокруг. Если мы, отвлекаясь от отдельных слов и действий, о которых сообщают Евангелия, сможем воспринять Его Самого именно так, если сможем пережить Его слово так, что вместе с человекоосвящением скажем: «Словом Твоим душа моя станет здорова!», если сможем в собственном своем переживании слиться с Петровым исповеданием, которым знаменательно заканчивается пава о насыщении: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни», — тогда мы окажемся на пути к тому, чтобы исполнились слова о хлебе жизни…
Так мы придем к тому, чтобы просто войти во Христа и быть в состоянии вкушать Его. Ибо Он пришел, чтобы стать пищей. Об этом говорит нам уже само первое изречение «Я есмь». Оно вводит нас в христианство более сущностное, чем обыкновенно. Если мы укрепим свой опыт, наблюдая, как вскармливает и питает нас самих жизнь великих и добрых людей, как в нас самих обнаруживается сокровенное, живущее только такой пищею, то смысл жизни Христовой будет становиться для нас все более величественным. Это действительно пища. Самое сокровенное в нас живет только ею. Оно испытывает голод, если не вкушает от нее.
Теперь нам раскрывается смысл многих евангельских изречений о тех, кто голодает. Может даже возникнуть впечатление, что то в нас, что живет Христом, будет становиться все важнее, а то, что живет «хлебом одним», — все несущественней. Люди, постившиеся, чтобы полнее отдать себя Христу, угадывали эту тайну. Рассказывают и о святых, которые жили одной только гостией. Слова эти — пророчество.
И таинство причастия является нам новой своею стороной. Оно приуготовляет пас к новому виду вкушения. Среди рая стояло дерево, о котором сказано: «В день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь». Теперь стоит другое дерево на земле, о котором можно сказать: «В день, в который вкусите от него, узнаете, что есть жизнь». И вся гл. 6 Евангелия от Иоанна, где мы находим слова о хлебе жизни, поистине преисполнена этими звуками, переливающимися в музыку воскресения: «Я воскрешу его в последний день». Именно этого переживания воскресения через хлеб жизни хочется пожелать людям. Когда мы сможем войти во Христа и питаться им в высшем смысле слова, тогда только мы поистине узнаем, что есть пища и насыщение, жизнь и воскресение. Христос есть этот хлеб.
Но, постигая такое внутреннее вкушение, мы вскоре заметим, что и внешнее вкушение начинает превращаться в нечто иное! Телесный процесс делается проницаем для события, приобретающего все более духовный характер. Мы ощущаем все большее таинство в том, что в пище есть нечто дарящее нам себя, отдающее нам себя, жертвующее собой ради нас. Мы все отчетливее слышим некое «Я», исходящее от хлеба на столе. И с все большим благоговением усматриваем то же в ежедневном питании — и в событии на кресте, когда Христос ради нас жертвует Собой. Одно и то же «Я» в обоих случаях глаголует: «Я есмь хлеб». И это много больше, чем то, что сказал нам Лютер о «милом хлебе насущном». Лютер говорит от теплоты душевной. Здесь же мы заглядываем в возвышенный мир духовного откровения. Тот же Бог, который привел Христа к крестной жертве, обращается к нам из каждого куска хлеба, совершающего свою божественную жертву на нашем столе. Застольная молитва приобретает теперь другой смысл. Мы понимаем, что для людей прошлых времен еда была культовым действом. И вскоре на собственном опыте узнаем, что наша трапеза избавляется от ужасающего варварства, в коем она погрязла, если ей сообщать хотя бы легкое дуновение такого настроя. Более того, мы заметим, что еда питает нас совершенно иначе, чем раньше, если мы именно так, «с благодарностью принимаем и вкушаем». От хлеба берет начало процесс, который захватывает и весь остальной мир. От «вкушения» еды за столом само слово «вкушать» становится каким‑то иным. Мы начинаем чувствовать себя участниками божественной трапезы. Начинаем возвращаться в рай: «От всякого дерева в саду ты будешь есть»! Цветы делаются для нас не просто радостью, но поистине пищей, а равно и звезды. Хлеб жизни — в солнечном луче, идущем к нам, и в величии гор. Все это здесь дано лишь намеком. Особо укажем только на одну деталь. Искуситель некогда требовал у Христа превратить камни в хлеб. Когда мы приходим к умению духовно пережить и вкусить, как хлеб, могучие скалы горных кряжей, тогда Христос все‑таки совершает в нас это чудо. Претворяет камни в хлеб — меж тем как его последователи зачастую совершали противоположное, превращая хлеб жизни в камни.
