Майя тоже родом из Стенвика, но она еще в пятидесятые годы вышла замуж за фермера и жила к северу от Марнеса, а сам Герлоф, когда стал капитаном лайбы, переехал в Боргхольм, так что не виделись они больше сорока лет.

Отломив кусочек хрустящего хлебца, он начал медленно жевать, мысленно поблагодарив Бога – спасибо, Боже, что сохранил мне зубы. Волос нет, зрение тоже подгуляло, суставы хоть на помойку выкидывай, ничего не хочется… но зубы, слава Богу, свои.

Из кухни пахло капустой. Сегодня в меню капустный суп. Герлоф терпеливо ждал, пока сервировочная тележка докатится до их стола.

После ужина почти все пойдут смотреть телевизор.

Новые времена. Остовы разбившихся в незапамятные времена кораблей с берегов убрали, страшных историй в сумеречные часы никто не рассказывает. Зачем? Есть же телевизор…

Ужин закончился, и Герлоф вернулся в свою комнату.

Прислонил палку к книжной полке и вновь сел за письменный стол. За окном уже совсем темно. Если привстать и наклониться над столом к окну, можно различить поля к северу от Марнеса, а дальше – берег моря. Балтийского моря, где он провел почти всю жизнь. Но такие гимнастические упражнения уже были ему не под силу, поэтому приходится удовлетвориться созерцанием березовой рощи, той самой, где недавно садилось солнце.

Дом престарелых теперь назывался по другому, так решили власти. Но, сменив название, дом престарелых так и остался домом престарелых. Назови как угодно, хоть «домом мудрости»… какая разница? Дом, где одинокие старики и старухи ожидают смерти.

Рядом со стопкой газет лежит черная тетрадь. Сидеть и глазеть в окно над письменным столом ему надоело в первую же неделю пребывания в Марнесе, поэтому он пошел в село и купил в крошечном супермаркете толстую тетрадь в ледериновом переплете. И начал писать.

Записывал пришедшие в голову мысли, писал, что надо сделать, и вычеркивал по мере выполнения. Впрочем, на первой странице было крупно написано: «Побрейся!», и эту запись он не вычеркивал, поскольку бриться следовало каждый день.

А на самом верху первой страницы было написано вот что:

Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собой лучше завоевателя города[2].

Это мысль поистине заслуживала размышлений. Герлоф начал читать Библию еще в детстве, и привычка эта сохранилась на всю жизнь.

В самом конце три пункта еще не вычеркнуты.

Заплатить по счетам за месяц.

Во вторник вечером приедет Юлия.

Поговорить с Эрнстом.

Ну ладно… Счета за телефон, газеты, взнос за пребывание в доме и уход за могилой его жены Эллы могут потерпеть до следующей недели.

Юлия наконец пообещала приехать. Пусть хоть ненадолго задержится на Эланде. Это страшно – после стольких лет она по-прежнему вне себя от горя. Можно попытаться хоть как-то отвлечь ее от мыслей о пропавшем сыне.

Последняя запись тоже имела отношение к Юлии.

Эрнст, каменотес из Стенвика, один из немногих, кто не покинул родной поселок… Их осталось трое: Эрнст, Герлоф и его приятель Йон. Они говорили по телефону почти каждую неделю, а иногда собирались посумерничать, вспоминали разные истории. Герлофу это очень нравилось, хотя большинство рассказов он уже слышал несчитанное количество раз.

Но как-то вечером, несколько месяцев назад, Эрнст зашел его навестить. На этот раз история была совершенно новой: он рассказал, как и кто убил его, Герлофа, внука Йенса.

– Я, знаешь, немало думал, как и что… – сказал тогда Эрнст.

– Вот как, – тихо поощрил его Герлоф, не вставая из-за стола.

– Что-то мне не верится, что твой внук ни с того ни с сего пошел к морю и утонул. Думаю, просто решил побродить в тумане. И там встретил убийцу.

– Убийцу?

Эрнст молчал, разминая руками колено.

– Какого убийцу? Кто бы это мог быть?

– Нильс Кант. Думаю, он встретил Нильса Канта в тумане.

Герлоф уставился на Эрнста с удивлением, но тот был совершенно серьезен.

– Думаю, так оно и было. Думаю, Нильс Кант шел домой с моря, не знаю уж, что он там делал, и опять…

Вот и все, что в тот раз сказал Эрнст. Он думает то, он думает это… Одна из очередных историй – из тех, что рассказывают друг другу в сумерках, – но Герлофу она почему-то запала в голову. Он надеялся, что в ближайшее время Эрнст зайдет и объяснит, до чего он докопался.

Герлоф рассеянно листал свои записи. Мысли попадались куда реже, чем деловые заметки, а листов осталось совсем мало.

Он захлопнул тетрадь. Сидел у стола и смотрел на покачивающиеся вершины берез на фоне темного неба, немного напоминающие паруса в ветреный день. Мимо медленно плывет эландский берег, всего-то темная полоска на горизонте, а если проложить курс поближе, можно различить и спускающиеся к воде тропинки, и деревья, и рыбацкие хижины… он попытался вызвать в памяти эту картину, но тут зазвонил телефон.

Герлоф даже вздрогнул – настолько резким показался звонок в вечерней тишине. Он не торопился брать трубку: всегда пытался по звонку угадать, кто звонит. Часто угадывал, но на этот раз уверенности не было.

Он взял трубку после третьего сигнала.

– Давидссон.

Молчание.

Но кто-то там есть, линия открыта. В телефонном кабеле тихо шуршат электроны, или что там у них шуршит в эти новые времена. Тот, на том конце провода, наверняка тоже слышит это шуршание, но молчит.

И Герлофу кажется – он знает, кто звонит.

– Это Герлоф, – опять представляется он. – Я его получил. Если ты насчет сандалика…

Шуршание электронов. Или это чье-то дыхание?

– Несколько дней назад получил по почте.

Молчание.

– Думаю, это ты мне его послал. Зачем?

Молчание, молчание…

– Где ты его нашел?

Герлоф поплотнее прижал трубку к уху, и вдруг ему показалось, что все вокруг исчезло – и он оказался в бескрайнем космосе, полном загадочными шорохами. Или ночью в открытом море.

Через полминуты на том конце кто-то тихо прокашлялся и повесил трубку.

Старшая сестра Юлии Лена Лундквист покрутила в руке связку ключей, оглянулась на сестру, окинула ее взглядом и снова уставилась на машину. Их общую машину.

Маленький красный «форд-фиеста». Не новый, но лак прекрасно сохранился, а летней резине нет и года. Машина стояла у въезда на красную кирпичную виллу в Торсланде. Дом принадлежал Лене и ее мужу, Рихарду. Большой участок. Моря из окон не видно, но близость его несомненна: в воздухе пахнет солью. Из дома донесся громкий смех. Значит, дети дома.

– Собственно, я… не знаю… когда ты в последний раз сидела за рулем?

Лена скрестила руки на груди. Она по-прежнему крутила ключи указательным пальцем.

– Прошлым летом, – робко сказала Юлия и тут же разозлилась на себя. Какое ей дело! – Не забывай, что это и моя машина… наполовину.

С моря подул холодный влажный ветер. На Юлии была только тонкая кофточка, но Лена не пригласила ее зайти. Да она бы и не пошла.

Судя по всему, Рихард был дома, а у нее не было никакого желания видеть ни его, ни их детей-подростков.

Муж Лены был каким-то промежуточным шефом на «Вольво», и у него, естественно, была служебная машина. Лена тоже хорошо устроена – директор средней школы в Хисинге. Словом, жизнь удалась.

– К тому же тебе эта машина не нужна. – Юлия постаралась, чтобы голос звучал твердо и уверенно. – Она просто стояла у тебя, пока… пока у меня не было желания садиться за руль.

Лена опять посмотрела на машину.

– Да-да… но Рихард два раза в месяц по субботам привозит свою дочь, а она хочет…

– За бензин я заплачу.

Она вовсе не боится старшей сестры. Никогда не боялась. Почему она должна ее бояться? А сейчас решила поехать на Эланд. Решила – и поедет.

– Конечно, заплатишь… разве в этом дело? Но что-то здесь… к тому же страховка оформлена так, что… в общем, Рихард говорит, что…