...В результате события стали развиваться по другому сценарию, и Сталин получил только пол-Европы. Но уже в апреле 1945 г. во время приема правительственной делегации Югославии он неожиданно сказал, что Германия быстро оправится после поражения. И далее, предвосхищая расстановку сил на мировой арене к этому времени заявил: «... Война скоро кончится, через пятнадцать-двадцать лет мы оправимся, а затем – снова»! Приведя эти слова Сталина в своей книге, М. Джилас записал свое ощущение: «Что-то жуткое было в его словах: ужасная война еще шла»[1349]85. Существует также свидетельство о том, что американский посол А. Гарриман спросил у Сталина, что, наверно, ему приятно: вот немцы стояли у самой Москвы, а он сейчас делит Берлин? И Сталин ответил: «Царь Александр дошел до Парижа»[1350]86.

Внешнеполитическая деятельность сталинской власти в последующие годы – это особая тема. Необходимо отметить только, что до самого конца Сталин не оставил своих замыслов ни о дальнейшем расширении фронта социализма, ни о новой войне, которая способствовала бы их осуществлению. В своей последней работе «Экономические проблемы социализма в СССР» в разделе, в котором он рассматривал «вопрос о неизбежности войн между капиталистическими странами», Сталин вновь вернулся к этой своей идее. «После первой мировой войны, – писал он, – тоже считали, что Германия окончательно выведена из строя, так же, как некоторые товарищи думают теперь, что Япония и Германия окончательно выведены из строя. Тогда тоже говорили и шумели в прессе о том, что Соединенные Штаты Америки посадили Европу на паек, что Германия не может больше встать на ноги, что отныне войны между капиталистическими странами не должно быть. Однако, несмотря на это, Германия поднялась и стала на ноги как великая держава через каких-либо 15 – 20 лет после своего поражения, вырвавшись из неволи и став на путь самостоятельного развития»[1351]87.

По мнению политического обозревателя радиостанции «Свобода» Г. Ахминова, еще в начале 1960-х гг. проанализировавшего этот отрывок из сталинской работы с учетом общего контекста того времени, Сталин, говоря о будущем, исходил из существования сильной капиталистической Германии. Высказываясь о современном положении, он постоянно употреблял выражение «Германия (Западная)». В его калькуляциях будущего не было ни Германской Федеративной, ни Германской Демократической республик, была лишь одна Германия.

10 марта 1952 г. стало известно, что Советское правительство радикально изменило свою точку зрения по германскому вопросу: оно больше не выступало против перевооружения Германии, но настаивало, чтобы Германия получила независимую национальную армию. Эта мысль вытекала из законченной за шесть недель до того работы Сталина. Если Сталину хотелось натравить Германию и Францию друг на друга через 15–20 лет, он должен был заблаговременно позаботиться о том, чтобы Германия и Франция имели бы независимые вооруженные силы[1352]88.

Однако это были не только намерения, но и действия. Уже о многом говорит хотя бы тот факт, что фактически все уцелевшее в Восточной Германии оборудование, годное для производства танков, боевых кораблей, самолетов, артиллерийских орудий, химического оружия массового поражения, было перебазировано в СССР. Особое внимание уделялось поиску и вывозу того, что имело отношение к атомной бомбе и ракетной технике. Все это проводилось в обстановке строжайшей секретности[1353]89. А весной 1952 г. Сталин неожиданно для высшего военного командования принял решение о срочном формировании 100 дивизий реактивных бомбардировщиков фронтовой авиации. Значительная часть новых авиационных соединений размещалась на северном побережье, на Чукотке, на Камчатке, там развернулось лихорадочное строительство ледовых и стационарных аэродромов, баз снабжения, жилых помещений для личного состава. Чтобы сформировать 100 авиационных дивизий, был необходим огромный самолетный парк. Сверх плана от промышленности требовалось в кратчайшие сроки выпустить свыше 10 тыс. бомбардировщиков. Кроме того, шло интенсивное освоение авиационного атомного оружия[1354]90. Только смерть Сталина избавила мир от последствий этой его деятельности.

Политика сталинской власти в России и за рубежом в 1920-1930-е гг. еще долго будет вызывать споры и неоднозначную реакцию. В эти десятилетия партийное государство настолько законспирировало свою деятельность, что до сих пор не только не удается документально подтвердить многие его действия, но и понять их подлинный смысл. До сих пор осознание подпольного характера сталинской власти представляет собой как общественную, так и научную проблему. Показательный пример: на заседании ассоциации историков Второй мировой войны в Институте всеобщей истории РАН в декабре 1997 г. известный специалист по истории кануна войны д-р ист. наук, проф. В.А. Анфилов, возражая сторонникам точки зрения о подготовке СССР к наступательной войне, заявил: «Есть хоть один документ, где Сталин говорил бы, что мы готовим нападение на Германию? Нет ни одного документа! Все взято с потолка...» (выделено мною. – И.П.)[1355]1.

В том-то и состояла отличительная черта механизма сталинской власти, что все документы шли под грифом «секретно», «строго секретно», «на правах шифра», «особая папка» и т.д. Существовала целая система уничтожения «отработанных» документов. Сталин сам, а после смерти его соратники и последователи не раз давали распоряжения о чистке архивов. Самые большие свои секреты Сталин бумаге не доверял. Тем более он не говорил о своих замыслах и делах. А если говорил, то неправду. Тайна и ложь в течение 30 лет были незаменимыми элементами механизма его властвования, неотторжимыми компонентами идеократии, которая задает особое видение событий, наркотически искажающее их представление и тем самым поражающее и события, и их объяснение.

Наиболее явному идеократическому искажению подвергся процесс так называемого строительства социализма, который вполне правомерно называть сталинским. «Еще до войны, – пишет Е. Тачаева, – наша страна преодолела безграмотность и духовное рабство перед господами. Это был золотой век таланта и трудолюбия. У нас были театры и артисты, музыканты и писатели, художники и спортсмены такого дарования, каких не знала ни одна хваленая западная цивилизация. Все это результат того, что у нас шло строительство социализма именно в период, когда руководил государством И.В. Сталин, который убирал как ненужный хлам целые слои паразитов-биржевиков, банкиров, коммерсантов, одним словом, посредников-кровососов, которые есть неизбежное зло при капитализме. Наши деды и отцы строили в те годы общество социальной справедливости, это порождало дикую злобу людей, привыкших наживаться на чужом труде, и их прихвостней, но вызывало глубокое уважение к Советскому государству лучших людей западных стран, живших в то непростое время»[1356]2. По мнению О.А. Платонова, «самым главным геополитическим итогом политики Сталина стало создание единого политического пространства от Берлина, Софии и Тираны до Бэйцзина и Пхеньяна, составляющего почти 1/4 часть Земли. Это политическое пространство стало определяющим фактором мирового развития. Идеологически это политическое пространство противостояло системе хищного потребительства и паразитизма западного мира, причем динамика мировой системы, созданной Сталиным, имела успешный, наступательный характер, вытесняя элементы западной цивилизации, заставляя ее постоянно отступать»[1357]3.