– Вы всегда важны, сын, ибо врагами могут быть не только люди. А потому чистота вашей крови и сила вашего духа – это то, что должно остаться неизменным.

– Как я был рожден от медведицы, так и мои дети будут рождены. Сила моего рода не закончится на мне. Она перейдет к будущим поколениям, кто будет нести свою службу, подобно нам, – твердо проговорил я, не сомневаясь ни в одном своем слове.

Видящий кивнул, кажется, успокоившись, и снова затих, пока я возился с огнем, а потом готовил рыбу, которую в конце концов положил прямо перед стариком, чтобы он сам смог накормить себя.

– В тебе есть сила, есть уверенность, и правда на твоей стороне, сын. Дай мне столько крови, сколько не пожалел бы для своей человечки.

Как бы странно это ни звучало, но я верил старику, тут же прокусив свою руку с силой, не жалея крови и протягивая ее вперед, но Видящий покачал головой, показывая куда-то наверх, к потолку.

– Оставь красную линию и не своди взгляда с небосвода. Мир приведет ее к тебе. Но помни слова, сказанные тобой сегодня.

Я не сразу понял, почему крыша была сплошь в мелких дырках, отчего свет падал тонкими лучами.

Лишь когда прикоснулся рукой к ней, стал узнавать очертания звездного неба, которое раскидывалось над нами из ночи в ночь.

Своей кровью я нарисовал жирную красную черту поперек созвездий, глядя на то, как она закапала на пол, а Видящий кивнул и вдруг затянул какую-то монотонную песню, впадая от нее в транс.

Теперь я знал, что сделал все, что мог.

Оставалось только ждать, что произойдет дальше.

Прошло две недели, прежде чем я смогла подняться полноценно на ноги и снова выходить из дома.

Две недели, когда каждый день я ждала появления незнакомца на пороге.

Но он так и не приходил больше, оставляя в моей душе неясное и тревожное чувство.

А еще первые попытки доказать самой себе, что я придаю этому слишком уж большое значение, наделяя все действия воистину каким-то сказочным смыслом.

И, видимо, очень зря…

Может, следовало уже поверить в то, что это на самом деле был Хант?

Заставить себя поверить, лишь б на душе было хоть немного спокойнее!

Потому что на данный момент только он проявлял ко мне интерес… от которого постоянно хотелось сбежать.

И дело было не столько в том, что он нравился моей подруге, а в самом мужчине.

Иногда мне казалось, что он знает куда больше, чем говорит.

И это нервировало и заставляло ожидать от него чего-то. Не самого приятного.

Будь я на леднике в нашей деревне на самом северном и холодном краю Гренландии – я бы нашла сто способов спрятаться от его синих пронзительных глаз, но здесь – посреди города, куда мы заезжали на снегоходах с Инирой чтобы пополнить запасы в холодильнике, – мне было не сбежать.

– Как здоровье?

Хант увидел нас издалека, тут же сменив траекторию движения.

И если Инира улыбалась, глядя на его приближение, то мне снова было не по себе.

– Как видишь, уже на ногах, – довольно сухо отозвалась я, тоже проигнорировав приветствие. Впрочем, мужчина явно не обиделся, тут же улыбнувшись, отчего на его щеке появилась эта ямочка со шрамом.

– Очень быстро. При таком обморожении люди обычно не могут прийти в себя месяцами.

– У меня была отменная сиделка, – проговорила я в ответ, имея в виду Иниру, которая на самом деле не отходила от меня эти дни и даже перебралась жить ко мне, оставив отца.

– И очень эффективное лекарство, Алу?

Было ощущение, что Хант не спрашивает, а скорее утверждает это.

И вместе с тем казалось, что в какой-то момент мужчина принюхался ко мне, как бы странно и жутко это ни было.

Может, показалось?…

– Когда за лекарство берутся шаман и повитуха, то оно просто не может быть не эффективным, – горделиво и ослепительно улыбнулась Инира, но мне стало не по себе. В очередной раз.

– Вы домой?

– Да.

– Провожу вас.

«Проводить» на языке бескрайних просторов ледяной Арктики означало – «поеду рядом с вами на своем снегоходе».

И в этой ситуации радовало только одно – поддерживать разговор не придется, ибо лицо всегда тщательно закрывалось, чтобы не обморозить его.

Плохо было другое – я подозревала, что на этом присутствие рядом Ханта не закончится и он явно пойдет за нами в дом.

В мой дом.

Уже когда мы спустились на лед, где стояли наши снегоходы и уложили пакеты и сетки с купленными продуктами, я ощутила странную дрожь.

Просто в какой-то момент колени подогнулись и на коже под толщей одежды выступили мурашки.

Они были не от холода.

От странного и совершенно непередаваемого ощущения, объяснить которое даже себе самой я не могла.

Нечто похожее я чувствовала в тот единственный раз, когда увидела голубоглазого медведя.

И вот снова.

Я оглянулась, пытаясь рассмотреть сумеречную ледяную долину, щурясь и задерживая дыхание от мысли о том, что медведь может быть где-то близко.

Вот только ничего не видела, и от этого становилось одиноко и тошно на душе.

Прошло уже два года.

Два длинных года, за которые любой из медведей уже показал бы себя, но только не тот, кто интересовал меня сильнее прочих!

Лишь бы с ним ничего не случилось.

– Алула, что случилось? – тут же обернулся на меня Хант, от которого, кажется, не могло укрыться совершенно ничего. – Что-нибудь забыла купить?

– Да, похоже на то, – пробормотала я в ответ, смотря мимо мужчины на лед, который просто сливался с небом и казался вечным и безграничным с любой стороны.

– Хочешь, вернемся в магазин? – нахмурилась Инира.

– Нет, ила, все в порядке. Купим в следующий раз.

– Хорошо. Тогда поехали домой?

– Да.

Но, забравшись на свой снегоход, я все равно не могла перестать оглядываться и пытаться найти медведя.

Напрасно, конечно.

Потому что сама выдумала то, чего и быть не может.

Только что было делать со своими ощущениями?

До стоянки инуитов было ехать не так долго, как хотелось бы.

И я вовсе не хотела сразу идти домой, но когда мы остановились и принялись выгружать продукты, Хант, конечно же, стал помогать и потому в моем доме оказался быстро и незаметно.

– Всегда хотел спросить, кто дал тебе это имя, Алу, – уже по-свойски Хант скинул с себя пуховик и унты, прошагав вслед за мной и Инирой на кухню.

– Мой папа, – отозвалась я нехотя, потому что сколько бы времени ни прошло, а на душе было тяжело и больно от осознания того, что больше его нет рядом со мной.

На самом деле рядом его никогда не было.

Лишь в редкие моменты жизни нашей разрозненной семьи, когда папа приезжал с Арктики на материк каждый год по случаю моего дня рождения и, как правило, оставался на Новый год.

Но потом уезжал.

Снова на год.

Мама плакала и проклинала Арктику, а я не могла. Потому что видела по папиным ясным глазам, что только в своем ледяном одиноком мире он был по-настоящему счастлив.

Лишь в нем находил свой покой и гармонию.

А теперь я понимала его всей душой.

– Не каждый человек с большой земли решится назвать свою дочь именем звезды в созвездии Большой медведицы. Думаю, что мало кто об этом в принципе знает.

– Мой папа не был обычным человеком с большой земли. Всю свою жизнь он посвятил изучению Арктики, начиная со студенчества, когда его направили сюда на практику. Здесь он прожил больше пятидесяти лет… и жил бы еще, если бы не болезнь.

Прошло шесть лет, а я не могла говорить об этом без слез.

Потому и сейчас замолчала, едва сдерживаясь, и без извинений вышла из кухни, оставляя там расстроенную Иниру и слишком любопытного Ханта.

Вдвоем, без меня, им будет куда лучше.

Я поднялась на второй этаж, где было куда холоднее, чем на первом – обжитом этаже.

Но именно здесь была спальня папы, которую я оставила нетронутой.

Все здесь стояло именно так, как он оставил в тот день, когда уезжал к нам, потому что почувствовал себя нехорошо и шаман настоял на том, что пора обратиться к современной медицине.