В семь часов проснулся Пашка, съел свою дежурную гречку и, звеня связкой ключей, привязанных цепочкой к ремню, отправился в школу. Андрей закрыл за ним дверь, добрел до всклоченной кушетки и решил еще минут пять полежать. Но нечаянно вырубился, тем более что кошмар исчез, превратившись в довольно романтичное любовное приключение.
В отделе менялась вывеска. Заменой руководил отделенческий завхоз – толстоватый старшина, в чьи обязанности входило благоустройство помещения и создание надлежащих условий для несения службы сотрудниками. Судя по сверкающей бордовой «девятке», купленной старшиной перед Новым годом, условия им создавались просто райские. Работай – не хочу.
– Левее, левее… Чуть ниже. Вот, в самый раз. Закрепляй.
Андрей чуть задержался перед дверью. Изменилось, в общем-то, немного. Фон из ярко-белого превратился в золотистый, а слова «отдел милиции» – в «бригаду милиции».
Андрей не удивился, прикинув, что Михалыч теперь, наверное, станет величаться бригадиром. А оперы? Пацанами?
– Андрей, ваших нет, все на огнестреле, – заметив опера, доложил дежурный.
– Бандюги? Или бытовуха? – Андрей зашел в дежурку, протягивая руку для пожатия.
– Работяг постреляли на мебельной, – коротко ответил дежурный. – Три трупа, один ранен.
– Когда?!
– Ночью. Ночная смена.
– За что?!
– Ты дал! Я не экстрасенс.
– Ладно, я тоже туда.
Андрей не переспрашивал адрес, фабрика находилась недалеко, на территории Грицука. Фабрикой в прямом смысле предприятие назвать было нельзя. Небольшой цех, размещавшийся в помещении заброшенной кочегарки. Производились в нем недорогие шкафчики для прихожих, тумбочки и всякие домашние мелочи. Директора Андрей пару раз видел у Антона, но какие у них отношения, понятия не имел. Может, никаких, опер должен по возможности знать руководителей всех учреждений на своей территории.
Шухер был большим. Несколько иномарок с синими маячками, автобус экспертной службы, отделенческий уазик, телевидение, пресса, зеваки. Да, для их города это, наверное, крупный скандал.
В нос ударил мягкий запах древесины. Такой уютный, домашний запах, никак не вязавшийся с запахом смерти. Гора стружек и опилок у боковой стены кочегарки. След машины, фиксируемый экспертами с помощью гипса. Вышедший из цеха Тоха с неприкуренной в зубах папиросиной. Очень злой.
– Ты 'де девался?
– Проспал. Что тут?
– Шиза! Полный пи…
Тоха закурил. Андрей тоже.
– В общем, тут ночная смена есть. Пять человек. Днем работа шумная, пилят там, стро'ают. Цех мелкий, пилить и собирать сразу – никак. Поэтому сборщики в ночь пашут. Посменно. С десяти вечера до шести утра. Вон пристройка – там типа склада. Днем мебель по ма'азинам, по заказчикам вывозится. Сегодня часиков в восемь мастер пришел. Он все время первым приходит. Открыл – е-е! 'олливуд! Кровищи по колено! 'ильзы на полу! Шизец короче. Мужик «скорую», ментовку. Один еще жив, в реанимации, но 'оворят, не жилец, пуля в позвоночнике, а трое наповал! В 'оловы да в спины! Как на бойне валили, суч-ч-чары!
Тоха глубоко затянулся.
– Жалко мужиков. Обычные работя'и. Младшему двадцать три, недавно из армии.
Просто жуткий, потусторонний крик, переходящий в вой, а затем в рыдания, резанул из мастерской.
– Ко-ле-нь-ка-а-а!!!
– Мать, наверное, – мрачно посмотрел в сторону кочегарки Грицук. – Родню вызвали.
– Наши где?
– Дома обходят.
– Наметки есть?
– Одна суматоха пока. Наехало бри'адиров, не мо'ут разобраться, кто старший. Каждому покомандовать хочется. Шли бы лучше дома обходили.
– Директор здесь?
– Да, внутри. Пока охает да стонет. С ним на утишье толковать надо. Обстоятельно. Я е'о вообще-то знаю немно'о, у них как-то станок увели. Вроде ниче'о мужик. Своими руками этот цех построил. Бывший кандидат наук.
– Кандидат не может быть бывшим.
– Ну, я в смысле, что безработный. Спекулировать, 'оворит, душа не дает, вот цех открыл. По предприятиям, по школам товар хорошо расходится, да и дачники охотно берут. Десять рабочих, бух'алтер, водители… Не велик пока доход, но не все сразу.
– Сколько они тут строгают?
– С 'од 'де-то.
– Кому платят? В смысле «крыши»?
– 'оворят – никому, 'осударству.
– Конечно. Верю.
Зажимая папочку под мышкой, подгреб Ермаков. Протянул исписанный бланк объяснения Грицуку.
– Держи. Нашел одного. Вон, из желтого дома. Часа в четыре ночи стрельба была. Тачка после этого отъехала. Ни марки, ни цвета мужик не разглядел, темно. Больше ни фига. Крепко народ спит.
– Они закрывают цех на ночь? – спросил Андрей у Антона.
– Я не спрашивал, но вряд ли. Зачем?
– Да, кстати…
– Пятый рабочий? Три дня 'риппует. В лежку. Больничный взял. Скорее все'о, так и есть. Сейчас эпидемия, я сам с соплями по колено. – Тоха высморкался в сугроб.
– Побазарить все равно стоит.
– Конечно. И с дневной сменой. Мужиков не 'рабили и хлопнули всяко не за бракованную тумбочку.
– Гильзы какие?
– ТТ-эшные.
– Бандитский стиль?
Тоха скептически скривил рот:
– Тю! «ТТ» по 'ороду 'уляют стадами. А бандиты либо с директором разобрались бы, либо промеж собой, кабы сарай этот не поделили. А работя' валить? Туфта!
– Фиг ли гадать? – Ермак стукнул кулаком по папке. – Надо с главным базарить. Тоха дерни-ка его.
– Как? Он нарасхват. Хоть брифин' заказывай. Нам фронт определен – обход, обход и еще раз обход. Работа с дураком-свидетелем. По 'орячим следам.
Из цеха, покачиваясь, вышел молодой следователь прокуратуры. Прислонился, закурил. Тут закачаешься. Пока каждого осмотришь…
Метнулся из дверей серый, с черным хвостом кот. «Вот хороший свидетель, – подумал Андрей. – Иди-ка сюда, хвостатый. Ты все видел, все слышал…»
Неразбериха действительно выбивала из колеи, не давала сделать первый шаг, путаясь под ногами, словно шкодливый кот. Там, в сарае, люди. Мертвые люди. Которые были живыми, когда Андрей ложился спать, и, пока он боролся с бессонницей, они умирали. Он уснул.
А потом проснулся. А они нет…
Тихо, Воронов, тихо. Эмоции оставим при себе. Это твоя работа. Сам выбрал. Никто не заставлял.
…Р-р-разорву!
Андрей швырнул на грязный газон окурок. Неразбериха. Ощущение полной беспомощности. Твой номер шестнадцатый, выполняй, что старший велел. Дьявол! Покажись сейчас в конце улицы тачка со скотами этими, рванул бы, бегом рванул бы! Не догнал бы, но хоть душу отвел бы, зная, что цель на мушке, что видишь врага и дело все в быстроте и выносливости.
Не получится, Воронов, не получится. Не рви рубашку на груди. Только исцарапаешься напрасно. Стреляя по галкам, лисицу не убьешь.
– Грицук! – Голос начальника розыска, или, как его теперь называют, звеньевого Поперечного вывел из лирического настроения. – Иди сюда! Ага, Воронов! Ты где был?!
– По краже адрес пробивал, – соврал Андрей, зная, что все равно проверять не будут.
– Тоже сюда подойди.
Антон с Андреем приблизились к группе начальствующего состава, совещающегося возле черного «форда».
– Значит так, пацаны. Берем директора под мышки – и в отдел. Посадите в «темную», колоть пока не надо. Попозже займемся. Со следаком договорились, он его прикроет на тридцать суток по бандитскому указу.
– Зачем?! – хором спросили оперы.
– Не зачем, а по указу. Больно он взволнован. Я почками чувствую, что в курсах он. Посидит в камере месяцок с урками, все расскажет. Действуйте.
– Так с ним толковали? Может, он и без камеры расколется.
– Слушай, Воронов, – прошептал звеньевой, – вот когда будешь бригадиром или авторитетом, тогда и умничай. Взяли под руки – и в камеру! Без самодеятельности, у нас сейчас листопад из погон, вмиг слетят.
Поперечный, поправив черную шляпу, вернулся к «форду».
Андрей переглянулся с Тохой. Тот пожал плечами и отправился в цех за директором.
– Пойду-ка я дальше свидетелей искать. – Ермаков хлопнул по карману, проверяя, на месте ли удостоверение. – А то авторитетам глаза намозолю, заставят еще убитых допрашивать или обыски у них делать. Натурально заставят.
