С улицы казалось, что дом Науров пуст. Комиссар попросил шофера подождать, пересек по хрустящему снегу садик и налгал на кнопку дверного звонка.

Дверь открыл заспанный Торранс.

— Ничего нового?

— Приехал Наур-старший. Он сейчас в гостиной с господином Пьером.

— Как он выглядит?

— На вид лет семьдесят пять, седые жесткие волосы, морщинистое лицо, но тем не менее полон энергии.

Дверь гостиной приоткрылась, и, увидев Мегрэ, Пьер Наур спросил:

— Я вам нужен, господин комиссар?

— Я хотел бы поговорить с Уэни.

— Он там, наверху.

— Ваш отец с ним виделся?

— Пока нет. Хотя, может быть, он и захочет задать ему некоторые вопросы.

Мегрэ повесил пальто, шарф на вешалку и пошел вверх по лестнице. В коридоре было темно. Он направился к комнате Уэни, постучал в дверь и услышал ответ по-арабски.

Войдя в комнату, он увидел секретаря, сидевшего в кресле. Тот ничем не был занят и посмотрел на Мегрэ пустым равнодушным взглядом.

— Проходите… что они вам рассказали?..

Это была самая простая и неприметная комната в доме. Наверное, у художника, сдавшего его Наурам, был молодой сын, потому что помещение, которое занимал Уэни, выглядело, как комната студента. Секретарь, должно быть, ничего в ней не менял, и, казалось, тут не было ни единой вещи, принадлежавшей нынешнему жильцу.

Уэни, который сидел, расслабившись, в кожаном кресле, вытянув перед собой ноги, был одет в такой же строгий, как и накануне, превосходного покроя костюм. Гладко выбритый, в белой рубашке, он рассматривал свои ухоженные ногти.

Словно не замечая вызывающего вида секретаря, Мегрэ остановился перед ним и посмотрел ему прямо в глаза, как бы оценивая, и казалось, что оба они заняты детской игрой, в которой проигрывает тот, кто моргнет первым.

— Вы не очень-то стремитесь к сотрудничеству, господин Уэни.

На лице секретаря ничего нельзя было прочесть. Похоже, ему нравилось дразнить Мегрэ самоуверенной и иронической улыбкой.

— Лина…

Уэни сразу же заметил эту фамильярность.

— Кто, простите?

— Мадам Наур, если вам угодно, не вполне согласна с вашим утверждением о том, как вы провели время в пятницу вечером. Она заявляет, что, когда около полуночи вошла в гостиную, там были вы и господин Наур. По её словам, вы стояли возле хозяина, а сам он сидел за письменным столом.

Мегрэ ждал ответа, но Уэни молчал, продолжая улыбаться.

— Её показания противоречат моим, вы это хотите сказать? — наконец произнес он.

Во время этой беседы он говорил подчеркнуто медленно, выделяя каждый слог.

— Вы это отрицаете?

— Вчера я уже ответил на ваши вопросы..

— Но это не означает, что вы сказали правду.

Пальцы секретаря сжались на подлокотниках кресла, он смог взять себя в руки и ничего не сказал в ответ на слова, в сущности оскорблявшие его.

Комиссар подошел к окну, долго стоял перед ним, а затем, заложив руки за спину, с трубкой во рту, принялся расхаживать по комнате.

— Вы настаиваете, что вышли в начале второго ночи из бара «Липы». Это подтверждает и его хозяин… Но он не видел, когда вы пришли… Пока нет доказательств, что это не. произошло после полуночи и что вы не заходили на несколько минут в бар только для того, чтобы создать алиби…

— Вы опросили всех членов клуба, которые были в ту ночь в двух игорных залах?

— Вы прекрасно понимаете, что этого мы ещё не успели сделать, а сегодня, в воскресенье, клуб и бар закрыты.

— На это у вас ещё будет время. У меня тоже.

Может быть, он вел себя таким образом потому, что хотел вывести Мегрэ из равновесия? Уэни был хладнокровен, как шахматный игрок, и его трудно было поймать на какой-нибудь ошибке.

Вновь остановившись перед ним, комиссар спросил как бы между прочим:

— Вы не были женаты, господин Уэни? Секретарь ответил каким-то изречением или известной в стране поговоркой:

— Тот, кому мало одной ночи, проведенной с женщиной, — сам себе накидывает на шею веревку.

— Вы имеете в виду господина Наура?

— Его личная жизнь меня не касается.

— У вас есть любовницы?

— Я не гомосексуалист, если это вас интересует. На этот раз презрение ещё более ясно звучало в его голосе.

— Я полагаю, это означает, что у вас бывают определенные отношения с женщинами?

— Если французская полиция настолько любопытна, я могу сообщить имена и адреса.

— Вы не ходили к женщине в пятницу вечером?

— Нет. Я уже ответил на этот вопрос.

Мегрэ повернулся к окну, задумчиво посмотрел на авеню Парк-Монсури, покрытую снегом, и заметил несколько человек, которые прогуливались невзирая на холод.

— У вас есть оружие, господин Уэни?

Тот медленно, как бы нехотя, поднялся с кресла, открыл один из ящиков комода и вынул оттуда длинноствольный пистолет для спортивной стрельбы. Это оружие не помещалось в кармане и служило, видимо, для тренировок. Его ствол был по меньшей мере двадцати сантиметров в длину, а калибр не соответствовал калибру пули, извлеченной из черепа Наура.

— Вы удовлетворены?

— Нет.

— Вы не задавали тот же самый вопрос господину Алваредо?

Теперь Мегрэ, в свою очередь, ничего не ответил. Этот допрос протекал в каком-то замедленном темпе, он был похож на шахматную партию, в которой каждый участник тщательно готовил хитрые ловушки.

Лицо комиссара сделалось серьёзным. Он глубоко затянулся, в трубке потрескивал табак. Оба молчали.

— Вам известно, что мадам Наур два года пыталась добиться развода?

— Я вам говорил, что эти вопросы меня не интересуют

— Однако вполне возможно, что господин Наур, учитывая ваши с ним близкие отношения, говорил об этом?

— Это утверждаете вы?

— Я ничего не утверждаю. Я спрашиваю, а вы не отвечаете.

— Я отвечаю лишь на вопросы, которые касаются меня.

— Знали ли вы о том, что мадам Наур примерно неделю назад решила уехать в Амстердам, что означало бы её окончательный разрыв с мужем?

— Меня это тоже не интересует.

— Вы по-прежнему утверждаете, что вас не было в гостиной во время драмы?

Фуад пожал плечами, считая вопрос излишним.

— Вы знали Наура около двадцати лет. В течение этого времени вы практически с ним не расставались. Он стал профессиональным игроком, который, как это принято говорить, играл по-научному, и вы помогали ему в математических расчетах.

Уэни, который, казалось, не слушал комиссара, вновь опустился в кресло. Мегрэ, взяв стул за спинку, уселся на него верхом в метре от собеседника.

— Вы приехали в Париж: без всяких средств, не так ли? Сколько Наур вам платил?

— Я никогда не получая от него жалованья.

— И тем не менее деньги вам были нужны.

— Когда это случалось, он мне их давал.

— Был ли у вас счет в банке?

— Нет.

— Сколько он вам давал каждый раз?

— Сколько я у него просил.

— Крупные суммы? У вас были сбережения?

— У меня никогда ничего не было, кроме одежды.

— Вы такой же хороший игрок, как ваш хозяин, господин Уэни?

— Не мне судить об этом.

— Он никогда не просил вас заменять себя у игорного стола?

— Случалось.

— Вы выигрывали?

— Как когда.

— Вы оставляли себе проценты с выигрыша?

— Нет

— А вам не приходило в голову заключить между собой какой-нибудь договор? Например, он мог бы отдавать вам проценты с выигранных сумм.

Уэни лишь отрицательно покачал головой.

— Итак, вы не были ни компаньоном, ни другом, поскольку полностью от него зависели. Можно утверждать, что ваши отношения были отношениями хозяина и слуги. Вы не боялись, что после его женитьбы эти отношения могут стать менее близкими?

— Нет.

— Разве Наур не любил свою жену?

— Нужно было бы задать этот вопрос ему.

— Ну теперь-то это уже поздно. Когда вам стало известно, что у мадам Наур есть любовник?

— А почему вообще я должен был знать об этом? Если он хотел разозлить Мегрэ, то ошибался, ибо комиссар прекрасно владел собой.