Уехать было трудно. Но и оставаться невозможно. Он уезжал потому, что был молод, полон энергии, не боялся риска и хотел самостоятельно строить жизнь. Приходилось оставлять знакомые места и близких людей. И хотя, будучи молодым, он был уверен, что рано или поздно снова увидит всех, но понимал также, что расстается с ними, возможно, на много лет.

Лорд Эшли Кендрик был младшим сыном герцога, а следовательно, ему нужно было выбирать для себя серьезное занятие. Ни армия, ни церковь – две области деятельности, приемлемые для младших сыновей, – его не привлекали.

Поэтому в свои двадцать три года он, отдав дань увлечениям юности, не нашел себе иного полезного дела, кроме как управлять поместьем Боуден-Эбби, принадлежащим его брату Люку, герцогу Харндону, чем и занимался последние несколько месяцев. Его всегда привлекала коммерция, но отец категорически запретил ему подобную деятельность, считая ее неподобающей для аристократа, пусть даже и младшего сына. Люк придерживался другого мнения.

Поэтому Эшли, с благословения брата, отправлялся теперь в Индию, чтобы занять пост в Ост-Индской компании <Крупная коммерческая компания, существовавшая с 1600 по 1858 г.>.

Ему не терпелось уехать. Наконец-то он станет хозяином своей жизни, будет делать то, что хочет, и сможет доказать самому себе, что способен стать творцом своей судьбы. Ему не терпелось начать новую жизнь. Оказаться в Индии и стать независимым от брата.

Труднее всего было прощаться. Он попрощался в день накануне отъезда, умоляя всех не провожать его утром, чтобы он мог покинуть Боуден-Эбби, словно, как обычно, уезжает по делам и скоро вернется. Он попрощался с Люком, с его женой Анной. И с Эмми...

Эмми он не сказал «до свидания». Просто отвел ее в сторонку и сообщил, что завтра уезжает. А потом положил руки ей на плечи, улыбнулся, велел быть хорошей девочкой и ушел, не дождавшись ответа.

Эмми, конечно, не смогла бы произнести в ответ ни слова, даже если бы хотела. Она была глухонемой. Она умела читать по губам, но свои мысли могла выразить только огромными серыми глазами да еще мимикой и жестами, которые он стал хорошо понимать за тот год, что она прожила в Боуден-Эбби, как и некоторые другие знаки, которые они придумали исключительно для общения друг с другом.

Она была сестрой Анны и приехала жить в Боуден вскоре после того, как Анна вышла замуж за Люка.

Эмми была еще ребенком. Несмотря на то что ей было пятнадцать лет, ее глухонемота и необузданное свободолюбие – она редко одевалась и вела себя как подобает высокородной юной леди – заставляли Эшли считать ее ребенком. Милым ребенком, которого он искренне любил и которому привык поверять свои невзгоды и мечты. Ребенком, который обожал его. Она стремилась каждую свободную минуту провести в его компании, заглядывала в окно комнаты, где он работал, «слушала» его своими чудесными выразительными глазами, ходила за ним по пятам по поместью. Она никогда не мешала. Его привязанность к ней не поддавалась словесному определению.

Он боялся смотреть в глаза Эмми в день накануне отъезда. У него не хватило смелости сказать «до свидания». На следующий день Эшли сожалел о своей трусости. Но он терпеть не мог прощания.

Он встал рано, чтобы в последний раз с любовью окинуть взглядом Боуден-Эбби, где с детства был его дом, хотя и не собственный. А он хотел создать свой дом, осуществить свои мечты.

Сейчас, когда он уезжал и не знал, увидит ли когда-нибудь Боуден снова, Эшли понимал, что горячо любит его. Он завернул за дом, наблюдая, как промокают от утренней росы сапоги, и чувствуя, как пронизывающий ветер рвет с него плащ и треуголку. Он не оглядывался на дом, пока не взошел на вершину небольшого холма, откуда открывался вид на аббатство, газоны и деревья парка, раскинувшегося за ним.

Дом. И Англия. Ему будет не хватать и того и другого.

Он спустился по западному склону холма и, пройдя сквозь заросли деревьев, вышел к водопаду, где плавное течение реки прерывалось резким понижением русла и вода перекатывалась через скалистый порог.

За последний год он часто приходил к водопаду в поисках уединения и покоя. В поисках цели жизни. Возможно, в попытке найти самого себя. Чуть больше года назад он еще жил в Лондоне. Но Люк, возвратившийся после долгого пребывания в Париже, спас его от долгов, извлек из омута разгула и дебоширства и приказал вернуться в Боуден, пока он не решит, как намерен жить дальше.

Эмми подолгу бывала у водопада вместе с ним. Однажды он сказал ей, что она очень хорошо умеет слушать. Это была правда, хотя она и не слышала ни слова. Она слушала глазами и успокаивала его улыбкой и прикосновением маленькой теплой руки.

Милая, милая Эмми. Ему будет не хватать ее, пожалуй, больше, чем кого-либо. При мысли о ней, его маленьком олененке, у него защемило сердце. Она была словно частицей дикой, нетронутой природы. Она редко носила кринолины под платьями и почти никогда не надевала наколку.

По правде говоря, она даже волосы не укладывала в прическу, и они – белокурые, волнистые – свободно ниспадали до талии. Если удавалось, она с удовольствием ходила босиком. Он не представлял себе, как сумел бы прожить этот год без Эмми, без ее сочувствия, без постоянной радостной готовности успокоить, когда ему было плохо, когда казалось, что Люк, любимый брат, презирает его и не хочет иметь с ним ничего общего. Он глубоко втянул воздух и медленно выдохнул его. Пора было возвращаться.

Пока подадут экипаж, он успеет позавтракать, а потом – в путь. Он зашагал к дому, надеясь, что домашние уважат его просьбу и не придут провожать. Ему хотелось сразу, словно по мановению волшебной палочки, оказаться на борту корабля, вдали от берегов Англии.

Эшли сказал ей вчера, что уезжает утром. Это не было неожиданностью. Последние несколько недель все его мысли были заняты назначением в Ост-Индскую компанию и отъездом в Индию. Из его глаз исчезли растерянность, шаг стал пружинистым, и Эмми поняла, что потеряла его. Она ему больше не нужна. Он по-прежнему разговаривал с ней, позволял ходить за ним по пятам и сидеть в его кабинете, когда работал. Он по-прежнему держал ее за руку, когда они гуляли, и называл ее своим маленьким олененком. Но он уезжал. Его ждала новая жизнь, о которой он мечтал, которая была ему нужна. Эмми была искренне рада за него. О да, она была рада.

Леди Эмили Марлоу сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно. Занималось серенькое утро. У нее болело сердце. Сердце, готовое разбиться.

Ей не хотелось видеть Эшли сегодня. Она не выдержит, если своими глазами увидит, как он уезжает.

Она смотрела в окно, чтобы успокоиться, но внезапно ее охватила паника. Неужели он уже уехал? Из окна не было видно ни подъездного пути, ни каретного сарая. Может, экипаж стоит еще у дверей? Может, в это мгновение он садится в экипаж, попрощавшись с Анной и Люком?..

Он, наверное, поискал ее взглядом и расстроился, увидев, что ее нет. А вдруг он подумает, что она не захотела прийти? Вполне возможно, что он уезжает навсегда. И она больше не увидит его. Никогда.

Она спрыгнула с подоконника, схватила первый попавшийся под руку плащ – красный – и, накинув его на плечи, бегом спустилась по лестнице. Только бы успеть.

Она чувствовала, что умрет, если опоздает.

В холле не было никого, кроме лакея. Двери были распахнуты настежь, а у дверей – сундуки и коробки. Экипажа снаружи не было.

Эмили вздохнула с облегчением: значит, она не опоздала. Должно быть, Эшли завтракает. Она сделала несколько шагов в сторону столовой, лакей бросился открывать перед ней дверь. Но она остановилась. Нет. Она не сможет встретиться с ним лицом к лицу. Она осрамится. Расплачется.

Расстроит его. И увидит жалость в глазах Люка и Анны.