— Нет, сэр.

Все качали головами и улыбались с сожалением. Никто не знал. «Пожалуй, так оно и есть», — подумал он, молчаливо стоя в убогом, затхлом жилье, где копошились люди. Но проверить это он не мог.

— А что с ним? — спросил человек с головой вроде кивера.

— Я его никогда не видел. Знаю только, что он не может сам прийти за деньгами. Я здесь первый день работаю.

— Может, у вас адрес неправильный?

— Вряд ли. Так где бы мне еще спросить?

Он видел, что его настойчивость их забавляет, да и самому ему казались забавными эти упорные расспросы. Он был хоть и невысок ростом, худощав, но держался независимо, с достоинством, и его серые глаза, посмеиваясь, смотрели на всех без робости. Один мужчина на скамье гортанно произнес что-то непонятное, и женщина ответила резким, пронзительным смехом, который сразу оборвался.

— Ну как, никто не может мне помочь?

— Мы его знать не знаем.

— Но если он живет здесь, приходится же ему платить за квартиру. Чей этот дом?

— Компании «Грейтхэм». Ихняя контора на Тридцать девятой улице.

Криб записал адрес в блокнот. Но, выйдя, он остановился в раздумье, чувствуя, как у его ног трепыхается распластанная ветром старая газета, и решил, что на компанию надежда плоха. Возможно, этот Грин снимает только одну комнату. В некоторых квартирах было чуть ли не по двадцать жильцов; агент компании, конечно, знает лишь главного съемщика. Он не сможет сказать, кто остальные. Кое-где люди даже спят по очереди на одной кровати — сторожа, водители автобусов или повара ночных ресторанов отсыпаются днем, а потом уступают место сестре, племяннику или вовсе чужому человеку, который только что отработал смену. В этом ужасном, кишащем клопами квартале между Коттидж-гроув и Эшлендом много безвестных бродяг, которые кочуют из дома в дом, из комнаты в комнату. На лбу у них не написано, кто они такие. Они не носят узлов на спине и не поражают своей живописностью. Видишь обыкновенного человека, чернокожего, он идет себе пешком или едет в автомобиле, как всякий другой, держа руку на рычаге скоростей. Как же его узнать? Криб подумал, что агент компании «Грейтхэм» только рассмеется, если его об этом спросить.

Но насколько проще было бы искать, если б он знал, что Грин престарелый, или слепой, или болен чахоткой. Какой-нибудь час посидеть над картотекой, кое-что записать, и не пришлось бы так мыкаться. Принимая от Рейнора пачку чеков, он спросил:

— Что мне нужно знать об этих людях?

Тут Рейнор взглянул на него так, словно хотел сказать, что не стоит делать из мухи слона. При этом он улыбнулся, потому что между ними уже установились дружеские отношения, и все же, видимо, собирался изречь что-то в этом роде, но тут Стейка со своими детьми переполошила всю контору.

Прежде чем устроиться на эту работу, Крибу пришлось долго ждать случая. Помог старый школьный товарищ, который служил в муниципалитете: хотя близкой дружбы между ними никогда не было, он вдруг расчувствовался и предложил свою помощь, — конечно же, ему хотелось щегольнуть своим влиянием, показать, как он преуспевает даже в столь скверные времена. Что ж, он и в самом деле недурно преуспел вместе с демократической партией, которая держала в городе бразды правления. Криб заходил к нему в муниципалитет, и они целый год не реже раза в месяц завтракали вместе в баре или пили пиво, а потом наконец подвернулась эта работа. Криб был не прочь пойти в мелкие конторские служащие или даже в посыльные, хотя Рейнор в этом усомнился.

Этот Рейнор был удивительный малый, и Крибу он сразу понравился. Как и положено в первый день, Криб рано пришел в контору и долго дожидался, потому что Рейнор опоздал. Наконец он ввалился в свой тесный кабинетик так, словно только что выскочил из автомобиля после аварии на Индиан-авеню. Его худое шершавое лицо было обветрено, он посмеивался и, отдуваясь, бормотал что-то себе под нос. В мягкой шляпе пирожком, в пальто с глухим бархатным воротом и шелковом кашне, которое облегало шею до тонкого, нервного подбородка, он ерзал и подпрыгивал в своем вращающемся кресле, отталкиваясь ногами от пола, как будто сидя словно бы пританцовывал. При этом он ощупывал Криба глазами, широко распахнутыми и слегка ироническими. Оба они помолчали немного, и тем временем Рейнор, сняв шляпу со всклокоченной головы, положил ее себе на колени. Руки у него побурели от мороза и были не очень чистые. Из стены тесной комнатки, приспособленной под кабинет, торчала стальная балка, служившая некогда для крепления приводных ремней какой-то машины. Прежде в этом здании была фабрика.

— Вы старше меня. Надеюсь, вам не будет обидно работать у меня под началом, — сказал Рейнор. — Но я и сам всего лишь подчиненный. Вам сколько лет?

— Тридцать пять.

— И вы полагали, что будете сидеть в конторе над бумагами. Но обстоятельства таковы, что я должен отправить вас на прогулку.

— Ничего не имею против.

— В этом квартале нам приходится по большей части обслуживать негров.

— Я так и думал.

— Отлично. Вы справитесь. C'est un bon boulot[23] . Вы знаете французский?

— Немножко.

— Я сразу решил, что у вас университетское образование.

— А вы были во Франции? — спросил Криб.

— Нет, я выучил французский по руководству Берлица. Занимался больше года, потому что так принято, если не ошибаюсь, во всем мире, и этим занимаются конторщики в Китае и туземные воины в Танганьике. Основательно выучился, право слово. Такова уж притягательная сила цивилизации. Правда, ее несколько преувеличивают, но чего вы хотите? Que voulez-vous? [24] Я выписываю «Le rire» [25] и все пикантные газетки, совсем как в Танганьике. Там это имеет необъяснимую привлекательность. Но мне другое нужно, я хочу стать дипломатом. У меня есть двоюродный брат, он служит дипломатическим курьером и рассказывает такие штуки — пальчики оближешь. Он разъезжает в мягких вагонах и почитывает книжечки. А нам приходится… Вы раньше чем занимались?

— Был продавцом.

— Где?

— В консервном отделе магазина «Зайди и купи». В подвале.

— А еще раньше?

— Продавал шторы у Гольдблатта.

— Полную неделю?

— Нет, только по четвергам и субботам. Кроме того, торговал обувью.

— Значит, подвизались и по обувной части. Так. Ну а до этого? Вот тут, в ваших бумагах сказано… — Он открыл папку. — Колледж святого Олафа, преподаватель классических языков. Стипендиат Чикагского университета, 1926 — 1927 год. Я тоже учил латынь. Ну-ка, проверим, кто больше помнит цитат. «Dum spiro spero»[26] .

— «Da dextram misero»[27] .

— «Alea jacta est»[28] .

— «Excelsior» [29] .

Рейнор громко захохотал, и за перегородку стали заглядывать другие служащие. Криб тоже рассмеялся, чувствуя себя легко и непринужденно. Приятно рассеяться в такое утро, когда нервы напряжены.

Когда они перестали забавляться и никто уже не прислушивался к их разговору, Рейнор спросил серьезно:

— А почему вы избрали латынь? Хотели стать священником?

— Нет.

— Значит, просто ради этой дребедени? Ради культуры? И за что только не берутся люди! — Он воскликнул это с мрачным ликованием. — Я штаны просидел, все учился на юриста, и вот, пожалуйста, выучился, теперь получаю на двенадцать долларов в неделю больше, чем вы, в виде компенсации за то, что так глубоко умудрен в житейских делах. Вам, человеку культурному, я скажу, что в мире нет ничего истинного, всюду подделки, одно заменяет другое, а другое, в свою очередь, заменяет третье, но все же тридцать семь долларов в неделю несравненно лучше двадцати пяти, хотя к истине такая замена не имеет отношения. Вам не кажется, что это понимали уже ваши древние греки? Они были мыслящие люди, но не хотели лишиться своих рабов.