– Нет, я никого не знаю.
– Да ты чего?! – непроизвольно вырвалось у стоящего у дверей Андрея.
– Товарищ Воронов, вы нарушаете уголовно-процессуальный кодекс, – напомнил бдительный следователь. – Опознание провожу я. Просьба не вмешиваться.
Следак склонился над бумагами, занося в протокол результат опознания. Андрей сверлил глазами драйвера. Тот сверлил затертый линолеумный пол.
На ощупь, говоришь…
Да поздно. Слово не воробей…
Просьба не вмешиваться!
– Итак, вы не опознаете никого из сидящих перед вами? Что ж, распишитесь. Вот здесь. Все, вы свободны. Спасибо, до свиданья.
Андрей не побежал догонять водителя. Просьба не вмешиваться! Кому сказано, Воронов? Не вмешиваться! Ты должен был понять это еще там, в ресторане стратегического назначения. Где тебе тонко намекнули. Сейчас еще разок намекнули.
Еще намеков желаем? Не желаем. Спасибо, до свиданья. Зачем тебе, Воронов, глаза, если они не видят очевидных вещей? Лучше бы ты ослеп.
И оглох. Лучше бы…
Андрей достал сигарету и, не произнеся ни слова, вышел из кабинета. По коридору плыла секретарша Леночка с чайником в руках.
– Андрюша, набери, пожалуйста, водички в мужском туалете. В нашем что-то с краном.
– Давай.
В сортире, благоухающем бодрящим ароматом, одну из стен, грозящую обвалом, подперли рекламным щитом «Дирола». «Оберегает вашу голову с утра и до вечера».
Андрей набрал воды, вернулся в коридор.
– Спасибо, Андрюша. Да, кстати, ты, кажется, разведен?
– Да, а что такое?
– Извини, но я тебя в список включаю.
– В какой еще список?
– Пришел приказ из управления представить в отдел собственной безопасности списки всех разведенных или разводившихся сотрудников.
– На хера?! – забывшись, ругнулся Андрей. Леночка воспитанно не заметила.
– В ходе операции «Чистые зубы» необходимо выявить морально неустойчивых сотрудников.
Андрей начал сползать по стене, словно получил удар ниже пояса. Леночка, пожав плечиками, скрылась в канцелярии. Мимо прошла серая тень отработавшего на совесть следователя, тени ворчащих понятых-подсадных, контур пышущего счастьем моряка-подводника.
У Андрея не осталось сил. Тот же фанат Херувимов вряд ли успокоился бы. Он бы бился до последнего. Колол бы и расколол драйвера («Говори, курва, кто тебя застращал!»), нашел бы свидетеля-пенсионера, случайно видевшего из окошка налет (нашел бы, нашел!), тряхнул бы поактивней морячка…
Но Андрей не фанат. Он нормальный. Вернее, среднестатический. Как все. Нет сил.
– Ты чего расселся, как нищий на вокзале? Мы из управления бригаду ждем с минуты на минуту. Обалдел?
Строгий голос замполита поднял Андрея с пола.
– Зубы почистил?
Андрей, как раненый, опираясь на стену, встал на ноги.
– Чего?
– Зубы почистил?
– Да. Еще утром.
Сгорбившись, он пошел в свой кабинет. Грицука не было, умотал по вызову в прокуратуру на собственный допрос.
Андрей упал на диван, уставился в потрескавшийся потолок. За окном смеялись дети, играя в чеченских террористов. «Теперь твоя очередь быть Басаевым! Так нечестно, я тебя первый в заложники взял!»
На подоконнике, спрятавшись за занавеску, стоял маленький глобус. Тоха все-таки раздобыл. Обидно, не пригодился земной шарик. Новый командир с высоких трибун клеймил позором своего предшественника, вызывая восхищение у прессы и населения смелостью и прямотой. Предложение (приказ) расстаться с позорным прошлым поступило (поступил) незамедлительно. Тоха ослушался (все ж платил кровные!) и спрятал школьное пособие за занавеску.
Андрей встал с дивана, подошел к окну и выкинул в форточку смятую, так и не прикуренную сигарету. Опустил глаза на глобус. Рядом лежала маленькая блестящая коробочка. Что еще за безделушка?
Пудреница. Андрей щелкнул замочком, открыл крышку. Зеркальце, тампон, пудра. Из дешевых, ларечных. «В нашем полку завелись „голубые“? Тоха, что ли, нос пудрит? Ленка забыла? Нет, она сюда сама никогда не заходит, к себе приглашает. Да и, кроме Франции, ничем морду не мажет, брезгует». Вчера безделушки не было, это точно, Андрей искал свою записную, обшарил весь кабинет, прежде чем нашел ее в кармане. Не было пудреницы! Не было!..
Опять стучит. Ой, как стучит! Андрей сжал ладонями виски. Не стучи! Заткнись, заглохни!
«Демократия залезла ко мне в постель. Насилую вчера любимую женщину…» Женщину. 20.03…
Андрей выскочил из кабинета и столкнулся с Ермаковым.
– Ермак, ты вчера в вечер молотил?
– Ну.
– Фанат в моем кабинете торпеду не шлифовал?
– Опять не прибрался? Понимаю.
– Так что?
– Было дело. Только, Андрюха, я тебе ничего не говорил. У нас ведь образцовый коллектив.
– Ладно.
Фанат – бывший подводник! Ну и дурень же ты, Воронов.
Андрей метнулся к двери Херувимовского кабинета, рванул ручку. Фанат разложил на столе несколько упаковок с зубной пастой и составлял из них икебану.
Андрей сжал кулаки.
– А, Андрюха, ну, как дела?
– Фанат, ты же фанат! Ты же наш до гроба! Почему?!
– Что почему? – Голос Херувимова отличался спокойствием и невозмутимостью.
– Зачем ты меня вломил? Бабки? Компра? Чем тебя взяли?
– Никто меня ничем не брал. И вообще о чем базар-то? Вчерашний материал с кошельком? Так извини, я все, что мог, из терпилы выжал.
– Выключи дурку, Херувим! Где компьютеры?!
– Ты дал! Откуда я знаю?
– Ты звонил вчера из моего кабинета своему корефану Лаптеву! В 20.03! В следующий раз пусть вырубает АОН! Я сам, конечно, еще тот дурик, язык от счастья распустил! Верил потому что. Тебе, фанат, верил!
– Ха-ха… Мало ли кто мог звонить. Тот же Грицук. Или Ермак.
– Нет, голубь. Только ты у нас на диване свою торпеду шлифуешь. И вчера у тебя зачесалось. А между делом звякнул с телефона, что был под рукой! Что, не так?!
Андрей распахнул пиджак, пуговица спрыгнула на пол и спряталась под сейфом.
– Драться собираешься? – убийственно спокойно спросил Херувимов.
– Сволочь ты, – бессильно прошипел Андрей. – Не гоношись, коллега. «Орбита» хочешь? Как хочешь. Чего ты так разнервничался? Твои, что ли, компьютеры? Или справедливость покоя не дает? Неужели ты не видишь, что происходит? Да сядь, не маячь!
Андрей подцепил ногой стул, выдвинув его в центр кабинета. Сел. Фанат закурил и убрал икебану.
– Неужели тебе нравится наш нынешний мудак? С его «Чистыми зубами» и бредовыми псалмами?
– А при чем…
– Все при том же, милок. При правительстве. Ты думаешь, этого клоуна оставит новый губернатор? Пинком под зад, вместе с кариесом и пародонтозом! С сахаром и без сахара! С музыкой! Дантист ведь не сам по себе у нас объявился, ты ж не дурак, догадываться должен!
– Что с того-то? Ежу понятно – это чудеса нынешней администрации. Но компьютеры-то…
Херувимов развел руками, не дав Андрею закончить.
– Правильно, головушка ты наша мудреная! Правильно! Канун выборов! Кандидаты готовы утопить друг друга в дерьме! Скормить собакам! Облить грязью! А нынешние правители завязли в коррупции, как в гнилом болоте. Где ни копни – выроешь! Так зачем же рыть? Пусть милиция зубы драит да лыбится на всех углах! Не надо, не надо рыть! Так спокойней, На претендента пока не нароешь – он еще не успел много наворовать. Усекаешь, Штирлиц? И будет наш дантист командовать еще пять лет, если сейчас губернатора не подвинуть. Поэтому надо подвинуть. Но на это денежки требуются, большие денежки. Понял, где твои компьютеры?.. За «глухарь» не уволят. Сейчас белые зубы в почете, а не раскрываемость, не переживай.
Андрей вытер вспотевший лоб.
– А фанатизм, – продолжил Херувимов, – так он тоже предел имеет.
– Валютный?
– И валютный тоже. Кому мой фанатизм нужен? Министерству, губернатору, дантисту? Можно валютный. Я свое государству отдал, хотелось бы по совести расчет получить. Но не дает государство, не дает, акромя бесплатного проезда…
– Старая песня, Херувим.