— Клянусь, — сказал Петр. Мужчина кивнул, повернулся и ушел по грязному двору. Как только он пропал из виду, люди Петра зашевелились за ним. Петр спешно сунул сияющий предмет в мешочек на поясе.

— Отец? — сказал Коля. — Отец, что такое? Все готово, мы отправимся по твоему слову, — Петр потрясенно смотрел на сына, молчал. Кровь пропала, и Коля моргал, глядя на него красными глазами, явно не помня о недавней встрече.

— Но… — начал он и замолчал, вспомнив обещание.

— Отец, в чем дело?

— Ни в чем, — сказал Петр.

Он прошел к Бурану, забрался в седло и повел коня вперед, пытался выбросить встречу из головы. Но два обстоятельства не давали ему. Когда они ночью остановились на ночлег, Коля нашел на горле пять продолговатых белых следов, словно изо льда, хотя его горло было закрыто одеждой и бородой. А еще Петр слушал, но ни разу не услышал от слуг обсуждение странных событий во дворе. Ему пришлось поверить, что только он это помнил

9

Безумная в церкви

Дорога домой казалась дольше, чем путь туда. Анна не привыкла к путешествиям, и они двигались чуть быстрее пешего хода, часто останавливаясь для отдыха. Несмотря на медлительность, путь был не таким утомительным, как мог быть. Они покинули Москву, загруженные припасами, взяли и дары жителей деревни и из домов бояр, которых проезжали.

Как только они покинули город, Петр отправился в постель жены с обновленным рвением, помня ее нежный рот и шелковое юное тело. Но она каждый раз встречала его не с гневом или жалобами, что он ожидал, а с ошеломительными тихими слезами, что катились по ее круглым щекам. После такой недели Петр ходил потрясенный и отчасти злой. Он начал уходить днем дальше, охотиться пешком или брать Бурана глубже в лес, пока они не возвращались в царапинах и уставшими. Петр утомлял себя, чтобы думать только о сне. Даже сон не помогал, ведь там он видел сапфировое ожерелье и тонкие белые пальцы на шее его первенца. Он просыпался в темноте и кричал Коле бежать.

Он хотел домой, но они не могли спешить. Анна, хоть он и старался, бледнела и слабела от пути, молила их остановиться все раньше каждый день, чтобы расставить палатки и разжечь костры, чтобы слуги подали ей горячий суп и согрели ее онемевшие пальцы.

Но они все — таки пересекли реку. Когда Петр посчитал, что до Лесной Земли осталось меньше дня пути, он направил Бурана по снежной тропе, и жеребец сам шагал дальше. Его люди следовали с санями, но они с Колей летели домой, словно призраки на ветру. Петр несказанно обрадовался, когда вырвался из — за деревьев и увидел свой дом, серебряный и целый, в ясном зимнем свете.

* * *

Каждый день с тех пор, как Петр, Саша и Коля уехали, Вася убегала из дома, как только это удавалось, и бежала лазать по своему любимому дереву: его большая ветвь висела над дорогой к югу Лесной Земли. Алеша порой ходил с ней, но он был тяжелее, лазал неуклюже. И Вася была одна в день, когда увидела вспышки копыт и упряжи. Она съехала с дерева, как кошка, и побежала на коротких ножках. Когда она добралась до калитки, она закричала:

— Отец! Отец!

Было понятно, что два всадника двигались намного быстрее маленькой девочки, они уже стремительно пересекали поля, и жители деревни с небольшого холма отлично их видели. Люди переглядывались, не понимая, где остальные, переживая за своих. А потом Петр и Коля (Саша остался в санях) ворвались в деревню и приструнили коней. Дуня попыталась поймать Васю, укравшую одежду Алеши для карабканья по дереву, испачкавшуюся при этом, но Вася вырвалась и побежала во двор.

— Отец! — закричала она. — Коля! — она рассмеялась, когда они по очереди поймали ее. — Отец, ты вернулся!

— Я привез тебе маму, Васечка, — сказал Перт, разглядывая ее, вскинув бровь. Она была покрыта кусочками дерева. — Но я не говорил ей, что она получит древесного духа вместо девочки, — он поцеловал ее грязную щеку, и она рассмеялась.

— О, а где Саша? — завопила Вася, испуганно озираясь. — Где сани?

— Не бойся, они за нами, — сказал Петр и добавил громче, чтобы все слышали. — Они будут здесь к ночи. Мы должны быть готовы встретить их. А ты, — он добавил тише для Васи, — иди на кухню и попроси Дуню переодеть тебя. Я лучше представлю мачехе дочь, чем древесного духа, — он подтолкнул ее, и Ольга повела сестру на кухню.

Сани прибыли на заходе солнца. Они пересекли утомленно поля и врата деревни. Люди радостно кричали при виде красивых саней, где была новая жена Петра Владимировича. Почти все собрались, чтобы увидеть ее.

Анна Ивановна сидела в санях, застывшая и бледная, как лед. Вася подумала, что она выглядела чуть старше Оли, но точно не такой взрослой, как ее отец. Но так было даже лучше, по мнению ребенка.

«Может, она будет со мной играть», — она сверкала лучшей улыбкой. Но Анна не ответила ни словом, ни знаком. Она кривилась от взглядов, Петр поздно вспомнил, что женщины в Москве жили отдельно от мужчин.

— Я устала, — прошептала Анна Ивановна и пошла в дом, держась за руку Ольги.

Люди переглядывались, не обижаясь.

— Путь был долгим, — говорили они. — Ей полегчает. Она — дочь Великого князя, как была Марина Ивановна, — и они гордились, что такая женщина будет жить среди них. Они вернулись в дома, чтобы разжечь огонь из — за приближающейся тьмы и поесть похлебку.

Но в доме Петра Владимировича все пировали, как могли, ведь на носу был Пост, а зима становилась старой и костлявой. Они ужинали рыбой и кашей. После этого Петр и его сыновья рассказывали о путешествии, пока Алеша прыгал, угрожая пальцам слуг своим новым отличным кинжалом.

Петр водрузил кокошник на черные волосы Ольги и сказал:

— Надеюсь, ты наденешь это на своей свадьбе, Оля, — Ольга покраснела и побледнела, а Вася потрясенно посмотрела большими глазами на отца. Петр повысил голос, чтобы слышали все в большой комнате. — Она будет княгиней Серпуховой, — сказал он. — Сам Великий князь устроил ее помолвку, — он поцеловал дочь. Ольга улыбнулась с волнением и радостью. В веселье и поздравлениях никто не услышал тоненький вопль Васи.

Пир завершился, и Анна рано отправилась в кровать. Ольга пошла помочь ей, и Вася поплелась за ними. Медленно кухня опустела.

Сумерки перешли в ночь. Огонь стал углями, воздух на кухне похолодел. На зимней кухне сидели только Петр и Дуня. Старушка плакала у огня.

— Я знала, что так будет, Петр Владимирович, — сказала она. — Если кто и должен быть княгиней, то это моя Оля. Но это сложно. Она будет жить во дворце в Москве, как ее бабушка, и я никогда ее больше не увижу. Я слишком стара для путешествий.

Петр сидел у огня, теребил камень в кармане.

— Так со всеми женщинами, — сказал он.

Дуня промолчала.

— Вот, Дуняшка, — сказал Петр, его голос был таким странным, что старая няня быстро взглянула на него. — У меня подарок для Васи, — он уже дал ей отрез хорошей зеленой ткани для сарафана. Дуня нахмурилась.

— Еще один, Петр Владимирович? — сказала она. — Вы ее испортите.

— Ничего, — сказал Петр. Дуня посмотрела на него в темноте, растерявшись от выражения его лица. Петр передал кулон Дуне, чтобы скорее от него избавиться. — Отдай его сама. Он должен все время быть при ней. Пусть пообещает, Дуня.

Дуня растерялась еще сильнее, но взяла холодную вещицу и присмотрелась.

Петр нахмурился еще ужаснее, протянул руку, будто хотел забрать кулон. Но его кулак сжался, он не завершил движение. Он резко развернулся и ушел спать. Дуня осталась одна на кухне и смотрела на кулон. Она крутила его, бормоча:

— Что ж, Петр Владимирович, — шептала она, — где же в Москве можно раздобыть такой камень? — качая головой, Дуня сунула его в карман, решив приберечь, пока девочка не подрастет достаточно, чтобы ей его доверить.

Через три ночи старой няне приснился сон.

Во сне она была девушкой, шла одна по зимнему лесу. Звон колокольчиков саней раздался на дороге. Она любила кататься на санях, так что развернулась и смотрела, как к ней бежит лошадь. Кучером был мужчина с черными волосами. Он не замедлился, поравнявшись, а схватил ее за руку и грубо втащил в сани. Он не сводил взгляда с белой дороги. Воздух холоднее январских порывов окружал его, несмотря на зимнее солнце.