Этому сюжету не случайно уделено такое внимание, потому что он ярко демонстрирует те трудности, которые возникают при попытке восстановить реальный контекст событий того времени, а уж тем более понять мотивы действий «архитекторов» террора. Фактически бесспорно только то, что именно после июньского 1937 г. пленума ЦК принимается целая серия постановлений Политбюро, дававших органам НКВД карт-бланш на проведение массовых репрессий. Первым в этом ряду стоит постановление Политбюро «Об антисоветских элементах», принятое 2 июля 1937 г., через два дня после окончания пленума. Впервые это постановление было опубликовано в газете «Труд» 4 июня 1992 г., но заговорил о нем впервые Хрущев на июньском 1957 г. пленуме ЦК, зачитав текст этого постановления и обвинив в авторстве Кагановича, на что тот ответил: «Часто на закрытых заседаниях, которые проходили без присутствия секретаря, я записывал принимаемые решения под диктовку»[1130]37.
На основании постановления Политбюро от 2 июля 1937 г. был подготовлен текст шифротелеграммы, разосланной секретарям обкомов, крайкомов и ЦК компартий национальных республик. «Замечено, – говорилось в шифротелеграмме, – что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом, по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.
ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД.
ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих выселению»[1131]38.
Текст этой телеграммы был зашифрован не только по форме, но и по существу. В ней говорилось только о кулаках и об уголовниках, хотя само постановление называлось «Об антисоветских элементах». Однако замысел окончательной зачистки общества был столь грандиозным, что авторы телеграммы, отправленной на места, побоялись даже в зашифрованном виде возможности его широкой огласки. Само постановление Политбюро от 2 июля 1937 г. сразу же получило гриф «особая папка».
За этим постановлением последовал приказ наркома внутренних дел «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов», утвержденный Политбюро 31 июля. Характерно, что в тексте этого приказа, который знаменовал начало массовых арестов, были названы «и др. антисоветские элементы». Приказ предписывал начать операцию, в зависимости от региона, с 5 по 15 августа и закончить в четырехмесячный срок. Все арестованные разбивались на две категории: подлежащие немедленному расстрелу или заключению на срок от 8 до 10 лет. Всем областям, краям, республикам доводились лимиты по каждой из двух категорий. Первоначально предписывалось арестовать 259 450 человек, из них 72 950 – расстрелять. Приказ давал право местным руководителям запрашивать у Центра дополнительные лимиты на репрессии[1132]39.
Процессы в центре дополняли процессы и групповые дела на местах. Посредством физического истязания подследственных фабриковались фальсифицированные обвинения, протоколы допросов готовились следователями заранее по однотипным стандартам. Пережившие кампанию 1939 г. работники органов НКВД на допросах, проводившихся в 1950-е гг., признали, что в 1937–1938 гг. существовал приказ НКВД о составлении подлинников протоколов только на пишущей машинке. «Во исполнение этого требования, – признал бывший врио начальника 4-го отдела Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю К.К. Пастаногов на допросе 24 августа 1955 г., – черновики протоколов допроса следователями, допрашивающими арестованных, велись небрежно, зачастую карандашом, затем передавались в машинное бюро и после отпечатывания теряли значение подлинников и, видимо, уничтожались. Отпечатанные же экземпляры давались на подпись арестованным, считались подлинными и приобщались к следственным делам. Имели место случаи, когда арестованные вносили поправки в отпечатанный текст. Показания отдельных арестованных стенографировались и расшифрованные стенограммы в отпечатанном виде давались на подпись арестованному и приобщались к его следственному делу. Когда же следователь писал протокол допроса чернилами и по установленной форме, они приобщались к следственным делам, но этого, как правило, от следователя не требовали». К.К. Пастаногова дополнил А.Ф. Григорьев, сотрудник 4-го отделения 3-го отдела Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю, на допросе 24 декабря 1955 г.: «...Что мы писали в протоколах допроса, какие факты вносили в протокол, никто не проверял и не требовал этой проверки. Правда, были случаи, когда протоколы Эденбергом (начальник отдела. – И.П.) корректировались, но только с той целью, чтобы придать большую резкость фактам "преступной" деятельности того или иного обвиняемого, других каких-либо замечаний мы не получали. ...В получении подписей обвиняемых на составленных протоколах был весь смысл в то время следственной работы, и все внимание уделялось этому, к этому сводились и все требования руководства отделения и отдела. Поэтому, по-моему, и допускались всеми работниками, в том числе и мною, составление протоколов без обвиняемых, с внесением в них несуществующих данных, так как никто и никогда не делал замечаний на неправильность и необъективность записанных нами показаний»[1133]40.
Арестованные искусственно увязывались между собой, так как оформлялись главным образом групповые дела по 30–40 человек и более, которые в ускоренном порядке рассматривались особыми «тройками». Как правило, «тройки» составлялись из первого секретаря обкома, крайкома ВКП(б) или ЦК компартии национальной республики, начальника соответствующего управления НКВД и прокурора области, края, республики и утверждались Политбюро ЦК.
Одновременно с ликвидацией антисоветских элементов был проведен ряд операций с целью обезопасить себя от «пятой колонны» на случай войны. Постановлением Политбюро от 20 июля 1937 г. предписывалось продолжить репрессии против советских немцев и арестовать всех немцев, работавших на оборонных заводах, часть их выслать за границу. 9 августа Политбюро утвердило приказ НКВД «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп и организаций ПОВ (Польской организации войсковой). 19 сентября – приказ НКВД «О мероприятиях в связи с террористической, диверсионной и шпионской деятельностью японской агентуры из так называемых харбинцев» (бывших работников Китайско-Восточной железной дороги, вернувшихся в СССР после продажи КВЖД в 1935 г.). Была проведена также массовая высылка «неблагонадежных элементов» из приграничных районов. Самой крупной акцией такого рода была депортация с Дальнего Востока в Казахстан и Узбекистан всего корейского населения, проведенная на основе постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 21 августа 1937 г.[1134]41
Операция по ликвидации антисоветских элементов не была завершена в намечавшиеся четыре месяца. 31 января 1938 г. Политбюро утвердило предложение НКВД о дополнительных репрессиях. К 15 марта (по Дальнему Востоку к 1 апреля) предписывалось репрессировать еще 57 200 человек, из них 48 тыс. расстрелять. В этот же день Политбюро продлило до 15 апреля операцию по разгрому так называемых контрреволюционных национальных контингентов – «из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын». Более того, Политбюро поручило НКВД «провести до апреля аналогичную операцию и погромить кадры болгар и македонцев, как иностранных подданных, так и граждан СССР». С 1 февраля по 29 августа 1938 г. Политбюро утвердило дополнительные к январским лимиты на репрессии еще 89 750 человек[1135]42.
