Уравнительные настроения резко усилились в хаосе гражданской войны, когда складывавшиеся веками устои жизни рушились на глазах. В период нэпа наступило некоторое замирение, однако начавшийся процесс социального расслоения вновь привел к росту уравнительных настроений.
Эти патриархальные настроения использовала коммунистическая власть, начав свое наступление на нэп. В этом случае ненависть коммунистической власти к капитализму и враждебность бедноты по отношению к зажиточному крестьянству совпали.
Процесс социального расслоения в сибирской деревне в период нэпа шел более интенсивно, чем в европейской части России. Такое мнение бытовало в верхах партии еще до получения результатов гнездовой переписи 1927 г., целью которой было как раз определение принадлежности крестьянских хозяйств к той или иной социальной группе. Это обстоятельство отмечалось на специальном заседании бюро Сибкрайкома ВКП(б) 30 ноября 1926 г., посвященном вопросу о дифференциации деревни[669]55.
По результатам гнездовой переписи, которые приводил Сырцов на одном из так называемых деревенских совещаний, классовый состав сибирского крестьянства характеризовался примерно следующим образом: по Южной Сибири кулаков было 5,5, середняков – 56, бедняков – 38,5 %; по Восточной Сибири соответственно – 4,5; 57,3; 38,2 %[670]56. По уточненным и дополненным данным сибирских историков-аграрников (эти данные, думаю, в меньшей степени подверглись идеологизированным искажениям[671]57), в среднем по России в 1927 г. кулаки составляли 3,9 %, а в Сибири – 6,7 % (В Юго-Западной – 7,7 %, в Северо-Восточной – 5,1 %). Бедняки же по России составляли 23 %, а в Сибири – 20,4 %. К ним примыкали батраки, составлявшие по России и Сибири соответственно 10 и 9,8 %. Остальное приходилось на середняков[672]58.
Коммунистическая власть всегда потворствовала бедноте, но с конца 1925 г. на это была направлена вся социально-экономическая политика в деревне, названная известным экономистом Н.Д. Кондратьевым политикой «фаворитизации» бедноты. Каждый год повышался процент бедняцких хозяйств, освобожденных от уплаты налога и, наоборот, увеличивалось налогообложение кулацких хозяйств. В 1926/27 хозяйственном году от налога было освобождено 26,8 % бедняцких хозяйств Сибири, в 1927/28 г. – 29,2 % полностью и 5,7 % – частично, а на 1928/29 г. СНК РСФСР установил освобождение от налога для 32 % бедняцких хозяйств[673]59 . На это была направлена и кредитная политика – кредиты в первую очередь и на льготных условиях (низкий кредитный процент, беспроцентные и долгосрочные ссуды и т.п.) предоставлялись беднякам. Классовая линия выдерживалась также в снабжении техникой – для бедняков существовал специальный льготный «машинный фонд». По такому же принципу проводилась политика землеустройства – беднота, как правило, получала ближние и лучшие земли, легче поддававшиеся обработке, середнякам доставалась земля второго сорта, а кулакам отводились наиболее неудобные и отдаленные земли. Объяснялось это обычно тем, что кулак может такие земли лучше и быстрее обработать, так как имеет больше средств и инвентаря.
Политика «фаворитизации» бедноты проводилась не только в социально-экономической, но и общественно-политической области. С 1924 г. начинается целенаправленная работа по партийному строительству в деревне. И хотя в 1924 г. и первой половине 1925 г. еще не было санкционированного наступления на кулака, а наоборот, наблюдалась определенная либерализация в отношении деревни, выразившаяся, в частности, в политике оживления Советов путем расширения участия зажиточных крестьян в выборах, то с конца 1925 г. она меняется на прямо противоположную. Растет число кулаков, лишенных избирательных прав за то, что они использовали в своих хозяйствах наемную силу или сдавали скот и технику в аренду другим крестьянам. Если в 1926 г. в Сибири было 14 500 так называемых крестьян-лишенцев, то в 1927 г. их число возросло в 5,5 раз и составило 77 тыс. чел.[674]60
Партийное строительство в деревне с самого начала предполагало активное вовлечение в партию бедноты. «Линия на прием крестьян-бедняков в партию, – жаловался секретарь Иркутского губкома РКП(б) в одном из своих закрытых писем в высшие инстанции в конце 1924 г., – была понята совершенно прямолинейно. Порядочный середняк часто не принимался. В то же время бедняк или батрак иногда даже с полууголовным прошлым, а то и настоящим принимается. Бедность искупает все – так смотрят многие деревенские коммунисты»[675]61.
Кроме этого, при сельских Советах, кооперативах, комитетах крестьянской взаимопомощи создавались так называемые группы бедноты, которые действовали под руководством партячеек. Группы принимали решения по наиболее злободневным вопросам хозяйственной и политической жизни в деревне и диктовали сельским сходам свою волю. Этот процесс особенно усилился в 1927 г., когда началось массированное наступление на общину. В советской историографии это именовалось «процессом передачи традиционных прав общины сельским органам диктатуры пролетариата». Постановлениями ВЦИК и СНК от 14 марта и 23 июля 1927 г., которые окончательно закрепили властные функции в деревне за сельсоветами, община была фактически ликвидирована[676]62. В Сибири роль общины сошла на нет быстрее, чем в европейской части России. Изначально основанная переселенцами она отличалась слабостью внутриобщинных связей, которые постоянно подтачивались все новыми и новыми переселенцами, прибывавшими в Сибирь из других районов страны.
Государственная политика поддержки бедноты вызывала, с одной стороны, сопротивление кулачества, а с другой, – усиливала антикулацкие настроения неимущих слоев деревни, готовых, как говорил полномочный представитель ОГПУ по Сибири Л.М. Заковский, «поднажиться за счет кулака»[677]63 В Сибири положение усугублялось еще и настроениями красного бандитизма. На этой особенности в жизни сибирской деревни, отчетливо выявившейся к 1928 г., необходимо остановиться подробнее.
Красный бандитизм в Сибири уходит своими корнями в партизанское движение, когда крестьянство вело борьбу против колчаковских войск. Ситуация в деревне в период гражданской войны была очень сложной и противоречивой. Среди крестьянства имели место разные настроения – не только антиколчаковские, но и проколчаковские. Большевики упростили, идеологизировали эти настроения в своей пропаганде и ориентировали их против зажиточных крестьян, которые тайно или явно поддерживали политику Колчака. В результате у бедняка-партизана сформировалось общее представление о кулаке как о классовом враге, «гаде, которого нужно давить». С началом политики продразверстки антикулацкие настроения в деревне получили дополнительный импульс со стороны власти. В распоряжение бедноты передавалось 25 % хлеба, конфискованного по продразверстке. Таким образом власть оплачивала «целый ряд услуг этой бедноты по обдиранию кулацкого хозяйства», как выразился председатель Сибпромбюро ВСНХ Г.И. Ломов в своем выступлении на IV Сибирской партийной конференции в августе 1921 г.[678]64 Это соучастие в грабеже делало бедноту опорой коммунистической власти в деревне. Беднота активно участвовала в продразверстке, не гнушаясь и методами насилия в отношении кулаков. Поэтому она болезненно восприняла переход к нэпу, особенно в тех районах, где было сильное партизанское движение. Эти настроения вылились в красный бандитизм, который в 1921 г. охватил все районы Сибири. Массовый характер он приобрел в Алтайской губернии, отдельных районах Кузнецкого, Щегловского и Томского уездов Томской губернии, в Ачинском и Минусинском уездах Енисейской губернии, в районе Черемховских копей Иркутской губернии[679]65 В годы нэпа положение в деревне постепенно стабилизировалось, но эксцессы красного бандитизма не исчезли, они были только запрятаны вглубь, приобрели уголовный характер.
