Когда стемнело, весь наш сарай был забит брикетом, а еще небольшая кучка осталась на дворе. У меня ныла спина. Вовка не мог пошевелить руками, так они болели.

— Завтра добьем, — я бросил брикет в ведро, оно зазвенело.

— Добьем, — вздрогнул Вовка.

Назавтра Вовка сказал, что у него секция и он не может прийти таскать брикет. Послезавтра он сказал, что немного нездоров. А глаза его бегали и прятались от моих глаз.

Я не настаивал. Я понял — и этот помогать не будет.

Вот почему я с таким веселым видом оглядывал ребят. Все знали о том, как я встретил Галку и Вовку, все еще помнили об истории с Эльбрусом и потому молчали.

— Так кого прикрепим к Коробухину? — повторила вожатая Кира.

— Я буду помогать Валерию, — рядом со мной решительно хлопнула крышкой парты Ира.

Да, этого я не предусмотрел. Она же ничего не знает. Что придумать?

— Можно мне? — Я поднялся. — Я, конечно, очень благодарен Ире, что она взялась мне помогать. Но, может, ей будет трудно?

— Почему? — спросила Кира.

— Но ведь у Иры занятия в музыкальной школе, и потом она… — я изобразил, как гимнастки делают ласточку. — Просто времени не хватит?

— Хватит, — сказала Ира.

— Значит, договорились? — И Кира что-то отметила в своей тетради.

Я пожал плечами.

Дзинь!

Это к нам позвонили.

— Войдите, — чуть слышно проскрипел я. — Дверь открыта.

— Здравствуйте, к вам можно? — На пороге стояла Ира.

Я слабым движением руки показал: входи, мол, видишь — лежу… еле жив…

— Что с тобой? — бросилась ко мне Ира.

Я лежал на маминой тахте, держался за сердце и тихо стонал.

— Что с тобой? — Ира совсем перепугалась.

— Энцефалит, — сказал я.

— Что-о-о?

— Энцефалит и еще глаукома, — сказал я, и на моих глазах заблестели слезы. Мне и самому вдруг показалось, что я серьезно болен, еле дышу и скоро, наверное, очень скоро умру.

— Я сейчас же сбегаю за врачом. — Ира начала поспешно застегивать пуговицы пальто.

— Не надо! — Я даже приподнялся, но потом быстро опустился и застонал.

— Я знаю, что врач скажет: "Покой, только покой, другого лекарства нет".

— Я даже не знала, что у тебя такие тяжелые болезни, — серьезно сказала Ира.

Я покивал головой.

— Может, тебе книжку почитать?

Я отрицательно замотал головой и жалобно проныл:

— Сколько времени?

Ира посмотрела на часы, которые тикали на тумбочке.

— Половина четвертого.

— Еще часов пять лежать надо.

— Так долго? — удивилась Ира.

— Может, и больше, — печально вздохнул я. — Ты иди домой.

— Но вдруг тебе что-нибудь понадобится, — взволнованно сказала Ира. — Я тебе помогу. Болезни все-таки опасные.

— Спасибо. — Голос мой дребезжал, как старенький трамвай. — Сейчас мама придет. Она знает, что делать. Ты иди. Иди!

— До свидания. — Ира ласково улыбнулась и, пятясь, вышла в коридор. — Я к тебе вечером зайду! — крикнула она.

Когда за ней захлопнулась дверь, я сел на тахте, нашел то место на груди, под которым бьется сердце. Может, я и вправду заболел? Но нет. Сердце билось, как и до сегодня. Еще 100 лет по меньшей мере будет стучать.

Дзинь! Снова к нам.

Я моментально вытягиваюсь на тахте.

— Входите, — жалобно говорю я.

— Валерка, это я. — За дверью слышен Семкин голос.

— Ты один?

— Да, один, а что?

Я спрыгиваю с тахты и в два прыжка достигаю двери. Все-таки болеть — это не мое призвание.

Семка входит, глаза его широко раскрыты — он удивлен. Под мышкой у него торчат лыжи.

— Слушай, что ты выдумал? — говорит Семка. — Встретил Ирку, она сказала, что вызовет "скорую помощь". Ты, мол, чуть ли не при смерти. У нее слезы на глазах были.

Я застонал, как настоящий больной.

— Ах, черт. Как она вызовет "скорую"?

— У нее телефон дома, — сказал Семка.

— Да, — я философски почмокал губами. — Всего не предусмотришь. Так ты говоришь — она рыдала? Впечатлительная девочка.

— Да что с тобой? — недоумевал Семка.

— Ничего, Сема, ничего. Просто я влип. И ничем уже мне не поможешь. Айда лучше кататься на лыжах.

Я не буду рассказывать, как примчалась "скорая помощь", как все потом выяснилось, и что сказала мама, и что подумала Ира. Вы уже хорошо знакомы с моей жизнью и легко все это себе представите.

Я только расскажу, как назавтра ко мне домой снова пришла Ира.

Она разделась в коридоре, я хотел ей помочь повесить пальто, но она твердо отвела мою руку и молча прошла в комнату.

Ира села на стул и резко открыла учебник физики:

— Будем заниматься.

— Будем, — повторил я и придвинул свой стул поближе к Ире.

— Начнем с физики, — строго сказала Ира.

— Начнем, — как эхо, повторил я.

Ира решительно тряхнула головой.

— Ты должен знать, что без физики в наше время очень трудно что-нибудь сделать, даже жить трудно.

— Да, трудно. Мне очень трудно… жить… без физики, — затянул я.

— Если ты сейчас же не прекратишь свои кривлянья, я уйду!

Я никогда не видел Иру такой сердитой, лицо ее пылало, как пирог, вынутый из духовки.

— Я не кривляюсь, — разозлился я. — Я всегда говорю серьезно. Это вам всем кажется, что я кривляюсь. Все привыкли и думают, что я клоун. И как увидят меня, так сразу рты в улыбочку растягивают — ждут, что смешить буду. А я не клоун, я человек. И мне обидно, что меня не понимают.

Ира выслушала мой монолог очень серьезно, глаза ее горели. Она сказала:

— Я верю, что ты хороший человек. Понимаешь?

— Понимаю, — я проглотил слюну. — Если бы все были такие, как ты.

Я улыбнулся Ире. Она тоже улыбнулась.

— Слушай, поедем в воскресенье в Зеленое на лыжах. Там есть такой карьер — одно удовольствие, — выпалил я.

— Поедем, — согласилась Ира. — Я очень люблю кататься с гор.

— Я тоже. И Семку с собой прихватим. Семка — отличный парень.

— Мне Семка нравится. Он очень добрый.

— До-го-во-ри-лись, — я размахивал руками и бегал по комнате.

— А теперь займемся физикой, — Ира была неумолима.

Мои руки еще продолжали барахтаться в воздухе, но их движение стало замедленным. Знаете, как пропеллер останавливается.

Я сел за стол:

— Займемся.

Ира снова раскрыла учебник физики. Я слушал, что она говорила, и смотрел на нее. И все никак не мог понять, как это мне не удалось от нее избавиться. Только потом мне пришло в голову, что я, наверно, не очень хотел от нее избавиться. Мне даже было приятно, что такая девчонка со мной занимается.

А о маме говорить нечего. Когда она увидела меня, склоненного над книгой, и не над какими-нибудь "Тремя мушкетерами", а над солидным учебником физики, мама просто расчувствовалась. Она угощала Иру всякими печеньями-вареньями и приговаривала, чтобы та приходила почаще, что она хорошо влияет на меня, шалопая.