Никто не сдвинулся с места. Ему назло. Он испортил им удовольствие.

— Эй, ты чего расшумелся? — оскорбился Тит. — Пока что я тут командую…

— Недолго! — хмуро бросил Фортунат. — Недолго осталось тебе тут командовать.

Недоуменно взглянул солдат на тяжелую палку в руке. Она, угасая, слабо дымилась, легкий сизый дымок таял в воздухе. Негодяй! Ты грозил бедной девочке этой кривой уродливой палкой.

Сейчас и она исчезнет, как легкий дымок! Навсегда.

Фортунат бросил палку, взял свой пилум, — просто так, по привычке, как пастух неизменный посох, без него рука пуста и не знаешь, куда ее деть, а меч всегда при нем, — и налегке, без щита, лат и шлема, кинулся наружу…

Подходил к концу апрель. Войско Красса подходило к Евфрату. Семь легионов римской пехоты, четыре тысячи всадников и столько же пехоты легкой — всего сорок пять тысяч человек черной тучей покрыли пустынный западный берег реки, из-за которой, с востока, поднималась им навстречу во все небо черная туча весенней грозы.

Она еще не гремела, не полыхала молнией. Но все больше и больше сгущалась, гигантской горой наваливаясь на испуганно притихшую землю и глуша своим грозным безмолвием всякий звук на ней.

Кассий один стоял в стороне от всех на склоне холма и растирал в руке сухую землю.

— О чем думаешь? — подошел к нему младший Красс.

— Удивительной силы земля, — протянул к нему Кассий ладонь с рыхлой каштановой почвой. — На ней может расти все, что захочешь. Если дать воды.

— Да, — кивнул Публий с усмешкой. — Воткнешь стрелу — взойдет копье. И оружейных мастеров не нужно: ходи по полю, выдергивай копья и раздавай новобранцам…

— Ты солдат, а не пахарь, — вздохнул Кассий.

— И горжусь этим! — строго сказал младший Красс.

— А я вот думаю, — Кассий с холма оглядел римское войско, густо облепившее серо-зеленый берег (по своему обыкновению, оно уже возводило неприступный лагерь), — если бы это скопище крепких, здоровых мужчин, отложивших копья и взявших в руки лопаты, насыпало вместо крутых валов плотину через реку, какой бы огромный здесь возник водоем, сколько этой доброй земли он бы мог оросить. И весь засушливый край, где мы сейчас копаемся без толку, превратился бы в рай…

Публий удивленно покосился на Кассия, помолчал, сказал неуверенно:

— Может быть. Когда-нибудь. Но сейчас об этом отцу моему не говори. Он тебя высмеет. Эй, что там такое? — вскинулся Публий. — Что за переполох?

Они побежали вниз по склону.

— Армяне, — сказал встречный солдат.

…Давным-давно, еще при гордых урартах, в разноязыкий состав их могучего государства входили племена «арме» и «хаи», родственные далеким фракийцам и фригийцам. Их предки когда-то, в незапамятное время, переселились с Балкан в Малую Азию.

Урарту пало под напором мидян и скифов. Но племена армян и близких им хаев лишь на короткое время получили независимость. Их покорили мидяне, затем и персы. Армения долго была одной из сатрапий великой державы Ахеменидов.

Державу Ахеменидов сокрушил Александр. На смену иранскому засилью пришло греко- македонское: селевкидское и понтийское.

Но уже при Селевкидах наметилось первое армянское государственное образование: часть армян, спустившихся после ухода персов с гор в Араратскую долину и смешавшихся здесь с остатками урартского населения, основала свое независимое царство — Араратское.

Антиох Третий, захватив это царство, объединил его с основной областью расселения армян возле озера Ван, которая и стала с тех пор называться Великой Арменией.

Ее правителем Антиох утвердил местного династа Арташеса из «почтеннейших армян» — из рода Ервандуни, который еще при Ахеменидах поставлял наследственных правителей страны.

Государство Селевкидов, чужеродное на Востоке, постепенно хирело и выдыхалось. Великая Армения, со столицей в Арташате на реке Араке, наоборот, набиралась сил на своей коренной основе.

Внук Арташеса, Тигран Второй, присоединил к новому царству все области, населенные хайско- армянской народностью, и сверх того — Северную Сирию, Финикию, Восточную Киликию, а также часть албанских и парфянских владений. Его держава раскинулась от Средиземного моря до Каспия, от берегов Куры до Палестины.

Царь перенес столицу в новый город Тигранокерт.

Армянская знать придерживалась зороастрийского вероучения и молилась Митре, иранскому богу солнца. Народ почитал Анахиту. При дворе Тиграна жили ученые греки — философы и писатели, в театрах исполнялись произведения греческих трагиков.

Но Великая Армения оказалась недолговечной. Жизнь ее нарушил вездесущий Рим. Он нанес сперва поражение тестю Тиграна, понтийскому царю Митридату Евпатору, а затем — и самому Тиграну.

Здесь и отличился небезызвестный Лукулл.

Он преследовал разбитых армян до тех пор, пока они, в единодушном порыве, не разгромили его у переправы через Евфрат. Лукуллу пришлось покинуть Азию.

На смену ему явился грозный Помпей.

Помпей осадил Арташат, царю Тиграну пришлось сдаться победителю на милость. Помпей взял с него огромный выкуп и включил бывшего противника в число «друзей и союзников римского народа». Великая Армения превратилась в скромное Армянское царство под эгидой Рима.

Теперь им правит Артавазд, который и приехал в римский лагерь поклониться суровому Крассу…

«И вправду ли он друг Риму, союзник?» — гадал Марк Лициний Красс.

Не поймешь!

Тысячелетний опыт выживания среди враждебных и сильных соседей, в кровавой борьбе с которыми армяне не только сохранились вообще, но и сплотились в единый народ, волей-неволей выработал у них особый характер: осторожность, осмотрительность, сдержанную выжидательность и рассудительность, внутреннюю скрытность и внешнюю невозмутимость.

За все время пребывания в гостях у Красса царь Артавазд ни разу не улыбнулся и не нахмурился. Тяжелые веки. Тяжелый нос. Тяжелый подбородок. И узкие губы.

Он пригласил к вечеру римских военачальников в свой лагерь.

Пылал огонь. Быки и бараны дымились на вертелах. Служители несли из обоза тяжелые бурдюки с вином…

При свете огромных костров, под визгливые переливы дудок и четкий стук барабанов, выстроившись в длинный ряд и положив раскинутые руки друг другу на плечи, воины в меховых конических шапках, коротких узких кафтанах и высоких сапогах, дружно перебирая стройными ногами и вскидывая колени в лад однообразной музыке, танцевали старый горский танец.

Их лица бесстрастны, как на монетах. У всех одинаковы движения. Бесконечен и ровен ритм барабанов. Равномерно наступает на зрителей и отступает от них тень танцующих воинов.

Так можно танцевать до утра.

Но именно это однообразие, бесконечное и неизменное повторение одних и тех же звуков, беспрерывно воздействуя на слух, постепенно нагнетает воинственный дух и хлесткое чувство единства и взаимности.

Хоть сейчас в бой.

— Странный народ, — сказал «император» Едиоту, сидевшему слева от него. Артавазд, сидевший справа, не слышал их под неумолчный грохот барабанов. Крассу претила неопрятность армян. — По обличью как будто греки. Имена же у них персидские. А язык?

— Язык — свой, армянский. Его никто другой не понимает. И быт у них свой, — ответил еврей. — Особый народ. Имена же — от мидийцев, персов, парфян: армяне долго находились под их влиянием. «Тигран», «Артавазд» и так далее. Арташес, например, от иранского «Артаксеркс», — был у них царь такой. А вообще-то да: они и есть, уж коль рассудить, нечто среднее, переходное между греками и персами. Как парфяне — между персами и скифами…

Артавазд привел с собой шесть тысяч всадников, так называемых «царских стражей и провожатых».

— Твой верный друг Артавазд, — сказал армянин «императору» с безразличной приветливостью, как будто речь шла о незначительных мелочах, — обещает тебе, о великий, еще десять тысяч конных латников и три тысячи пеших воинов. Если б великий дозволил, я, недостойный, осмелился бы дать ему некий скромный совет.