– Естественно, я верю, что моя коллекция – это собрание святынь. Фактически только в это я и продолжаю верить.

– Ты меня поражаешь до глубины души.

– Именно поэтому ты и убил меня там, среди моих сокровищ. Ладно, нам надо поторопиться. Не–известно, сколько нам отпущено времени. Вернемся к главной теме: к Доре. Твой главный козырь в этой ситуации – это ее амбиции.

Ей хотелось получить здание монастыря в полное распоряжение, чтобы разместить там своих женщин-миссионерок, сторонниц ее ордена, которые, конеч–но же, должны проповедовать любовь с не меньшей страстью и внутренним огнем, чем это делали все мис–сионеры – их предшественники. Она намеревается посылать их в самые бедные районы, в гетто и рабо–чие кварталы, чтобы они разглагольствовали там о не–обходимости создания своего рода движения за все–общую любовь. Причем это движение должно, по ее мнению, возникнуть в недрах народа, а затем посте–пенно подниматься все выше и выше, к самым вер–шинам власти. И тогда с несправедливостью в мире будет покончено навсегда.

– А чем эти женщины будут отличаться от других миссионеров, от сторонников иных орденов – от францисканцев, скажем, или иных проповедников?

– Прежде всего тем, что они женщины, женщины-проповедницы. Монахини всегда были сестрами милосердия, учили детей или вели затворническую жизнь в монастырях и неустанно возносили молитвы Богу – истошно блеяли хором, как и положено овцам Господним. А ее женщины должны становиться уче–ными богословами, церковными ораторами. Их зада–ча – передать слушателям собственную страсть, жар души, они будут обращаться к несчастным, нищим, обездоленным женщинам и помогать им изменить окружающий мир.

– Феминистские взгляды вперемешку с религи–озным рвением.

– Из этого могло что-то получиться. Во всяком случае, шансов на это было не меньше, чем у любого другого подобного начинания. Кто знает, почему в че–тырнадцатом столетии, например, один монах сошел с ума, а другой стал святым? А у Доры есть подход к людям, она знает, как научить их думать. Впрочем, не мне судить. Ты должен разобраться во всем и найти выход из положения.

– Ну да. А тем временем заодно и спасти церков–ные украшения, – хмыкнул я.

– Да. До тех пор, пока она не согласится их при–нять или каким-то иным образом обратит на доброе дело. Вот тебе еще один способ уговорить ее. Почаще упоминай о добре.

– Ты и сам пользовался этим способом, – печаль–но заметил я. – И в отношении меня тоже.

– Так ты выполнишь мою просьбу, правда? Дора считает, что меня ввели в заблуждение и сбили с пути истинного. «Не думай, что после всего содеянного ты сумеешь спасти свою душу, подарив мне сокровища церкви», – сказала она как-то.

– Она любит тебя, – заверил я Роджера. – Я убеждался в этом всякий раз, когда видел вас вместе.

– Знаю. Меня не нужно убеждать в этом. У нас нет времени на споры и доказательства, Учти только, что Дора очень прозорлива и планы ее поистине огромны. Пока еще у нее слишком мало единомыш–ленников и помощников, но она мечтает перевернуть мир. Я хочу сказать, что ей недостаточно того, о чем грезил когда-то я: создать собственный культ и стать своего рода гуру – поселиться в тихом убежище в окружении преданных последователей. Она действи–тельно хочет изменить мир, потому что уверена в том, что кто-то непременно должен это сделать.

– По-моему, так считает любой религиозный че–ловек.

– Ничего подобного, Далеко не каждый жаждет стать новым Мохаммедом или Заратустрой.

– А Дора жаждет.

– Дора знает, что именно это сейчас необходимо.

Он покачал головой, отпил глоток из бокала и об–вел взглядом полупустой зал. Потом вдруг слегка на–хмурился, словно все еще размышляя над своими по–следними словами, и продолжил:

– «Отец, – сказала она мне однажды, – религия не возникает на основе древних текстов и произведе–ний искусства Они могут служить лишь ее отраже–нием». Она еще долго потом говорила – о том, что внимательное прочтение Библии помогло ей постичь великое значение чуда, происходящего в душе челове–ка. В общем, она буквально усыпила меня своими рассуждениями. И не вздумай отпустить по этому пово–ду какую-нибудь шуточку.

– Боже избави! Ни за что на свете!

– Что ожидает мою дочь? Что с ней будет? – с отчаянием в голосе прошептал он, не глядя на меня. – С таким-то наследством! Достаточно посмотреть на ее отца – вспыльчивого, грубого и жестокого человека, сумасшедшего, способного на любые крайности. Невозможно сосчитать, сколько соборов и церквей я посетил вместе с Дорой, сколько бесценных распятий я ей показал, прежде чем превратить их в очередное средство получения прибыли. В одной только Германии мы провели с ней немало часов, рассматривая великолепные росписи на потолках соборов эпохи барокко. Я дарил Доре невероятной ценности релик–вии, подлинные распятия, украшенные серебром и Русинами. Я купил множество платов Вероники такой потрясающей красоты, что перехватывало дыха–ние… Боже мой! Боже мой!

– Скажи, а не было ли во всем этом стремления каким-то образом искупить, загладить свою вину? Я имею в виду Дору.

– То есть вину за оставшееся без объяснения ис–чезновение Терри, за то, что она спросила тебя о ней лишь через много лет? Я думал об этом. Если Дора по–началу и чувствовала что-то подобное, то это чувство давно прошло. Она считает, что мир нуждается в но–вом откровении. В новом пророке. Однако пророка–ми не становятся в одночасье. Дора утверждает, что ее превращение должно произойти благодаря умению видеть и чувствовать, но она не имеет ничего общего с палаточным возрождением[2].

– Мистики никогда не связывали прорыв к Богу с палаточным возрождением.

– Конечно нет.

– А Дора мистик? Как ты думаешь?

– А ты сам разве не понял? Ведь ты следил за ней. Нет, Дора никогда не лицезрела Бога и не слышала его голоса, если ты это имеешь в виду. А лгать в таких вопросах она ни за что не станет. Но Дора жаждет этого. Она мечтает о таком моменте, о чуде, об откровении.

– Она ждет появления ангела?

– Вот именно.

Мы оба вдруг умолкли. Роджер, наверное, размыш–лял о своих давних мечтах и планах, а я.„ Я тоже погру–зился в воспоминания – о том, как совершил фаль–шивое чудо, о том, как я, ангел зла, довел до безумия католическую монахиню, о ее кровоточащих руках и стигматах на ее ногах, ..

Неожиданно он как будто принял решение и, к моему великому облегчению, заговорил вновь:

– Я разбогател, когда отказался от намерения пе–ределать мир, если вообще всерьез думал об этом. И построил собственную жизнь, которая и стала мо–им миром. А Дора действительно всей душой жаж–дет… чего-то… А вот моя душа мертва…

– Судя по всему, нет, – откликнулся я. Мысль о неизбежности его скорого исчезновения становилась все более невыносимой и пугала меня гораздо боль–ше, чем еще не так давно испугало его появление.

– Вернемся, однако, к главному, – сказал он. – Меня начинает тревожить…

– Что?

– Не валяй дурака и слушай. На имя Доры поло–жены деньги, которые никак не связаны с моим име–нем. Власти никоим образом не смогут наложить на них лапу, тем более что по твоей милости мне уже ни–кто не сможет предъявить обвинение в чем-либо, не говоря уже о том, чтобы осудить. Всю информацию о них ты найдешь в квартире. В черных кожаных пап–ках. Они в металлическом картотечном ящике. Вмес–те с корешками чеков и различными документами, касающимися купли-продажи картин и статуй. Все это ты должен сохранить для Доры. Это дело всей моей жизни, мое наследие. И отныне оно в твоих руках. Ты можешь выполнить мою просьбу? Ради Доры! Торопиться не стоит, да и нужды нет, ведь ты очень ловко покончил со мной.

– Знаю. А теперь ты просишь меня выступить в роли ангела-хранителя и позаботиться о том, чтобы Дора получила наследство в целости и сохранности, притом незапятнанным.

– Да, друг мой, именно это я умоляю тебя сде–лать. И тебе по силам выполнить мою просьбу. Кроме того, не забудь о Винкене. Если она откажется взять книги, хранителем их должен стать ты.