Глядя на эту силу, желающую действовать через нас, мы освобождаемся от фарисейства, от гордыни и страсти к упрекам. Чем упорнее противостоящее нам зло, тем большая воскрешающая сила поднимается в нас. Этот способ воздействовать на зло в корне отличен от воздействия посредством закона и суда. Здесь больше нет Моисея — только Христос. В далеких грядущих столетиях человеческой истории произойдет великая битва со злом, когда сторонники зла будут действовать большей частью черной магией. В том, что сказано здесь, заложено зерно самовоспитания, ведущего к белой магии.
Положение христианства в мире было бы совсем иным, если бы в людях утвердился подобный образ мыслей. И тот, кто открывается воздействию слов, произнесенных Христом в связи с этим чудом выпрямления (Ин., 5), положит начало постепенному формированию в себе такого образа мыслей.
Так Христос сам вступил в миры зла. Достаточно рассмотреть какую‑нибудь из историй, вроде той, что рассказана о Закхее (Лк., 19), чтобы понять суть борьбы, которую ведет Христос. Поначалу о прошлом Закхея вообще не говорится ни слова. Все происходит через откровение сущности Христовой. Но это откровение сущности необоримо. И вот Закхей восстает из своего прошлого благодаря поступку, каким он претворяет это прошлое в благодеяние. То же Христос являет и в историях о прелюбодейке, о великой грешнице, о блудном сыне и во многих других. Живое ощущение Христова обращения со злом необычайно освобождает. Разговоры о «грехе» — дело второстепенное, и часто в них нет никакой нужды.
Там, где мы видим в мире зло, нужно за каждым отдельным злом постоянно видеть весь чудовищный мир зла, с которым надлежит бороться, и со всей ответственностью осознать свое соратничество с добром. Затем, глядя на Христа, можно вызвать в памяти главное, к чему Он призывает: зло должно встречать двойною силой, которая изнутри выпрямляет человека, а само зло преобразует в жизненную энергию. Так мы займем правильное положение в мировой битве. Эту бесконечно величественную черту воли можно развить благодаря нашей медитации.
Если мы намерены принести небо на землю (первое чудо), мы выступаем против мира болезни и преобразуем ее в здоровье (второе чудо), а выступая против мира греха, претворяем его в силу воскресения (третье чудо). Теперь нам навстречу выступает новый мир — мир бедствий (Ин, 6: 1–15).
Поистине благодетельно для нашего времени, что есть у нас и эта история о насыщении Христом пяти тысяч. Ибо собратья наши из глубин бытия вопрошают прежде всего об этом: какое слово есть у вас против наших бедствий? Они страдают от непосредственных житейских бедствий и жаждут почти исключительно их смягчения. И «христиан» упрекают как раз в том, что те совершенно не видят этих жизненных нужд, а если видят, принимают недостаточно всерьез или же, принимая всерьез, располагают для борьбы с ними слишком незначительными средствами. Вот почему очень важно рассмотреть такую историю, как насыщение пяти тысяч. Христос видит бедствия. «Где нам купить хлеба, чтобы накормить?» Он не произносит речей о том, сколь второстепенны земные блага по сравнению с благами небесными. Не осуждает легкомыслия масс, которые не подумали, что надо запастись едой. Не связывает Свою помощь ни с какими условиями. Он помогает. Он видит людей в бедствии и дает им то, в чем они нуждаются, а не только то, что Сам Он считает необходимым.
Если бы люди обрели этот Христов взгляд на людские бедствия, для решения социального вопроса давно было бы сделано все необходимое. Да и сам социальный вопрос, как он стоит сегодня, пожалуй, никогда бы не возник. Ведь это поистине обвинение слепоте и слабости христианства в человеках. Но вправду ли взгляд Христов есть действенное средство против социальных бедствий? Достаточно подумать лишь об одном факте: богатые и бедные в больших городах селятся в разных кварталах. Богатые не могли бы жить так, как они живут, если бы изо дня в день видели вокруг себя бедствия неимущих. Им требуется защита, чтобы не видеть окружающей нищеты. Эгоистом можно быть, только если добровольно ослепишь себя. В этом притворстве заключено глубокое знание об общности человечества. В глубинах своей жизни каждый так связан с другими, что может быть «счастлив» вопреки бедствиям других, только если бессознательно или сознательно прибегает к насильственному самоослеплению.
Вот почему истинно Христово решение: я хочу видеть окружающую нужду!
Этим решением мы объявляем себя сторонниками образа мыслей, согласно которому человек не желает счастья себе, если видит других несчастными. Он возвышается над собственными бедствиями и живет общей нуждою. Это решение окончательно отвергает эгоизм и то христианство, которое готово наделить блаженством лишь отдельных представителей человечества. Люди инстинктивно чувствуют — и это часто их отпугивает, — что им еще не по силам видеть всю меру человеческих бедствий и надо сказать спасибо за то, что всего не видишь, тогда можно жить и помогать. Сколько имеет в себе человек от мира Христова, от «неба», столько и сможет он взять на себя от бедствий нашего мира. И это не «счастье» в сентиментально–мещанском понимании, но горний мир, который жив сам собою и способен раздавать себя и приносить в дар. Человек лишь тогда вживе испытает насущную необходимость медитации, когда ежедневно будет чувствовать, что ему должно укреплять в себе «небо», — иначе он будет побежден землею и ее бедствиями. Тогда можно будет все решительнее ополчаться против этих бедствий и бороться с ними все более широким фронтом.
Так что же именно заповедал Христос людям для оказания помощи в бедствии? Собственно, здесь‑то мы и подступаем к самому трудному в нашем повествовании. Его истолковывали всевозможными тривиальными способами. К примеру, говорили, что мужественная вера в Провидение, с которой Христос позволил народу собраться вокруг Него, пробудила во всех присутствующих чувство братства и беззаботную общительность — и вот этого оказалось довольно! Сколь ни мало подобное объяснение затрагивает суть этой истории, все же оно справедливо, пожалуй, для одной из сторон дела, ведь в социальной жизни людей обстоит так, что в большинстве случаев и не было бы вообще никаких бедствий, если бы руку дающего не удерживали эгоизм и бессердечие, слепая тревога и страх. В Общине христиан мы не раз видели, что в час беды все необходимое всегда оказывалось под рукой, если только доставало мужества признать, что «завтрашний [день] будет заботиться о своем».
Если мы спросим Рудольфа Штайнера — а только он один умел сказать об этих библейских историях необходимое и полезное, — что же, собственно, тогда произошло, в чем необычайность случившегося, пробудившая в людях желание сделать Христа царем, то мы узнаем, что думать здесь нужно не о чудесном умножении хлебов, но об исходящей от Христа жизненной силе, каковою люди насытились. В который раз уже мы приблизились к тайне, что человек способен черпать потребную ему жизненную силу не только из пищи, но и непосредственно из мироздания. Хотя ныне это возможно лишь в определенных пределах, все же такие явления, как Тереза из Коннерсройта[11], вновь и вновь указывают на подобные факты. Нам кажется, следует совершенно всерьез принимать признания вроде: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня». Что Христос не только насыщался Сам, но мог насытить и других (пусть и в исключительных случаях), с этой точки зрения отнюдь не удивительно.
Однако тут мы вновь приходим к той разновидности помощи, какую нищета с возмущением отвергнет. Нам скажут: вы твердите, что существуют некие духовные предметы, которыми нам следует утолять голод! Но вы же просто прикрываете этим свое желание вновь оставить все материальные блага себе! И хотя вполне справедливо, что для человека, способного питаться из духа, земные блага мало–помалу теряют свою важность и существенность, мы тем не менее не вправе застревать па этом пункте хотя бы и ради самих себя, если хотим жить с нашим временем и оказывать ему помощь. Мы обязаны глубже проникнуть в эту историю.
