— Привет, дорогая, — откликнулся папа. — Мы тут воюем с плодовой мушкой. Хочешь посмотреть?

Мама рассмеялась и прищурила свои зеленые глаза.

— Ужасно соблазнительно. Но мне надо закончить мои пригласительные открытки.

Мама художник-график. У нее свой кабинет у нас на втором этаже. Она делает невероятные рисунки на компьютере. Потрясающей красоты закаты, горы и цветы.

— Обед в семь тридцать. Прошу не опаздывать. Ясно?

— Приятно слышать, — проговорил папа, когда мама скрылась в доме. — Ну ладно, дети, давайте заканчивать с опрыскиванием.

Мы с папой прошлись по помидорным кустам второй раз. Мы даже опрыскали на всякий случай заросли желтых цветов около грядок. Минди искоса смотрела на помидоры. Нацелилась своим спреем на «Красную королеву» и пустила тоненькую струйку. Одна плодовая мушка вяло взмахнула крылышками и упала на землю.

— Отличная работа, — похвалил папа. Он похлопал нас по плечам. — Это надо отметить, — заявил он. — У меня гениальная идея! Визит в «Прекрасную лужайку».

— Ради бога, папа, — чуть не взвыли мы с Минди.

«Прекрасная лужайка» — магазин в двух кварталах от нас. Папа там покупает украшения для лужайки. Бездну всяких газонных украшений. Папа у нас просто чокнутый по части украшения лужайки. Не меньше чем по части огородничества. У нас на ней понатыкано столько всяких финтифлюшек, что невозможно косить траву

Вы бы только посмотрели на эту толпу! Кого там только нет. У нас там пара розовых пластмассовых фламинго. Ангел с огромными белыми крыльями из цемента. Хромированный шар на серебристом подиуме. Целый выводок пластмассовых скунсов. Фонтан с парой целующихся лебедей. Тюлень с мячом на носу. И пластмассовая лань с отбитым рогом. Обалдеть можно, правда? Но папе все это нравится. Он считает, что это искусство или что-то в этом роде. И знаете, что он с ними выделывает? Он наряжает их по праздникам. На День благодарения он надевает высокие шляпы пилигримов на скунсов. Пиратскую одежду — на фламинго в Хэллоуин. Высоченные цилиндры и черные бородки — на лебедей в день рождения Линкольна.

Понятно, что нашей чистюле Минди все это не по нраву. Маме тоже. Каждый раз, когда папа притаскивает новое украшение, мама обещает выкинуть его на помойку.

— Пап, это украшение совершенно невыносимое! — чуть не плачет Минди. — Люди выпрыгивают из своих машин и снимают наш передний газон. Мы аттракцион для туристов.

— Да будет тебе, — отпирается папа. — Подумаешь, один чудак сфотографировал, ну и что?

Это было на прошлое Рождество. Когда папа вырядил всю свою ораву в снегурочек.

— Ну, конечно. И этот снимок очутился в газете, — не сдавалась Минди. — Это было со-о-овершенно невыносимо.

— А по мне так украшения клевые, — говорю я. Надо же кому-то встать на сторону папы.

Минди только нос морщит от возмущения. Я-то знаю, что больше всего раздражает Минди. Это то, как папа расставляет эти фигурки по лужайке. Он никакого порядка не признает. Дай волю Минди, они бы у нее выстроились, как ее обувь. В одну шеренгу.

— Ну, пошли, ребята, — командует отец и первый пускается в путь по дорожке. — Пойдемте глянем, не привезли ли чего новенького.

Куда тут денешься. Мы с Минди тоже потопали за папой. Идем мы за ним и оба думаем: подумаешь, велика беда. Скоро обед. Мы только глянем краешком глаза на эти украшения в магазине — и домой.

Могло ли нам в голову прийти, что нас ожидает самое ужасное приключение в жизни.

— Может, на машине, пап? — заныла Минди, когда мы все трое вышли на круто поднимающуюся на холм Саммит-авеню, ведущую к «Прекрасной лужайке». — Такая жарища!

— Да будет тебе, Минди. Тут рукой подать — всего-то пара кварталов. Да и полезно прогуляться пешком, — размашисто шагая, возразил папа.

— Ну куда в такое пекло! — не унималась Минди. Она отбрасывает со лба волосы и прикладывает ладонь ко лбу

Вообще-то она права. Жара стоит несусветная. Только есть из-за чего шум поднимать. Всего ходу-то два квартала.

— Мне еще жарче, чем тебе, — ехидничаю я и, подойдя к Минди впритык, трясу на нее вспотевшей башкой. — Видишь?

Капельки пота попадают Минди на тенниску.

— Ну, ты, хрюшка, — взвизгивает Минди, отшатываясь от меня. — Пап, скажи ему, чтоб не вел себя, как свинья.

— Да мы уже пришли, — бросает папа откуда-то издалека, словно между нами миллион миль. Он, видать, парит в небесах, мечтая о новой покупке и воображая какое-то невероятное украшение.

Впереди я вижу высокую острую крышу «Прекрасной лужайки». Она заметно возвышается над всеми соседскими домами. «Ну и чудное же это местечко», — подумал я. «Прекрасная лужайка» — это старый, облезший трехэтажный дом в глубине улицы. Весь дом выкрашен розовой краской. Яркой-преяркой. На окнах броско раскрашенные ставни. Причем цвета совершенно не сочетаются. Я подозреваю, что это еще одна причина, почему Минди терпеть не может это место.

Старый дом не в лучшем состоянии. Доски на крыльце все перекошены, и там еще дыра. Мистер Макколл в нее чуть не провалился прошлым летом.

Когда мы проходили мимо флагштока на переднем дворе, я заметил миссис Андерсон на подъездной дорожке. Она хозяйка «Прекрасной лужайки» и живет тут же — на втором и третьем этажах. Миссис Андерсон стояла на коленях перед стаей розовых пластмассовых фламинго. Она снимала с них пленку и расставляла в ряд по своей лужайке. Миссис Андерсон сама напоминает мне фламинго. Она худая-прехудая и всегда во всем розовом. Даже волосы у нее какие-то розоватые. Как сахарная вата.

Украшения для газонов — это единственное, чем торгует миссис Андерсон. Пластмассовые белки. Целующиеся ангелочки. Розовые кролики с проволочными усами. Длиннющие червяки в черных шляпках. Целый выводок белых гусей. У нее сотня всяких фигурок. И все они разбросаны по ее двору и карабкаются по ступенькам на крыльцо, а оттуда гурьбой втекают в дом и заполняют весь первый этаж.

Миссис Андерсон аккуратно развернула очередного фламинго и установила его около лани. Окинув оценивающим взглядом это расположение, она сдвинула лань чуть влево.

— Привет, Лайла! — поздоровался с ней отец. Миссис Андерсон не ответила. Она туговата на ухо.

— Привет, Лайла! — повторил отец, сложив ладони рупором и крича как в мегафон.

Миссис Андерсон оторвалась от фламинго, подняла голову и с улыбкой приветствовала отца.

— Джеффри! — кричит она. — Как приятно видеть тебя!

Миссис Андерсон всегда рада видеть папу Мама говорит, что он ее лучший покупатель. А может, и единственный!

— И мне приятно, — отвечает папа. Он оживленно потирает руки и оглядывает лужайку. А она идет нам навстречу, вытирая руки о свою розовую тенниску.

— Ну-с, вы сегодня с какой-то определенной целью? — спрашивает она.

— Наша лань такая одинокая, — кричит во все горло папа. — Ей нужна компания.

— Что ты говоришь, папа! — умоляет его Минди. — Нам только еще новых украшений не хватало. Мама взбесится.

— Да что ты, милая, — улыбается миссис Андерсон, — на вашей лужайке всегда найдется место еще одному изделию, правда ведь, Джеффри?

— Сущая правда! — соглашается папа. Минди поджала губы и закатила глаза, — кажется, сотый раз за сегодняшний день.

А папа зашагал к стаду большеглазых пластиковых ланей в углу двора. Мы за ним. Лани были большие — футов по четыре, с белыми крапинами по красновато-бурой «шерсти».

Совсем как живые. И жуть какие скучные.

Несколько секунд папа изучал ланей. И тут что-то привлекло его внимание. Пара сидящих на корточках гномов посреди газона.

— Так-так, что это тут у нас такое? — забормотал папа, улыбаясь.

Я видел, как загорелись у него глаза. Он нагнулся, чтобы как следует рассмотреть гномов. Миссис Андерсон хлопнула в ладоши.

— Джеффри, у тебя верный глаз на украшения для газонов! — воскликнула она. — Я не сомневалась, что ты оценишь моих гномов. Они вырезаны в Европе. Очень классная работа.