— Прости… — прошелестела Вера, опустив глаза.

Было стыдно и страшно поднять голову и увидеть на лице подруги отвращение и ненависть. А других эмоций ожидать от Лики не стоило. Не после того, что натворила Вера! Обидела. Унизила. Предала…

— Прости?! Прости — и всё?! — голос у Лики сорвался на хриплый шепот. — А ты бы простила, Вер?!

Казалось, побледнеть сильнее было уже невозможно, но Вера ощутила, как последние капли крови отливают у нее с лица. Морозными когтями продрало шею и виски, по спине прошла волна дрожи. Нет, Вера бы не простила. Не смогла бы! Да и Лика не должна. Такое не прощают!

— Уходи! — кинула подруга и отвернулась к окну.

Так и не подняв голову, Вера шаркающими шагами двинулась к двери. Медленно. Потому что понимала, что у Лики еще остались невысказанные слова. Такие же обидные и страшные, каким был поступок самой Веры. И они действительно прозвучали:

— Я отомщу! Видит бог, я тебе отомщу, Вера!

— Имеешь право, — прошептала та и шагнула за порог.

Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. Плевать, что увидят любопытные студенты, шастающие по коридору и с больным предвкушением ожидающие скандала между двумя близкими подругами, которые не поделили одного смазливого парня! Плевать, что, вздумай Лика выйти из комнаты, Вере прилетит в голову дверью! Плевать! Что такое боль физическая по сравнению с болью душевной? Пустяк! В груди у Веры скрутилась такая острая боль от осознания своей подлости и вероломности, что она бы, казалось, даже не обратила внимания, проломи ей кто-нибудь череп или сломай руку…

Но сидеть под дверью бывшей подруги смысла не было. Поэтому она с трудом поднялась на слабые ноги и прошаркала по коридору в сторону выхода из общежития. Куда она пойдет? Кто ее там ждет? Никто. И пойти ей некуда. Но оставаться рядом с Ликой было тоже невозможно. Поэтому она и шла, не поднимая головы, по улице, не обращая внимания ни на то, что ее временами толкают, ни на едкие замечания прохожих, спешащих по своим срочным делам, «когда кому-то делать нечего». Так, в толпе людей, ее и вынесло к проезжей части. Но если остальные пешеходы благоразумно остановились у перехода, ожидая зеленого светофора, то Вера сомнамбулой двинулась прямо на красный свет.

— Девушка, осторожно! — услышала она перед тем, как завизжали тормоза и неистово загудели клаксоны, а в следующее мгновение почувствовала острую боль во всем теле и провалилась в вязкую темноту, с облегчением успев подумать: «Вот и всё!»

— Осторожнее! Переложите ее на кровать! — слышались как будто издалека заботливые слова. — Андреас, принесите нюхательной соли! Софи, не путайся под ногами, дорогая, ты мешаешь!

— Как же ее угораздило? — мужской старческий голос дребезжал прямо над ухом, не давая вновь уйти в спасительное забытье. — Разве вам не велено было следить за ней, Элеонора?!

— Простите, граф, я буквально на минутку отошла, чтобы по ее просьбе позвать господина Андреаса, а она… Мне кажется, она заранее это замыслила и специально меня от себя отослала, чтобы попробовать…

— Не говорите ерунды, Элеонора! Эви не настолько легкомысленная девушка, чтобы не понимать, что пока не готова к таким экспериментам! — отчитывал таинственный «граф» свою собеседницу. — Впредь будьте осмотрительней и не оставляйте ее ни на минуту!

— Как скажете, Ваше Сиятельство, — с плохо скрываемой обидой ответила женщина, продолжая хлопотать вокруг меня.

Стоп! Кто эти люди?! Я попала на съемки фильма про аристократию 19 века? Какие графы, какие сиятельства?! Попыталась открыть глаза, чтобы взглянуть на актеров, но тут послышался тоненький голосок:

— Смотрите, она приходит в себя! Эви! Эви, ты нас так напугала!

— Эвелина, дорогая! Как ты себя чувствуешь? Где болит? Ты сильно ушиблась?

Пришлось распахнуть глаза, чтобы посмотреть на эту Эвелину, о которой так все беспокоились. Видимо, эта девушка и впрямь всем очень дорога, что же она такого натворила?

— Слава богу! — радостно воскликнула довольно пышная немолодая женщина со светло-карими глазами, в которых светилось беспокойство с облегчением.

И эти глаза сейчас смотрели… прямо на меня!

Переведя взгляд с ее озабоченного лица, увидела, что меня окружают незнакомые люди, и все они смотрят на меня с необъяснимой любовью и заботой. Причем каждый норовит меня подержать за руку или погладить по щеке. Неужели я все еще не проснулась? Кто все эти люди? Почему они мне снятся?

— Эвелина, родная, не молчи! — произнес тут молодой человек с прозрачными зелеными глазами, мягко оттесняя всех от меня и завладевая моими руками. — Что с тобой произошло? Почему ты лежала на полу? Тебя кто-то испугал?

— Я… не помню… — выдавила я, понимая, что ничего не понимаю.

Получается, это я — Эвелина? Но ведь я… я… боже, как же меня на самом деле зовут?! Страх сковал меня в холодные тиски, пробирая до самых костей жутким морозом. Я не помню, как меня зовут! Но знаю, что не так, как зовут окружающие! Где я? Что со мной случилось?!

— Не помнишь? — переспросил шатен. — Но ведь нас, меня ты помнишь?

— Н-нет, — призналась я. — Не помню…

— Ну как же?! Я Андреас, твой кузен! Мы всегда проводили лето вместе в вашем имении! Когда еще были живы…

— Андреас! — предупреждающе воскликнул худой старик, дотрагиваясь до плеча молодого человека и заставляя его замолчать.

— Кто? — все же спросила я.

— Не важно! — ответил мне старик, занимая место Андреаса. — Эви, детка, мы все очень испугались за тебя!

— Кто вы? — спросила я, осторожно высвобождая свою руку из мягкой, но крепкой хватки костлявых пальцев старика.

— Я друг твоего отца, Михель Седрик, ты всегда называла меня дядей Михой, помнишь? А еще очень любила сидеть у меня на коленях и играть с моими усами и бородой.

Я с сожалением покачала головой, из-за чего в глазах старика промелькнула то ли боль, то ли досада. Но разве я могу всё это помнить, если ничего этого в моей жизни не было?!

— Но хоть сестренку свою ты должна помнить! — заговорила та женщина, к которой все обращались по имени Элеонора. — Софи, деточка, подойди ближе! Помнишь ее, Эвелина?

На меня грустными пронзительно синими глазами смотрела хрупкая девочка лет девяти-десяти, изо всех сил стараясь не расплакаться, и увидев ее отчаяние и обиду, мне самой захотелось разрыдаться. Господи, кто эти люди? Почему они считают меня Эвелиной, когда я… не помню, кто, но это точно не мое имя!

— Она и меня забыла! — все-таки слезы брызнули из синих глаз, и девочка, закрыв лицо руками, вырвалась из рук Элеоноры и убежала из комнаты.

Я почувствовала себя виноватой в том, что все вокруг меня теперь выглядели ошарашенными и подавленными. Андреас понуро смотрел в окно, Михель задумчиво оглаживал седую бороду, а Элеонора, сдвинув рыжеватые брови, недовольно поправляла клетчатый плед на моих ногах.

Но разве я должна была соврать им?

Наконец, покусывая губы, Андреас подошел ко мне и присел на краешек кровати.

— Мы все постараемся, чтобы память к тебе вернулась, Эви, — проговорил он убежденно, поглаживая мою руку своими длинными ухоженными пальцами. — Но ты должна кое-что обещать!

— Что? — спросила я, нерешительно оглядывая окружающих.

— Что не будешь больше предпринимать попыток самостоятельно встать на ноги. Это не безопасно! В этот раз ты потеряла от удара головой память, а в другой раз, неудачно упав, можешь переломать себе что-либо или вообще разбить голову! Обещаешь, дорогая?

Услышав эти неожиданные слова, я впервые попыталась пошевелить ногами и с ужасом поняла, что почти не чувствую их! То есть они есть, но они меня не слушаются! Боже, что же со мной случилось? Я — инвалид?!

Внезапно виски прострелило острой болью, а перед глазами промелькнули кадры, как визжат тормоза, сжигая покрышки автомобиля, но неминуемый удар о бампер и капот отбрасывает меня на несколько метров. И перед тем, как погрузиться в темноту, я ощущаю острую боль на бедре и во всем теле… Но разве я тогда не умерла?!